Размышления над фактами и письмами

Весь день я читала охапку писем по поводу одной возвышенной человеческой истории, думала о наших советских людях, об их нередко удивительно ярких поступках, зовущих вперед, о природе таких поступков. А вечером у меня должна была состояться давно назначенная встреча с врачом рентгеновского кабинета — собиралась писать рассказ о рентгенологе. На это свидание пришла под впечатлением прочитанных писем, не смогла сразу переключиться, хотелось о них говорить.

— Вы помните, доктор, слова Максима Горького? «Будет время, когда люди станут любоваться друг другом, когда каждый будет, как звезда перед другим?» Хороши эти слова...

Она грустновато молчала, молодая женщина-рентгенолог. Может быть, очень устала к вечеру, а может быть, смотрела на все сквозь призму своих житейских переживаний, мало ли что бывает: несчастливо сложилась семейная жизнь, дрянные соседи, столкнулась с какой-то несправедливостью в коллективе, мало ли что бывает... Она молчала.

— Нет, нет, — продолжала я, — эти горьковские слова я вспоминаю все чаще не потому, что уже пришло желанное время и каждый из нас, как звезда перед другим. Пока еще, — увы,—далеко не каждый, и если с помощью рентгена можно было бы просвечивать души людей, а не только их печенки, снимки показали бы и труса, и завистника, и шкурника, и лицемера, человечка с двойным дном, и отвратительного махрового националиста, вообще всякий с точки зрения зрелого социалистического общества человеческий шлак или точнее — обидные и позорные куски шлака в ином человеке, который казался тебе да и самому себе таким новым, почти совершенным...

— Ох, тогда моя профессия была бы жутковатой, — заговорила женщина-рентгенолог. — Я бы, наверно, сошла с ума.

— Но перед вами, доктор, засветилось бы и такое великолепное сияние иной человеческой души, такая духовная сила и красота, что вам показалось бы: тьма в вашем рентгеновском кабинете исчезает... А поскольку таких людей уже много и таким может быть каждый — да и будет, — ведь психология человека хоть и переделывается медленнее, чем материальные основы жизни, но в конце-го концов переделается... И тьма в вашем кабинете, милый доктор, вообще исчезнет, а ваша специальность станет самой увлекательной и поэтичной...

Рентгенолог вдруг неожиданно добро, молодо, взахлеб и, как мне показалось, мечтательно рассмеялась. И тогда я рассказала ей историю Александры Деревской, обнародованную в «Правде» корреспондентом Васильцом и взволнованно продолженную работницей автобазы Якутского аэропорта Лидией Тищенко (Деревской). Она ахнула. Она не читала этого. Рассказала ей о письмах самых разных людей, над которыми давно собиралась поразмыслить. Она просветлела, оживилась, усталость и унылое настроение, вызванное какими-то личными невзгодами, словно бы смыло с нее, как вешним дождем, пронзенным солнцем.

Напомню историю Александры Деревской. Эта русская женщина-коммунистка в годы Великой Отечественной войны спасла, пригрела... сорок двух сирот: двадцать шесть сыновей и шестнадцать дочерей разных национальностей. В основном это были дети, вывезенные из осажденного Ленинграда, из Минска, из Киева, из других городов и селений. Сорока двух! Да каких... Они ослабли от истощения, от горя и страха. Отцы их погибли на фронте, матери — от бомбежки, от голода. Малыши едва шевелились. Один шестимесячный младенец был такой тощий, сморщенный, озябший, что женщине пришлось отогревать его в теплой духовке. Повторяю: это были дети разных национальностей — русские, чуваши, украинцы, мордвины, был один ребенок — немец. От ужасов пережитого они не помнили своих фамилий, а иные и не знали даже имен, потому что были очень малы. Женщина дала им свою фамилию. Все стали Деревскими. Она, конечно, не сразу взяла сорока двух, сначала — нескольких детей, потом еще, еще, никак не могла остановиться. У женщины был муж. История ее замужества раскрывает ее характер. В двадцатом году юная медсестра Саша нашла в пути почти умирающего, тяжко раненного белогвардейцами воина, притащила в свой санитарный поезд и выходила. После гражданской войны он разыскал свою спасительницу, и они поженились. Жили дружно. Работал на нефтяных промыслах, возвращаясь, отдавал заработок Александре, детям. Но потом ушел. Когда она привела в их жилище восемнадцатого ребенка. Не выдержал. Не под силу был ему этот подвиг. А ей был подвиг под силу. И вот детей стало двадцать, потом тридцать, потом сорок два... И всех вырастила. Ей помог, конечно, советский строй жизни, помогли советские люди. Горсовет в Ромнах, куда Деревская с кучей детей переселилась из Ставрополя-на-Волге, дал целый дом, два гектара огорода. Незнакомые люди, пораженные поступком женщины, приносили детям караваи свежего хлеба, семечки, валенки... Потом Киев, узнав о Деревской, выделил полуторку, на которой перевозили детям урожай с огорода, торф с болота, иногда на этой полуторке перевозились грузы для местных организаций, а заработок шел на сирот Деревских. А они не чувствовали себя сиротами, Александра Авраамовна была их родимой мамой, на всех у нее хватало любви, сил. Лидия Тищенко (Деревская) вспоминает, как мама помогала готовить уроки, когда сразу целым отрядом пошли в школу, как пела колыбельные песни, а по ночам стирала. Лидия сейчас сама мать, у нее двое детей. А ведь когда ее, обессиленную, больную, осиротевшую девчушку, эвакуировали вместе с другими детьми из Ленинграда в Ставрополь-иа-Волге, положили прямо на берег, и люди стали разбирать детей, ее, Лиду, не решились взять... «Говорили, что если взять, то разве хоронить», — вспоминает Лидия. Александра Деревская ее выходила.

