Когда грузчики расставили мебель по местам и ушли, Марья Васильевна села на диван, оглядела свое новое жилище, и оно понравилось. Она подумала, что правильно ее решение сделать все так, как было в прежней комнате. В ее возрасте, а Марье Васильевне шел шестидесятый год, перемены нежелательны. Со старым домом в Оружейном переулке она рассталась неохотно. За сорок лет, прожитых там, Марья Васильевна привыкла к нему, к соседям. Но дом решили снести.

Конечно, приятно, что теперь у нее отдельная квартира, собственная кухня и собственная ванная. В Оружейном ванной не было, ходили в баню напротив дома.

Правда, на работу до «Трехгорки» отсюда ехать далековато. Конечно, можно уйти на пенсию, возраст позволяет. Но Марья Васильевна решила, что пока будут силы и здоровье не бросать работу. Что одной делать дома?

Она еще немного посидела на диване, осматриваясь, потом принялась распаковывать вещи. Поставила в сервант и кухонный шкафчик посуду, разложила на полках белье, развесила на вешалках одежду. Управилась она быстро, потому что вещей у нее было немного. К вещам Марья Васильевна относилась равнодушно, ей всегда хватало самого необходимого.

Теперь пора бы попить чая. Марья Васильевна поискала спички и вспомнила, что они остались в старой квартире на подоконнике в кухне. Идти в магазин не хотелось, да есть ли он близко в этом районе новой застройки, подумала Марья Васильевна, и решила занять спички у соседей. Она по очереди позвонила в квартиры на площадке, ни одна дверь не отворилась. «Наверное, еще не въехали», — подумала Марья Васильевна и стала спускаться на нижний этаж. Здесь ей повезло сразу. В первой же квартире дверь открыла невысокая растрепанная девушка в джинсах и мужской рубашке, которая ей была явно не по росту.

— Здравствуйте, — сказала Марья Васильевна, — извините меня, я ваша соседка с верхнего этажа. Меня зовут Марья Васильевна.

— А меня Таня, — улыбнулась девушка. — Входите. — Она посторонилась, пропуская Марью Васильевну в прихожую. Захлопнув дверь, сказала: — Дует, а у меня малыш.

В этот момент что-то грохнуло в комнате. Таня стремглав бросилась туда, и Марья Васильевна последовала за ней. Мебель в комнате была расставлена кое-как, стояли коробки, чемоданы, а посреди, возле перевернутого стула, сидел крепкий белобрысый мальчуган и улыбался.

— Ты зачем стул опрокинул? — строго спросила Таня. — Варвар ты, Виктор!

— Он сам, — ответствовал Виктор.

— Замучилась с ним, — пожаловалась Таня. — Два года, а характер ого-го-го!

Она подняла сначала стул, а потом сына.

— Сядь вот сюда и строй из кубиков домик. — Она дала ему коробку с кубиками. — И дай мне хоть минуту покоя.

— Славный какой у вас сынишка, — сказала Марья Васильевна, — счастливая вы.

— Это правда, — просто сказала Таня. — Я очень счастливая. Мне иногда даже совестно, что я такая счастливая.

Марья Васильевна с тихой улыбкой смотрела на мальчугана, сооружавшего из кубиков какое-то строение, и думала, что, если бы не война, у нее тоже, может быть, был бы такой же белобрысый внук.

— Но почему же совестно? — сказала она Тане. — Люди должны быть счастливы. В этом и есть смысл жизни. Я отвлекаю вас, — Марья Васильевна вдруг вспомнила, зачем пришла, — я ведь пришла занять у вас спички. Хотела чая попить, а спички забыла в старой квартире.

— А спички вас не выручат, — засмеялась Таня, — газ-то еще не подключен. Давайте я вас чаем напою. У нас плитка электрическая есть, на ней и готовим пока. А газ включат только завтра. Не отказывайтесь, не отказывайтесь!

Таня взяла Марью Васильевну за руку и повела на кухню. На пороге она оглянулась и улыбнулась сыну.

— Но как-то неудобно... Может быть, лучше вы мне кипяточку дадите, — попросила Марья Васильевна.

— Нет, нет. Попейте чая. У нас варенье замечательное земляничное. И чайник только что вскипел.

Таня усадила Марью Васильевну за стол, налила чая, наложила в вазочку варенье, нарезала колбасу, сыр, хлеб. Все спорилось в ее быстрых руках.

— Спасибо, Таня, — сказала Марья Васильевна, отхлебывая чай.

— Вы варенье, варенье ешьте. Знаете, бабушка летом на пенсию вышла и теперь балует нас. Она землянику сама собирала.

— Вкусное варенье. Это чья бабушка, ваша или Витина?

— Моя. Знаете, у нас в семье все рано женятся и рано рожают. Мама меня в двадцать лет родила, а я Витьку еще раньше, в девятнадцать. Мы с мужем в школе вместе учились, а как восемнадцать исполнилось, поженились.

