Вход   Регистрация   Забыли пароль?
НЕИЗВЕСТНАЯ
ЖЕНСКАЯ
БИБЛИОТЕКА


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


Назад
Щарняс

© Корнилова Галина

Когда-нибудь я попробую написать о лесе со всем, что в нем есть. Я прекрасно понимаю, как много нужно для этого сил, смелости, настоящей искренности, не говоря уже об умении владеть словом и самим собой. Отдаю себе отчет и в том, насколько глубока и значительна тема. И даже догадываюсь, что может и совсем ничего не получиться, как это уже случалось со многими.

Ведь на самом деле все намного серьезнее и значительнее, чем может показаться с первого взгляда. Заметьте хотя бы одно: как мы неузнаваемо меняемся, стоит только войти нам в лес, в страну деревьев. Что остается там от нашей городской сосредоточенности, деловитости, от наших планов, идей, званий и семейных обязанностей? Зеленый широкий поток смывает все это, и под серебряное посвистывание листвы мы шагаем совершенно новыми, совершенно своими в этом мире, от которого так долго были отторгнуты недостойной суетой.

И вот еще что вспомните: после смерти мы не вплавимся в толщу каменных глазастых глыб вокруг нас, не превратимся в троллейбусную дугу или эбонитовый кран на кухне, но станем частью живой земли, что лежит под нашими ногами, и потом уже прорастем живым зеленым листом.

Но пока я хочу рассказать лишь об одном дне в лесу, о том, что произошло там со мной однажды, ровно два года назад. Все случилось именно так, как об этом здесь будет рассказано. Я могла бы, если нужно, назвать точное место действия, адреса и фамилии тех людей, которые упомянуты в этом рассказе. На тот случай, если мне не поверят. Могут, конечно, найтись люди, которые во все это не очень поверят. Но ведь при этом должны быть и другие. Такие, которые успели понять, что формула 2x2 = 4 не так уж точна, как это принято думать. И что мир вокруг нас совсем не таков, каким описывали его в средней школе, демонстрируя по частям и деталям, загоняя в пробирки и уравнения, разлагая и снова складывая, точно это — набор детских кубиков. Вот на этих, других, я как раз очень надеюсь.

Тогда, два года тому назад, мы жили в деревне, что лежит среди деревьев и холмов, возле залива с одной стороны и возле открытого моря — с другой, если идти прямо через лес и дорога то поднимается вверх со всеми своими кустарниками и цветами, то опускается вниз, в долину, а иногда просто теряется на сухих полянах, чтобы можно было остановиться и отдохнуть. Высокие же лесные деревья растут там сразу за домами, чуть в стороне, немного отчужденные, но все-таки далекие от равнодушия. В этих сплошь сосновых, а местами и смешанных лесах таится немало удивительных вещей. Там, например, «водятся в большом количестве олени пятнистые, заяц русак, лисы, кабаны и лоси». Именно так написано об этих местах в толстом путеводителе «По Литовской ССР».

Мы бродили целыми днями по лесам, отыскивали заросли малины, вырубки, где водится земляника, попутно разговаривая о Честертоне, Фр. Ассизском и сравнительных достоинствах наших московских знакомых. Однажды на склоне лесистой горы из-за елок вышла нам навстречу неестественно спокойная, полыхающая, как костер на ветру, лисица. Другой раз просеку, по которой мы шли, стремительно один за другим пересекли два оленя. Кое-кому потом стали попадаться еще и зайцы. Но вот что касается дикого кабана, щарняса, как называли его здесь, то никто из нас ни разу так его и не увидел.

А между прочим, что мы вообще знаем о нем? Таинственном и свирепом вепре, на которого с шумом охотились наши резвые предки. Которому, робея, уступали дорогу все прочие обитатели леса. О котором слагались сказки, песни, легенды.

Вот кроме этих самых легенд, пожалуй, ничего. Но он жил где-то совсем близко от нас, скрывался в непроходимых чащобах, рыскал по ночному лесу. Невидимый, он тревожил наше воображение, чудился постоянно в каждом поваленном дереве, в каждом пне, чернеющем сквозь молодые побеги, так что в конце концов мы ощущали настоящую тоску по этому загадочному зверю.

Вы его видели? — спросила я к концу первой недели свою хозяйку Стасю.

Нет.

И дочка ее не видела, и старший сын тоже. А вот муж Иозас то ли видел сам, то ли нет — не очень понятно. Зато он твердо знает, что в лесу этих вепрей — щарнясов — много. Целые стада бродят тут по ночам, но зато утром все до одного как сквозь землю проваливаются.