Да, все это было трудно, хоть Александра Авраамовна была закаленным человеком, терпеливой медсестрой и, как видно, от природы одаренным педагогом. А главное, конечно, настоящим советским человеком, который вот именно, как звезда перед другим, перед тем, у кого еще нет такой огромной нравственной силы, такой щедрости сердца. Спасенные дети стали хорошими рабочими, трактористами, швеями, инженерами, геологами, военными людьми. Эта удивительная женщина не очень давно умерла. Почти каждый год все Деревские приезжают в Ромны — кто из Киева, кто из Львова, кто из Якутии, даже с Диксона — жизнь разбросала их в разные концы. Приезжают на могилу Матери, встречаются как братья и сестры. На обелиске слова: «Ты наша совесть, мама». И сорок два имени.

Прекрасно! Дух захватывает. Да, надо поразмыслить и над фактом и над письмами читателей. Не удивительно, что люди восхищаются этой женщиной, огромен подвиг. Но они и гордятся еще советским гражданином, который может быть таким. «Я, рабочий, читал в «Правде» письмо Лидии Тищенко (Деревской) под заглавием «Мама» и прослезился от гордости за советского человека. Я вырезал это из газеты и понес на работу, все рабочие читали со слезами. Это — Мама бессмертная!» — пишет Иван Семенович Киселев из города Каменка, Пензенской области. И другие рабочие, конечно, читали со слезами не только потому, что история трогательная. Читаешь все эти письма и слышишь биение сердца, чувствуешь, как человеку захотелось быть лучше, еще лучше, еще сильнее.

На такой подвиг мог пойти только новый человек. Именно так и высказался тов. Бабин из Бреста. «Золотыми буквами написать бы ее подвиг, написать подробно, чтобы молодые люди знали, какая сила заложена в новом советском человеке, и стремились создавать себя и своих детей достойными нашего времени. Заметьте, читатели, почти все, приславшие отклики на эту возвышенную историю, отметили, что спасены и воспитаны русской женщиной Александрой Деревской люди разных национальностей, которые жили в ее семье как родные братья и сестры. Многие просят скульпторов создать художественный монумент, олицетворяющий ее подвиг: Николай Степанович Макаров из Москвы; заводской рабочий Кулешов из города Балашиха, 3; Федор Рываков из города Хадыженска, Краснодарского края; Перепелица из села Марьевки, Запорожской области. Тов. Перепелица хочет, чтобы этот памятник был «лучшим в мире, стоял тысячелетия и напоминал не только детям, внукам, правнукам сорока двух людей разных национальностей, которые спасены и воспитаны Александрой Деревской, но и всем другим о человеке яркого сердца». Я бы добавила к вашим строкам, товарищ Перепелица, — яркого сердца и высокого социалистического сознания.

Художественный монумент? Может быть... Но я бы голосовала за такое произведение искусства, которое бы отразило вообще образ советской матери-патриотки, интернационалистки. Новой матери, Борца за счастье всех детей на свете. Мысленно вижу эту прекрасную скульптуру. Ее можно было бы посвятить миллионам советских матерей.

Чета старых учителей Ревуцких из Омской области предлагает создать документальный фильм о Деревских. «Он будет иметь глубокое воспитательное значение». Товарищ Кутаков из Калуги просит не полениться и «писать родословную Деревских немедленно, сейчас, и продолжать многие годы. Как бы хотелось, чтобы род Деревских, этих сорока двух братьев и сестер нескольких национальностей, не затерялся, как будут благодарны потомки. Писать родословную Деревских — это создавать документальную историю рождения нового человека на Земле».

