На одной из всемирных женских конференций — это было в Будапеште — я слышала интересный разговор между нашей советской делегаткой, молодым инженером, заместителем начальника термического цеха харьковского завода, и ее ровесницей — итальянкой. Этот разговор запечатлелся, и сейчас весьма кстати будет его вспомнить.

— Вы в самом деле инженер, заместитель начальника цеха? — изумилась итальянка. — О, у нас, чтобы стать таким человеком, надо иметь большие деньги. И потом у нас такой обермастер, как вы, — это человек с лысиной, с животиком, одним словом, он должен проработать много лет, прежде чем получить такую должность. Нет, вы в самом деле обермастер? Может быть, у вас очень богатые родители, которые это вам все устроили?

— Мои родители — очень простые люди, — ответила Анна. — Отец — рядовой служащий, ушел на пенсию, мама научилась грамоте только при Советской власти. Я, как и все у нас, училась в институте бесплатно, мне государство платило стипендию. Да я не одна, у нас в Советском Союзе тысячи женщин моего возраста — инженеры, начальники цехов, руководители научных лабораторий...

— Вы очень счастливая, Анна, я об этом буду много думать. А как вы живете, у вас есть муж?

— Да, мой муж тоже работает на заводе. У нас дочка... Недавно мы переселились в новую квартиру.

— Ваш муж получил новую квартиру? Поздравляю вас, Анна, я вижу, что вы совсем счастливая.

— Квартиру получила я, а не муж, — засмеялась Анна. — Но это все равно.

— Что вы говорите? Квартиру получили именно вы? Значит у вас в стране так может быть? Это удивительно. Как много я буду об этом думать. А кто же у вас глава семьи?

— Глава семьи? — Анна замешкалась с ответом, вопрос ее застал врасплох. — Мы — оба глава... Оба работаем, зарабатываем, так что мы оба глава...

— Оба — глава!? Это, наверное, очень здорово, Анна! — жарко воскликнула итальянка.

И в самом деле это здорово. Это частица того, что принес нам советский строй жизни. Испокон веков считалось, что «глава семьи» — мужчина, на средства которого живет семья. Он содержит семью, и поэтому надлежит жить только по его указке и только ему во всем подчиняться. И подчинялись. И жадному, и не чистому на руку, и злому, и распутному, и самодуру — всякие были «главы семьи». Многие подчинялись скрепя сердце, сквозь слезы, в душе-то презирали. Иные уходили, предпочитая нужду, лишения. А были и превосходные главы семейств, по праву носящие это звание, люди высокого морального облика, светлых нравственных идеалов, их слушали и слушались почти благоговейно, подчинялись их воле без принуждения, зажигались их духовным огнем, строили свою жизнь по их подобию. Такой «глава семьи» уже не просто глава, он своего рода дирижер семейного коллектива, да, да, вот именно дирижер. Вы согласны, товарищи читатели, что настоящий глава семьи, наверно, должен быть дирижером, который сумеет вовремя услышать, заметить, поправить фальшь той или другой скрипки, флейты, удержать стройность всего оркестра, добиться того, чтобы этот оркестр глубоко и верно отражал замысел композитора?

«Оба — глава...» — сказала Анна итальянке. Недавно такой же ответ услышала я из уст одной молодой пары, работающей на московском заводе (он — токарь, она — лаборантка): «Мы — оба глава!»

Отлично. Отлично, что у нас главой семейств может быть не только мужчина, но и женщина. К слову сказать, тысячи советских женщин это доказали в годы Великой Отечественной войны, они возглавили семьи, им было нелегко, потому что все житейские тяготы легли только на их плечи, но они достойно руководили семьями.

