Вход   Регистрация   Забыли пароль?
НЕИЗВЕСТНАЯ
ЖЕНСКАЯ
БИБЛИОТЕКА


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


Назад
Государственное задание

© Старостина Екатерина 1972

В начале двадцатых годов в Москве я попала в детский дом, который находился неподалеку от Каланчевской (ныне Комсомольская) площади. Здесь в 1922 году я вступила в пионерский отряд. Об одной страничке пионерской жизни тех лет мне и хочется рассказать.

Однажды на наш пионерский сбор пришел из Сокольнического райкома комсомола инструктор Коля Шамет. Разговор на сборе он повел о том, что Владимир Ильич Ленин весьма озабочен положением беспризорных ребят, которых в это время очень много бродило по улицам больших городов. Они ютились под мостами, в заброшенных подвалах, в железнодорожных вагонах, в котлах, где днем варился асфальт. Ребята эти голодали, болели и морально разлагались, попадая под влияние уголовных элементов.

По инициативе В. И. Ленина при Президиуме ВЦИК была создана Комиссия по улучшению жизни детей. Возглавил ее Ф. Э. Дзержинский. Комсомольцы и пионеры должны были оказать этой комиссии посильную помощь.

Конечно, все ребята нашего отряда изъявили горячее желание принять участие в выполнении важного государственного задания. Но как бороться с беспризорностью, никто Колю не спросил.

Всю ночь не спала я после разговора с Колей Шаметом. Близко к сердцу я приняла разговор с ним, потому что на месте беспризорников могла бы быть и сама, и моя сестра Нина. Наш отец, Николай Иванович Заварский, был литейщиком на заводе, вступил во время революции в первую рабочую милицию. Он умер от тифа. Мать слегла от истощения, брат Костя ушел добровольцем на фронт. Больше у нас никого не было. И, чтобы не умереть с голоду, мы с сестренкой бегали на Павелецкий вокзал встречать мешочников.

Соседи, видя, что мы погибаем от голода, заявили в Моно о нашем тяжелом положении. Нас с сестрой переправили в подмосковную детскую колонию, а потом в детдом...

Утром, когда мы шли умываться, я сказала Борису Калмыкову и Вале Кречетовой:

Давайте сегодня же пойдем к беспризорным ребятам.

У Октябрьского (теперь Ленинградский) вокзала стоял котел, в котором варили асфальт. Беспризорники предпочитали ночевать в таких котлах. Когда асфальт выбирали из котла, то под ним оставался еще чуть теплящийся уголь и котел оставался теплым. Дети в него забирались и спали. К этому котлу мы и направились. Как только мы подошли, нас сразу со всех сторон окружили чумазые, оборванные мальчишки. И едва мы заикнулись о том, что пришли от имени пионеров звать их жить в наш детский дом, как они начали свистеть, подняли крик.

Ребята! Делегаты пришли, погреем их в нашем котле, — предложил кто-то.

Предложение было принято с энтузиазмом, и мы очутились в котле.

В детский дом явились грязные, пристыженные.

Этого и следовало ожидать, — сказал Коля, — надо было продумать все, а не так — рубить с плеча.

Но, как ни ломали мы головы, как ни старались, другого способа затянуть ребят с улицы найти не удавалось. В других звеньях тоже пробовали пойти к беспризорникам на «большой» разговор. Но разговора не получилось.

Надо войти к ним в доверие, — горячо говорили ребята на сборе, — дать понять, что мы их друзья.

А что, если переодеться? — выкрикнула я.

Тоже придумала! — раздалось со всех сторон.

А что, она дело говорит, — вступился за меня Борис.

После долгих споров предложение было принято.

О нашем решении мы поставили в известность райбюро юных пионеров. Там сказали:

Смотрите, ребята, вы решаетесь на трудный шаг, нужна большая выдержка.

Выдержка действительно была нужна, и очень большая. Дело в том, что нам пришлось не только переодеться, но и в самом деле на время превратиться в беспризорников, зажить их жизнью, иначе мы были бы очень скоро разоблачены.

На следующий вечер мы трое — я, Борис и Валя — уже стояли в очереди у знаменитого ночлежного дома «Ермаковка» в Орликовом переулке. Наши чумазые лица и лохмотья делали нас неотличимыми от сотни таких же оборванцев, мерзших здесь в ожидании теплого ночлега. Наконец открылась широкая дверь, и толпа ринулась внутрь. Мужчины, женщины, старики, дети, матери с младенцами на руках и малышами, цепляющимися за подол. Всяк спешил захватить местечко на нарах.