Таня рассказывала, что они с мужем учатся в энергетическом институте, мать работает в конструкторском бюро на заводе «Динамо», а отец там же, в цехе. Он технолог. И бабушка всю жизнь проработала на «Динамо», в заводской поликлинике медсестрой.

— У вас целая династия, — улыбнулась Марья Васильевна. — А я вот с «Трехгорки». Была ткачихой, а теперь в заводоуправлении. Вообще-то мне на пенсию давно пора, да что дома-то делать?

— А вы одна живете? — сочувственно спросила Таня.

Марья Васильевна кивнула.

— Плохо одной, — то ли спросила, то ли подтвердила Таня.

— Привыкла... — Марья Васильевна вздохнула.

По радио передавали последние известия. Марья Васильевна и Таня смолкли, прислушиваясь к сообщениям о военных действиях во Вьетнаме. Диктор сообщал, что среди погибших под обстрелом много мирных жителей, детей.

— Господи, — как-то по-старушечьи пригорюнившись, заметила Таня, — когда эта война кончится? Знаете, Марья Васильевна, пока Витька не родился, я как-то этого не понимала. А теперь, как услышу или увижу, что какой-то ребенок страдает, сердце кровью обливается. Словно это с моим Витькой беда.

— Да, — задумчиво ответила Марья Васильевна, — я понимаю вас. Очень хорошо понимаю.

Тридцать семь лет прошло с того страшного дня, когда перевернулась вся жизнь Марьи Васильевны. Говорят, годы стирают все, но это страшное воспоминание не могли стереть никакие годы. Она, как будто это было вчера, помнит, как бежала по железнодорожным путям, как страшен был гул самолетов над головой, как ослепляли и оглушали ее взрывы бомб.

— Я испытала все это. У меня дочка на войне погибла...

Лицо Тани сморщилось, в глазах ее Марья Васильевна увидела страданье.

— Горе-то какое! Мне кажется, что, если с Витей что случится, я не перенесу этого. У вас сердце, наверное, как рана...

— Сначала я думала, с ума сойду. Да вот выжила. Потом муж на фронте погиб. Я тоже на фронт ушла. Поверить, наверное, сейчас трудно. Но я снайпером была.

Таня с удивлением глядела на нее.

— Моя бабушка тоже воевала. Она сандружинница. Ее орденом Ленина наградили. Сам Калинин вручал.

Марья Васильевна усмехнулась:

— Странная жизнь. Сейчас мы на вид бабки, а в прошлом-то ведь героинями были.

Таня задумчиво смотрела на сына, который макал бублик в чай, а потом старательно сосал его.

— Странная жизнь, — повторила Таня. — А знаете, вот моя мама, она бабушке не родная. Бабушка ее подобрала где-то на станции во время бомбежки и отправила к своим родителям. А после войны они с дедушкой поженились и удочерили ее.

— А родителей не нашли?

— Нет. Искали — не нашли.

— Конечно, девочка и в детдоме бы выросла, но в семье лучше.

— Еще бы! — воскликнула Таня и снова посмотрела на сына.

— Спасибо, Танечка! — сказала Марья Васильевна. — И напоили, и накормили, и душу согрели. Дайте я посуду помою и все уберу.

— Спасибо вам, — кивнула Таня.

Марья Васильевна поняла, что в этой семье не чинились, легко принимая помощь и так же охотно помогали другим. И это ей понравилось.

Закончив с уборкой, Марья Васильевна сказала:

— Ну, спасибо, Танечка, пойду, если что надо, заходите. Я живу в пятьдесят пятой квартире. Легко запомнить.

Она пешком поднялась на свой этаж, открыла ключом дверь, вошла в квартиру. «Славная девочка, — думала она о Тане, — дружелюбная, сердечная. Как счастлива должна быть ее мать».

И тут она вспомнила, что Танина бабушка нашла ее мать на войне. Тогда она это замечание пропустила мимо ушей, но сейчас, вспомнив, она почувствовала, как тревожно забилось ее сердце. Марья Васильевна опустилась в кресло, и снова перед ней возникли железнодорожные пути, по которым она бежала той ночью, гул самолетов, взрыв... Она бежала, прижимая к груди свою Леночку. И не уберегла...

Взрыв накрыл их, и она пришла в себя только в теплушке поезда, куда принесли ее, раненую. Потом был госпиталь. Оправившись, она ушла на фронт.

Марья Васильевна искала свою дочку и во время войны, и после. Она рассылала сотни запросов и писем, и все безрезультатно. Мария Васильевна не знала, жива ли ее девочка или нет, и в конце концов решила, что она погибла, иначе бы нашлась она, нашлась непременно.

Впрочем, даже если Лена осталась жива, то как найти трехлетнего ребенка, оставшегося на станции, которую через несколько часов захватили фашисты.