Оба — глава в правовом, в экономическом смысле. Да, это хорошо. Но все же, если смотреть вглубь, кто-то из этих двоих более волевой, сильный, идейный — ему, наверное, и быть главным дирижером семейного коллектива. Речь идет, конечно, о человеке, наделенном высокими нравственными качествами. Карьерист, рвач, хапуга, пьяница, тунеядец или тунеядка, мещанин или мещанка не имеют права да и не могут быть духовной главой семьи, хоть и дают по обязанности на ее содержание деньги. Какой это глава семьи? Чему он может научить? Потребительскому отношению к государству? Эгоизму? Бездельничанию? Пьянству? Изворотливости? Нет, такому можно только сказать: стань сначала человеком, а потом претендуй на уважение и руководство семьей.

Итак, о дирижере семейного коллектива. В городе Иванове живет династия текстильщиков Рунковых. Знакомство с этой дружной семьей отличных тружеников, общественников, патриотов советской Родины запомнилось. Глава семьи Сергей Алексеевич Рунков — слесарь-ремонтировщик ткацких станков, беспартийный, ему шел пятьдесят седьмой год. Его супруга Анастасия Даниловна, работница ткацкого цеха, беспартийная. Сын Алексей Сергеевич поммастера в ткацком цехе, коммунист. Жена сына Хина Васильевна работала оператором машинно-счетной станции комбината. Шестилетний сынок Алексея и Хины — Сережа. Дочь Рунковых Нина — оператор машинно-счетной станции, комсомолка. Дочь Люба — оператор машиносчетной станции, комсомолка. Дочь Таня кончала среднюю школу, комсомолка. К этой династии принадлежит семья брата Сергея Алексеевича — Николая Алексеевича Рункова, погибшего в годы войны под Ленинградом. Сергей, Николай и их жены дружили в юности, когда были еще женихами и невестами. Братья вместе пошли работать на меланжевый комбинат. После гибели Николая его семья стала как бы частью семьи Сергея. Александра Михайловна, вдова Николая, работает поммастера мотально-сновального цеха ткацкой фабрики комбината, коммунистка. Сын погибшего Николая Анатолий — мастер прядильного цеха, коммунист, кончает текстильный институт. Жена Анатолия Дуся — проборщица ткацкой фабрики комбината, коммунистка. У Анатолия и Дуси двое ребятишек: первоклассник Андрюша и детсадовец Коля. К династии Рунковых относятся также две сестры Сергея Алексеевича — Елена и Валентина. Елена — инспектор военно-учетного стола на комбинате. Валентина работала прядильщицей, сейчас пенсионер.

Этакое ветвистое дерево на ивановской земле, на меланжевом комбинате. И ни одна ветка этого дерева не засохла, не покорежилась, не надломилась. Выросли и растут члены династии Рунковых честными, трудолюбивыми, добрыми к людям и такими, что за советское Отечество — в огонь и в воду. И очень какая-то веселая эта династия, хоть и немало в ее жизни еще всякого рода трудностей. Все они поют и многие на чем-нибудь играют. Сам Сергей Алексеевич — трубач в оркестре. «Бэйный бас», — говорит он не без удовольствия. Алексей — тоже трубач. «Корнет он у меня». Анатолий играет на трубе, и на кларнете, и на саксофоне, и на баяне. Когда рабочие меланжевого комбината идут на октябрьскою или майскую демонстрации — впереди всегда шагают Рунковы. Играют они всегда с большим чувством, им это по душе. И любят петь. Была я у них в гостях, когда они собрались все — и старшие и младшие. Стол сверкал и благоухал в основном тем, что выращено было своим трудом на садовых участках, и магазинные закуски, купленные, как видно, для московской гостьи, бледнели рядом с этими дарами природы. Ах, какой там был ядреный квасок из крупного, как виноград, крыжовника, какие крепкие соленью, все еще алые помидорчики, какие отменные яблоки: откусишь, и брызнет сок, пахнущий и солнцем и морозцем. Но самым ярким, сочным было жизнелюбивое пение Рунковых. Анастасию Даниловну тянуло на такие песни, как «В маленькой светелке огонек горит», и все пели «Светелку». Сергей Алексеевич запевал песни первых лет Советской власти, например, «Прокати нас, Петруша, на тракторе, до околицы нас прокати». Молодые охотно подхватили песню. Иногда Сергей Алексеевич обрывал пение, говорил:

— Нет, молодежь, так не пойдет. Чувства больше! Это же первый трактор, понимать надо... П-е-р-в-ы-й! Нежность к нему нужна...