Что много — в это можно было легко поверить. Лесные, выстланные сосновыми иглами тропы, просеки, песчаные отмели у залива и склоны дюн были разрисованы глубокими отпечатками раздвоенных копыт. Словно тавро хозяина метило все, что здесь ему принадлежит. Эти отметины на земле оставались пока единственным подтверждением того, о чем с такой категоричностью говорил автор путеводителя и местный житель, рыбак Иозас Багонис.

Что же нам оставалось делать? Ждать и надеяться? Мы надеялись и ждали все лето, пока каталось по небу ленивое жаркое солнце, пока распускались и отцветали среди песчаника лиловые цветы чебреца и сосны оплывали смолой, словно долго и ярко горевшие свечи. В конце концов мы бы так и уехали в город с этой своей несбывшейся мечтой, если бы не случился в самом конце лета этот удивительный день.

В этот день след раздвоенных копыт встретился мне возле самой опушки, неподалеку от старой березы с расщепленным молнией стволом. Ржавая от опавшей хвои земля была пробита цепочкой четких следов, ведущих к лесу. Ветер не успел еще разгладить борозды узоров, еще не успел распрямиться притоптанный стебель скабиозы, и казалось — только что, за несколько секунд до моего прихода, тяжелое крупное животное обогнуло березу и скрылось в сосновой чаще. Однако темная стена сосен передо мной была неподвижна и беззвучна. Тесно сгрудившись, деревья всматривались в меня с вершины холма, не торопясь расступиться. Едва заметно покачивались вверху густые вершины, тускло посвечивали в глубине стволы.

Но охотничий веселый азарт уже подхватил меня, пронес по опушке, закружил по лесу. Долго, неведомо сколько часов, минут, мгновений, длился этот мой бег по шепчущему просторному лесу среди мельканья солнечных пятен, тихого верещанья насекомых, разноцветного сияния цветов. Несколько раз я теряла след в траве и потом снова отыскивала его, петляла среди серого, отмирающего ельника, сквозь спутанный вереск продиралась к подножью дюн, ныряла в заросли неведомых мне хвойных пород — кряжистых, частых, как гребешок, крепко сцепившихся ветвями, так что образовалась непроходимая заградительная система.

Когда становилось совсем жарко и ковбойка моя прилипала к потным лопаткам, я съезжала по склону на песчаное дно лесного оврага и лежала там на спине, думая о рыбах, что пасутся в этот час в заливе в верхнем прохладном слое, так что небо им тоже отлично видно.

Но только ли в щарнясе — неуловимом и прекрасном — было здесь дело? Так радостно было нестись сквозь леса, свободно, безудержно, с развевающимися волосами, с легким дыханием, и чувствовать — рядом, кругом стоят и несутся вровень с тобой такие же — с развевающимися по ветру прядями, с легкими стремительными телами. И вовсе не преследование это, а общая для всех нас здесь игра, и на бегу, всматриваясь в следы на земле, я все-таки не забываю крикнуть полянам с сухо шуршащей короткой травой и сосновому стволу с красной, как у индейца, кожей и лимонно-желтым соцветиям песчаного бессмертника, всем кричу я на бегу:

Мы с тобой одной крови, ты и я!

Похоже это еще и на то, как с высокого берега, зажмурившись, прыгаешь в тугую, мчащуюся волну, где в глубине все звенит, пенится, рассыпается, мешается вместе голубое, зеленое, прозрачное, и ты сам тут же становишься такой же пенящейся, сверкающей частицей целого...

Наконец, когда бежать не было уже сил, когда заломило в плечах, одеревенели икры, я, пробившись сквозь еще один хвойный заслон, оказалась на круглой тихой поляне, заросшей ослепительно яркой, свежей, как будто влажной травой. Молодые сосны кольцом окружали поляну, а в середине ее над густотой трав дымчато клубился куст можжевельника. За можжевельником, на том конце поляны, виднелся еще крутой холм, покрытый темным, буро-коричневым мхом.

Я опрокинулась в мягкую траву, увидела над собой светлое небо, а между ним и моим лицом — янтарные, прозрачные от солнца цветы зверобоя. Подумав о том, что цветок этот, если смотреть на него вот так, снизу, выглядит совсем по-иному, я протянула руку к высокому, опущенному мелкими листьями стеблю. И в это самое мгновение странный близкий звук заставил меня насторожиться и вскочить на ноги. Мне почудилось внезапно бормотанье, или вздох, или приглушенное восклицание — чуждый звук среди тех, к которым я уже привыкла за этот день в лесу.