Конечно, нам таких мест не досталось, и мы пристроились прямо на полу.

Нашими соседями оказались те самые ребята, которые посадили нас в котел. Мы очень боялись, что они узнают нас, но, по-видимому, наш маскарад был так удачен, что сделал нас неузнаваемыми. И все же один из них как будто что-то заподозрил. Он внимательно взглянул на нас и спросил:

Вы откуда? Из Царицына или из Саратова?

Мы растерялись от неожиданности и, не зная, что сказать, молча закивали головами: да, мол, из Царицына... из Саратова... К счастью, кто-то окликнул нашего подозрительного соседа и отвлек от нас его внимание.

Вскоре людьми овладел сон, тяжелый и неспокойный. Кто стонал во сне, бредил, кто бормотал, просил хлеба или ругался. Маленькие плакали.

Мы трое не спали. Трудно было с непривычки уснуть в этой обстановке, да еще мы всецело были поглощены мыслями, как нам лучше выполнить поручение.

Мы задремали только под утро. Нас разбудил крик:

Ребята! Айда на вокзал — поезд пришел.

Вместе с десятками беспризорников мы бросились на вокзал встречать поезд, а вернее, приехавших на нем мешочников.

Поезд вошел в вокзал, казалось, тяжело дыша. Люди гроздьями висели на подножках вагонов, лежали на крышах, сидели на буферах. Потом поезд будто облегченно вздохнул, сбросив людской груз, и попятился в депо, а люди с тяжелыми мешками пошли к выходу. Выйдя из вокзала, они сбрасывали с плеч на тротуар свои мешки с мукой, с солью, с картошкой, с печеным хлебом, чтобы нанять извозчика или ручную тележку.

Площадь оглашалась криком:

Давай подвезу!

Давай поднесу до дому за буханку хлеба!

Не отставали и беспризорники. Ребята бегали от тетки к тетке, сидящих на своих мешках, шлепая рваными башмаками, на ходу поддерживая свои жалкие лохмотья, из которых торчали голые худые плечики, и просили:

Тетенька, дай хоть корочку хлебца. Два дня ни крошки во рту не было.

Дяденька, — хитро заглядывая в лицо мужчине, пищит мальчишка. — Ты не узнал меня? Я твой племянник Васька. Тетки Даши сын.

Какой такой тетки Даши? — недоумевает приезжий. — Не знаю никакой Даши.

Не Даши, а Маши, — пытается вывернуться мальчишка.

Но мешочник уже разгадал его хитрость.

Иди, иди! — сердито бормочет он и поспешно уходит со своей ношей.

У, куркуль, жадюга! — со слезами в голосе кричит ему мальчонка.

Рядом за углом слышится смех. Перед толстой теткой, которая восседает на мешках с хлебом, прикрыв их своими юбками, пляшет маленький беспризорник Вовка; задрав рваную и грязную рубашонку, он барабанит себя по тощему животишке и поет: «Бабка Матрена, толстый живот, хлеб сама жрет, а мне не дает». Люди со смехом слушают мальчишку, их собирается все больше, раздаются аплодисменты. Бабка выходит из себя, злится.

Пошел вон отсюда, шпана голодная! — шипит она.

Дай хлебца, тогда уйду, — заявляет мальчишка.

Толпа хохочет. Бабка бросает мальчишке сухарь, и он замолкает.

Ко мне подходит один из беспризорников, предводитель Витька Чурбак.

Видишь, вон стоит фраер? — говорит он, обращаясь ко мне.

Где? Кто правит? — переспрашиваю я, не поняв незнакомого слова.

Да не правит, а фраер, — раздражается Витька. — Вон тот, долговязый, стоит, извозчика ждет, а у него в ногах мешок с мукой. Ты подойди к нему сзади, встань на коленки, а руки на тротуар положи, ну как собаки лежат, вытянув лапы и морда на лапах, — и он показал мне, как надо лечь.

Зачем? — спрашиваю я, а сама оглядываюсь вокруг, ища глазами Бориса и Валю. Но они куда-то отошли, делая вид, что просят хлеба.

Пришлось мне отправиться с Витькой и выполнять его распоряжение.

Когда я улеглась сзади «фраера», Витька подошел к нему и попросил папироску. Тот не дал, тогда Витька слегка толкнул его в грудь. Долговязый дяденька чуть отступил назад и через меня рухнул навзничь. Витька с товарищами подхватили его мешок и убежали. А я так испугалась, что от страха закрыла глаза и продолжала лежать. И только услышав свист ребят, поджидавших меня под мостом, я очнулась и бросилась бежать.