Сергей Рунков — крупный, широкоплечий, все еще молодой — зажмуривал глаза и, дирижируя натруженными коричневыми пальцами, с наслаждением выводил:

— До околицы нас прокати-и...

Или говорил вдруг, когда молодежь подпевала любимой песне матери «У меня под окном расцветала сирень»:

— Тут мечтательность нужна! Начнем снова. Мать, запевай, покажи им истинную мечтательность...

Анастасия Даниловна приосанивалась и, вздохнув, запевала тонко, чувствительно, чуть стыдливо. Ей вторила вдова Николая Александра Михайловна. Надо было видеть лица этих двух пожилых текстильщиц — располневшей Анастасии Даниловны и худенькой, рано поседевшей Александры Михайловны. Глаза их молодо и нежно блестели, и казалось, что это поют Настя и Шура в пору их девичества.

— Вот оно сиренью-то запахло! — шумел Сергей Рунков.

И вдруг Таня, младшая из дочерей, любимица, та, что кончала среднюю школу, сверкнула бедовыми глазами:

— «Черного кота». «Черного кота» теперь! Мы старинные пели, теперь моего «Черного кота».

— Кота, так кота, — добродушно усмехнулся глава семьи, а сам переглянулся с Алексеем, и, когда Танюша спела первый куплет песенки, вдруг раздалось безобразное, свирепое кошачье мяуканье.

— Насмешники! — протестовала Таня.

— Так это ж музыкальное оформление, дочка!

— Ладно уж, споем что-нибудь другое. Современное, но получше. Слышишь, папа, это тебе понравится...

И в беде, и в радости, и в горе

Только чуточку прищурь глаза —

В флибустьерском дальнем синем море

Бригантина поднимает паруса...

И старики тоже старательно подпевали «Бригантине», спотыкаясь на слове «флибустьерском».

Хорошо было в этой семье. Понравились ее солидарность, ее жизненный тонус, словно бы излучаемый Сергеем Алексеевичем Рунковым. Шутку, невзначай брошенную отцом, подхватывала семья: сын, дочки, племянник, даже внуки. Часто хохотали на разные голоса: Сергей Рунков — басом, Анастасия Даниловна — словно бы гуслями, внуки — бубенчиками...

Из разговоров с Анастасией Даниловной, с молодежью было понятно: глава семьи здесь не самодержец, а уважаемый организатор семейного коллектива. Уважаемый за бодрость духа, за умение не хныкать в трудный час, за честность в труде, за доброе и почтительное отношение к матери, к Анастасии Даниловне, которая в этом семейном оркестре несомненно — первая скрипка и главный помощник дирижера.

— На родительские собрания в школу отец все годы сам ходил, а мне рассказывал, какое мнение учителей, вместе советовались. Если наказать надо было — это уж он мне всецело доверял, это уж я выполняла, в этом у меня твердости больше...

— Твердость, мамаша, вашей ручки подтверждаю, — загрохотал поммастера Алексей Рунков. И все засмеялись, любовно взглянув на мать.

— Ну, а подросли, — продолжала «первая скрипка», — тут уж отец с ними обо всем нашем жизненном советуется и я тоже. Когда их поправим, хоть вот Алексей уже и поммастера, и коммунист, и сам отец. Когда сами себя поправим... Взаимное уважение. За всю жизнь вместе отвечаем. Так-то оно ведь лучше.

— Так, правильно, — подтвердил Сергей Алексеевич.