Недоверчиво вглядывалась я в сосны, траву, можжевельник, холм за ним и вдруг ясно ощутила, как оплетает мои ноги страх, ползет мурашками вверх по спине, выступает на лбу обильным потом. Очертания странного холма прояснились окончательно, и я, обмирая, разглядела лобастую вытянутую морду животного с желтым прочерком клыка, крутую линию спины, мощный, топорщащийся шерстью загривок.

Никакого любопытства, никакой радости я уже не чувствовала, ужас перед близостью неподвижного чудовища — вот что заставило меня медленно, с пересохшим ртом и срывающимся дыханием пятиться назад к лесу. И уже готовая повернуться и броситься сквозь сосны не разбирая дороги, я вдруг заметила темный, мерцающий глаз животного. Посвечивая сквозь густую шерсть, глаз этот глядел на меня внимательно и осмысленно, мне чудилось в этом взгляде, снизу вверх, что-то похожее на грусть, на меланхолическое всепонимание.

На секунду все замерло на поляне. Потом, словно неведомая сила подтолкнула меня сзади, я сделала несколько быстрых шагов вперед, к нему. Щарняс не шевельнулся, ие изменил позы. Мерно вздымались и опадали его широкие, шерстистые бока, твердо упирались в землю короткие сильные ноги. Нас разделял теперь лишь пепельный куст можжевельника, стоя возле которого я ясно слышала запах животного. Совсем не тот, каким пахнут наши домашние звери, скорее это походило на запах опавшей листвы, смешанный с горьковатым ароматом свежих ивовых прутьев.

И тут совершенно отчетливо я услышала его голос:

Чего ты хочешь?

Словно порыв теплого ветра качнул траву, и поляна нараспев протянула эти слова.

Почти задохнувшись от восторга, от сбывшегося чуда, от захлестнувшей меня любви к нему, ничего уже не боясь и ничему не удивляясь, я спросила:

Можно мне дотронуться до тебя?

Он разрешил, неспешно поведя головой, опустив ее к самой земле.

Путаясь ногами в высокой траве, я подошла, стала рядом и осторожно положила руку на высокую его спину. Я ощутила густоту, непробиваемую жесткость его шерсти и тепло, идущее снизу к моим пальцам. Медленно, мягко передвигая ладонь, я гладила и гладила щетинистый хребет, а он смотрел снизу мне в лицо спокойно и чуть печально.

Наконец он шевельнулся, и я поняла, что ему нужно идти. Я сняла руку с его спины и увидела, как легко и плавно движется среди травы его большое тело, как вплывает он в сосны, не потревожив ни единой ветки, не задев ствола.

Прощай! — крикнула я ему вдогонку.

На миг он остановился, и я опять расслышала его негромкий, похожий на шелест сосновых игл голос:

Прощай!

Без единого шороха скользнул он в узкий проход между деревьями и исчез в глубине, слившись с чернотой стволов.

...Я все стояла посреди поляны, изумленно разглядывая теперь широкий вытоптанный круг у моих ног, вслушиваясь в тишину, и как будто приходила в себя после глубокого обморочного сна. Так и не стряхнув этого странного оцепенения, я двинулась в обратный путь через лес, теперь уже мало что замечая вокруг, ни о чем не думая, пока наконец впереди сквозь зелень не засверкали красные черепичные крыши деревни.

Я бы ничуть не удивилась, если бы за время моего отсутствия здесь все изменилось неузнаваемо. Если бы, к примеру, тусклый, мелкий наш залив разлился до горизонта и превратился в ультрамариновый бушующий океан. Если бы дома под черепичными крышами поднялись в воздух и свободно парили над берегом, а огородные изгороди издавали певучие звуки, как струнные инструменты в оркестре. Поразительным казалось именно то обстоятельство, что все здесь осталось прежним. Лениво перебирал ветер листья расщепленной молнией березы, нес с ближайших дворов запахи хлева и коптящейся рыбы, а по сухой траве мне навстречу шел сдержанный, спокойный, как вся эта земля, Вергилиюс Чепайтис.

Мы давно тебя ищем,— сказал он, приблизившись. — Через час придет машина. Уезжаем.

«Уезжаем!» — горестным эхом отозвалось вокруг, и я быстро обернулась назад. Там, на холмах, выстроившись тесным рядом, стояли сосны и на сильных своих, протянутых к небу ветвях держали мягкие августовские облака.


© Корнилова Галина
Оставьте свой отзыв
Имя
Сообщение
Введите текст с картинки

рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:




Благотворительная организация «СИЯНИЕ НАДЕЖДЫ»
© Неизвестная Женская Библиотека, 2010-2024 г.
Библиотека предназначена для чтения текста on-line, при любом копировании ссылка на сайт обязательна

info@avtorsha.com