Думать обо всем этом было страшно, невозможно, и, если бы в первые годы Марья Васильевна не сражалась в действующей армии, где думать об этом было некогда, неизвестно, как пережила бы она все это.

Марья Васильевна поднялась с кресла и неторопливо стала ходить по комнате. Она давно потеряла надежду найти дочь, смирилась с этой потерей, хотя как может смириться сердце матери? И оказывается, не смирилась. Она думала о Таниной матери, а вдруг это ее потерянная дочь? Почему она не спросила, как ее зовут? Почему? Она восстанавливала в памяти Танино лицо, искала в нем сходство с чертами своей дочери. Но не находила ничего общего, разве что ямочки на подбородке. Да, да! У Лены была такая ямочка. Марья Васильевна вспомнила лицо мальчугана. Похож он на ее Лену?

Она достала из коробки альбом с фотографиями, где хранилась единственная карточка дочери. Снимок этот был сделан перед самым началом войны в Парке культуры имени Горького за несколько дней до отъезда Марьи Васильевны с дочерью к родным на Украину. Снимок был любительский, пожелтевший, не очень четкий. Она с мужем сидела на скамейке, а перед ними стояла Лена. Она щурилась от солнца и весело морщила нос.

Марья Васильевна вгляделась в фотографию. Нет, она не находила никакого сходства между дочерью и маленьким Виктором.

Вздохнув, она убрала фотографию и стала готовиться ко сну.

Спала она плохо, часто просыпалась и несколько раз вставала и пила валерьянку.

Утром Марья Васильевна поднялась рано, решила поехать в ГУМ и купить кипятильник. Поездка в магазин отвлекла, и вчерашняя безумная мысль, что дочь нашлась, оставила ее.

Вернувшись домой, она вскипятила воду и приготовилась завтракать, когда в дверь позвонили. Удивившись несколько, кто бы это мог быть, она вспомнила, что должны прийти включать газ.

Марья Васильевна отворила дверь и с удивлением обнаружила Таню.

— Танечка, — обрадовалась она, — заходите.

— Здравствуйте, Марья Васильевна. — Таня глядела на нее как-то странно, растерянно и в то же время испытующе. — Вы меня только извините. Я знаю, я нелепый человек. Но... даже не знаю, как сказать.

— Проходите, Таня. — Марья Васильевна почувствовала какую-то неясную тревогу.

Таня прошла в комнату, села в кресло, скрестив сжатые ладони на коленях. Марья Васильевна села напротив.

— Что случилось, Таня?

— Как звали вашу дочку?

У Марьи Васильевны тяжко забилось сердце.

— Лена, — прошептала она, — Лена Иванова.

— Где это было?

— Что было?

— Вы сказали, что ваша дочка погибла.

— Я так думаю. Это было в Киеве на вокзале. Началась бомбежка... Я побежала. Дочка была у меня на руках, а потом взрыв, меня ранило, я потеряла сознание, очнулась в теплушке.

— Марья Васильевна, — Таня вдруг заплакала. — Вчера вечером, когда пришла мама и мы сидели с ней, я вдруг обнаружила, что вы похожи с ней. Одинаковые брови, улыбка, лоб... И мне пришла в голову мысль...

— Как зовут твою маму?

— Елена... Только фамилию свою она не помнит. Но бабушка нашла ее в Киеве на вокзале.

Марья Васильевна начала медленно бледнеть и опадать на спинку дивана.

— Я не ошиблась, Марья Васильевна, — крикнула Таня, — я не ошиблась.

Она взяла за руку Марью Васильевну, притянула к себе ее голову и стала гладить волосы.

— Я не ошиблась, не ошиблась, — повторяла она. Марья Васильевна пришла в себя, чуть отстранила Таню. Потом поднялась и поцеловала.

— Спасибо, родная. — Ей хотелось тут же бежать в Танину квартиру, прижать к себе дочь. Но что-то остановило ее. — Спасибо, Танюша.

Она замолчала. Таня с недоумением смотрела на нее.

— Вы не рады? — тихо спросила она.

— Очень рада... Ты не представляешь, какая это радость — знать, что твой ребенок жив, пусть даже вдали от тебя. Жив и счастлив. Но твоя бабушка воспитала Лену, и она считает ее своей матерью. И вдруг в вашу жизнь ворвусь я. Как я могу причинить плохое женщине, которая вырастила мою дочь?

— Почему плохое? — удивилась Таня. — Все знают, что бабушка нашла маму. Это же такая радость для всех нас и вас.

Марья Васильевна смотрела на Таню и думала, что она такая щедрая сердцем и любовью, потому что все в ее семье щедрые сердцем и любовью.

— А ты не ошиблась, что Лена...

— Я никогда не ошибалась, — с самоуверенностью счастливой молодости ответила Таня.