Анастасия Даниловна и Сергей Алексеевич в двух-трех словах объяснили то, что говорил наш замечательный педагог Антон Макаренко, хоть Макаренко они и не читали. Об ответственности за семью, всех членов семьи, о том, что каждый родитель должен понимать, что в семье он не полный, бесконтрольный хозяин, а старший, ответственный член коллектива. И авторитет этого старшего зиждется на его гражданской деятельности, на его гражданском чувстве, на желании и умении зажечь своим духовным огнем всех членов коллектива.

В династии Рунковых это ощущается. Это очень простая, ничем чрезвычайным не выдающаяся семья. Но то, что мне хотелось найти в этой семье, я нашла. Глава семьи Сергей Рунков и его первая скрипка Анастасия Даниловна передали всем членам семьи крепкий, незыблемый советский патриотизм. Это ощущалось во всех их разговорах, в отношении к жизни, к радостям и бедам, которые переживала страна в минувшие годы, к своему городу, к своему меланжевому комбинату. Можно было бы подробно рассказать о работе на комбинате членов семьи Рунковых, к примеру, о принципиальном, требовательном, но человечном поммастера Алексее Рункове, который терпеливо учит новичков, помогает устраивать их быт, принимает горячее участие в воскресниках по озеленению комбината (и отец тоже всегда с душой работал на воскреснике), борется за бережливость, дисциплину и т. д.

Интересное письмо прислал в редакцию «Правды» П. Жук из Корсунь-Шевченковского района, Черкасской области. О большой семье, о целой династии хлеборобов из села Бровахи на Черкасщине, влюбленной в колхозную землю и не бросающей ее ни при каких обстоятельствах. Глава династии — дед Нестор Лысенко — любил свое село, людей, землю, артельный труд. Нестор передал свою любовь к земле сыновьям Андрею и Макару. Андрей — своим сыновьям: Степану, Максиму, Алексею, Андрею, Ивану. Макар — своим сыновьям: Ивану, Феодосию, Василию, Михаилу, Андрею. Десять братьев Лысенко — внуки Нестора — прошли войну, побывали в Берлине, Праге, Польше, под Яссами, но вернулись в свое родное село.

— Куда ж теперь? Может, побывав в чужих странах, позабыли, как держать в руках чепигу?

— Нет, мамо, не забыли.

— Может, потянет вас в большие города?

— Нет, мамо.

П. Жук рассказывает, что все они остались в родном селе и нет в колхозе поля, огорода, сада, здания, к которым бы не прикоснулись руки братьев. И в том, что артель «Россия» нынче дала государству много хлеба, свеклы, молока и мяса, в том, что там построены и дом культуры, и дом торговли, и двухэтажная средняя школа с лабораториями, — большая заслуга этой династии хлеборобов. Их словно приколдовала к себе земля. И детей их. Десять правнуков Нестора работают в родном селе трактористами, шоферами. Трое учатся в сельскохозяйственных вузах и техникумах, но решили вернуться только в родной колхоз: кто ветеринаром, кто кем. Автор письма пишет, коротко рассказав об этой династии, что только на колхозной земле смог так широко расправить крылья могучий хлеборобский род Нестора Лысенко. Да, это несомненно. Но, думается, тут еще и другое: Нестор Лысенко был умным главой династии; не плетью, не приказом — такое не прикажешь — зажег он сыновей любовью к земле, к артели, к людям. Он, например, уже будучи в преклонном возрасте, выкопал крыницу для общего пользования и посадил возле нее грушу. С тех пор прошло почти полвека, люди приходят к этому колодцу, пьют воду, любуются цветущим сильным деревом и вспоминают добрым словом Нестора. И есть за что.

Много у нас достойных, умных глав семейств (и мужского и женского рода), передающих советские традиции, зажигающих духовным огнем, но есть и такие, что не по праву носят это звание, а посему, очевидно, вовсе и не «главы», не семейные дирижеры.

1966