Вечером мы нашли в одном дворе на Домниковской улице неглубокий подвал, а вернее, большую яму, которая закрывалась дощатой крышей. Там был мусор, но сухой. Мы залезли в яму, прикрылись крышкой и стали делить дневную добычу: хлеб, сухари, картошку, деньги, которые кто-то дал вместо хлеба. Голопузенький мальчишка раздобыл где-то три фунта соли. Витька очень хвалил его, потому что соль можно было обменять на хлеб.

Немного утолив голод, мы улеглись спать в этой яме.

Мы три дня жили с беспризорниками и очень подружились с ними, но все наши попытки соблазнить их идти в детский дом терпели неудачу.

Прямо ставить вопрос мы не решались, а ограничивались тем, что говорили, как хорошо было бы пожить настоящей жизнью в тепле и не мучиться все время от голода.

Но беспризорники отвечали, что многие из них попробовали эту «настоящую жизнь», она им не нравилась и они убегали. Даже Вовка рассказал, как его привели в детский дом, а на другой день он оттуда убежал. Так что своей задачи мы пока не выполнили.

На четвертый день мы тихонько пробрались на Верхнюю Красносельскую улицу, где находилось наше районное бюро пионеров, рассказали им о нашей работе, нас похвалили.

По-прежнему по вечерам мы собирались где-нибудь в подвале или у котлов, а последние дни чаще забирались в железнодорожные вагоны, что стояли на путях. Приближалась осень. Однажды после какого-то неудачного дня, поделив скудную добычу, мы, голодные и усталые, сидели в товарном вагоне.

А хорошо бы сейчас поесть кашки! — вслух размечтался Борис.

Ишь, что надумал! — проворчал Витька. — Где ты теперь каши-то найдешь, хоть бы баланды горяченькой похлебать.

Мы обрадовались такому высказыванию Витьки. Почувствовали, что Витьке надоело все это бродяжничество, и тут же с Валей предложили:

А что, если пойти в детский дом. Он же вот здесь рядом, в переулке, да попросить поесть.

Все мы и остальные ребята посмотрели на Витьку Чурбака — с его мнением очень считались.

Витька немного помолчал, как будто обдумывая наше предложение, потом вдруг встал, подтянул штаны и решительно сказал:

Айда в детский дом добывать шамовку.

Когда мы вошли в коридор нашего детского дома, нам навстречу вышла наша повариха тетя Лена. Встретила она нас неприветливо и грубо спросила, делая вид, что меня, Бориса и Валю она не узнала:

Что надо, шпана?

А в это время почти все ребята высыпали в коридор и стали просить тетю Лену, чтобы она нашла что-нибудь для нас поесть, то есть для пришедших «гостей». Положение тети Лены было трудное, ну что можно было найти лишнее, когда на каждого приходилась маленькая порция еды. Накормила супом и дала по ложечке пшенной каши. Мы ели, а все ребята смотрели на наших беспризорных друзей и думали все одно: останутся ребята у нас или нет?

Трое ребят остались, но Витька Чурбак все-таки ушел. Мне было очень тяжело. И хотя на нашем счету было уже несколько беспризорников, «завербованных» в детский дом, мне казалось, что потеря этого одного сводит на нет всю нашу победу.

И все же Витька вернулся, вернулся, чтобы окончательно остаться.

Позже борьба с беспризорностью приняла иные формы. Мы уже не переодевались в лохмотья, а в своем обычном виде, с красными галстуками на шее, ходили с запломбированными кружками собирать деньги в пользу голодающих детей. Эта круглая кружка (банка) на брезентовой лямке надевалась через плечо.

Но все же самое яркое воспоминание из времен моей пионерской юности я сохранила о тех днях, когда, переодетые в лохмотья, грязные и голодные, мы, пионеры, делили с беспризорниками их горькую долю, стараясь помочь им выбраться из беды.

© Старостина Екатерина 1972
Оставьте свой отзыв
Имя
Сообщение
Введите текст с картинки

рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:




Благотворительная организация «СИЯНИЕ НАДЕЖДЫ»
© Неизвестная Женская Библиотека, 2010-2024 г.
Библиотека предназначена для чтения текста on-line, при любом копировании ссылка на сайт обязательна

info@avtorsha.com