Александра Деревская была русская женщина. А мы давно-давно рассказывали на страницах «Правды» об узбеках Шаахмеде и Бахри из Ташкента, что спасли в годы Великой Отечественной войны и вырастили 16 детей разных национальностей — там были русские, казахи, украинцы, евреи, татары, молдаване. ...Кузнец Шаахмед и его жена Бахри, эти светлые личности, тоже, как звезды перед другими, перед любым человеком земного шара. Я спросила в ту пору кузнеца-узбека и его жену, мать этой многонациональной семьи:

— Шаахмед, Бахри, как это получилось, что усыновленные вами дети — нескольких национальностей?

— Не знаю, я не выбирал, — ответил кузнец... — Дети всех народов пострадали от войны. Сирота — значит, наш сын... Весь наш народ — один народ. Ты меня понимаешь? Я плохо говорю по-русски. Весь народ — один народ.

Шаахмед и Бахри и потом, в дни ташкентского землетрясения, проявили высокое благородство души и высокое социалистическое сознание. Впрочем, как и сотни других советских людей всех национальностей, сотни людей, слетевшихся восстанавливать Ташкент, пострадавший от землетрясения, Бахри и Шаахмед заселили свой уцелевший дом, что на окраине города, ребятишками, семьи которых остались без крова. Бахри за ними без устали ухаживала, а старый Шаахмед взял кирку и пошел строить жилища для чужих людей. С ним пошли и выращенные ими дети разных национальностей, те, которые в ту пору жили вместе с семьей в Ташкенте. Многие разъехались в разные края и там работали, женились, вышли замуж. Когда Шаахмед умер, его хоронил весь город. А как-то я получила ответ от Бахри о том, сколько теперь у нее внуков. Вот он, этот ответ.

«Я жива, и дети мои живы, а внуков у меня уже 23. Вы просили написать имена. Наконец, пишу, что знаю, они ведь в разных местах. У Рафика два сына и две дочери. Тахир, Ромил, София, младшего внука имя пока не знаю. У Кульчиновского Феди — сын и дочь, Олежек и Наташа. У Михаила Ярулина два сына и две дочери: Зокир, Насиба, Дилдор и Шокур. У Бунина Сани —сын и дочь, Вова и Оля. У Прокофьевой Ольги — одна дочь Хатира. У Ахмедова Владимира — сын Бахтияр. У Зины четыре дочери: Ферюза, Дилябар, Наргиза, Дилфуза. У Джарксза Вовы — два сына, не знаю, как зовут. У Шухрата — мальчик Игорек. Авар Алимбеков и Эдик Неизвестный не имеют детей, внуков не дали мне. У Халимы — дочь и сын: Зульфия и Батыр. А Хакима еще не замужем. Вот мои дети и внуки. Те, что в настоящее время живы и здоровы. Спрашиваешь меня, помогают ли дети? А я ни в чем не нуждаюсь, меня обеспечивает государство».

Двадцать три внука разных национальностей уже у самоотверженной Бахри. И все для нее милы, всем им она бабушка. Очень все это значительно.

Вот уж поистине можно сказать, что люди, подобные Александре Деревской, Шаахмеду и Бахри и многим другим, подвиги которых еще не обнародованы, помогли нашей партии, чтобы интернационализм превратился из идеала коммунистов в глубокое убеждение многих, многих советских людей, всех наций и народностей. И эта светлая идея развивается. Она помогла нашему Советскому Союзу победить в огненной битве с фашизмом в годы Великой Отечественной войны, когда под одним знаменем, плечом к плечу боролись за мир на земле воины всех советских народов, спасали друг друга, делились последней горсткой соли, последним глотком воды. Она, эта высокая идея, помогла нам в тяжкие послевоенные годы поднять из пепла и руин разрушенные города, села и построить еще более прекрасные. Она помогла воздвигнуть могучие стройки, где трудились и трудятся рядом люди разных национальностей. Она, идея, помогает в любых бедах и сложностях на пути, будь то землетрясение, дымная мгла и прочие стихийные бедствия. Помогает и будет всегда помогать, и развивается, и расцветает. Свидетельство этому — наши дети, люди будущего, которые дружат, братски переписываются с детьми разных национальностей внутри страны и со сверстниками не только социалистических, но и капиталистических государств.

...Мое ознакомление с профессией рентгенолога в тот вечер не состоялось. Так получилось: мы долго говорили о советских людях, о человеке вообще, о событиях в мире. Из поликлиники мы вышли вместе: я и молодая женщина-рентгенолог. И все продолжали говорить.

— Да,— сказала она (чувствовалось, что она думает вслух),— каким сильным, красивым может быть человек, какой великолепной может быть вообще вся планета Земля!..

Мы задумчиво смотрели на небо. Искали звезды.

1973.