Осень на Чистых прудах. Темнеет. С желтых лип слетают листья и уходят под воду, но только чуть-чуть, и покачиваются там, зависшие между двумя мирами — водяным и воздушным. Утки подплывают так близко, что даже в сумерках видны крапинки на желтых клювах. Жаль, что у меня с собой нет булки.

Я жду Катьку, нам — к ней на ночевку в город Королёв. Оглушаю себя осенью — шуршу опавшими листьями и не слышу, как подходит подруга. Мы обе в красном — у меня пальто, у нее куртка. Такие яркие — нам не раствориться в этом мире, даже если мы будем плавать, как листья в пруду.

Мы прыгаем в метро и летим, летим, летим... по эскалатору, ломая ноги, на переходе лавируя между другими летящими.

На Ярославском три минуты до электрички. И мы снова бежим. С Катькой всё время приходится бегать, поэтому она подарила мне свои прошлогодние сапоги — без каблуков. На шпильках я за ней просто не успею.

— Кааатяяя! Я прыгаю! Сейчас уедет!

— Не уедет! Ещё два вагона! Бежим! Беги!

В электричке бежать некуда. Я передыхаю и в тамбуре сквозь стекла в дверях смотрю, как мы медленно и степенно подъезжаем к Лосиному острову. Там пахнет яблоками и дубовыми листьями. Здесь пахнет пивом и чужими людьми. Нам смешно. В электричке нам всё время смешно. Этой осенью у меня дикий, дурацкий, нелепый откат в шестнадцатилетие, и я ничего не могу с этим поделать. Ничего и не делаю — ржу. Припадок. Мы проезжаем Мытищи. Нам — до Подлипок Дачных, значит, выходить на следующей.

В Королёве опять бежим — от перрона по переходу. Я смотрю на Катькины ноги — поспеть бы! Вижу, как падают яблоки. У какой-то тетки, торгующей в переходе, из опрокинутого ведёрка падают яблоки и медленно катятся под ноги прохожим. Кажется, что весь мир только и делает, что продает и покупает яблоки. Яблоки вытесняли всё на свете, не справились только с опавшими листьями. Я перепрыгиваю и бегу вперед — там свет в конце тоннеля. Взлетаем наверх, и там тоже — торгуют яблоками.

Катька останавливается:

— Яблок хочу, надо купить! — И протягивает руку к пакету. — Почём у вас?

— По сорок пять.

— Давайте.

Я толкаю ее в бок:

— Не бери! В переходе дешевле!

— Дешевле?

— Дешевле! Я видела — там по сорок продают!

Катька разворачивается и летит назад в переход, через две ступеньки, высоко подкидывая свои длинные ноги в джинсах цвета индиго. Вслед нам слышно отчаянное:

— Ой, девочки, не гонитесь за дешевизной!

Катька отвечает, уже откуда-то из-под земли:

— За чем же еще гнаться-то, как не за дешевизной?

Я тоже бегу по ступенькам. Мне снова смешно, и я отстаю. Я помню, как рассыпались яблоки, но не помню, где именно. Мы их найдем. Там еще были синие цветы — букеты в целлофановых обертках.

Я потеряла Катьку из виду, но она уже откуда-то слева, из-за колонны, истошно орет:

— Нашлаааааа!

Я бегу на голос - точно! Цветы и яблоки.

— Почём?

— Сорок.

— Давайте.

И тут же сразу две бабушки протягивают нам букеты с синенькими цветочками.

— Девочки, дарите цветы!

Я, изумленно:

— Кому дарить-то??

— Себе, себе дарите!

— Нет, мы еще до такого не докатились — сами себе дарить! Спасибо!

Катька рассматривает мешочки с яблоками — выбирает, где пожелтее. Бабушки всё еще протягивают букеты. Мне смешно — я представила, как мы с Катькой покупаем цветы и дарим — каждая сама себе. Бабушки явно сбрендили. Все-таки осенью тяжело быть в норме.

— Эх, девочки, любить себя надо, любить. И иногда дарить себе цветы.

Я еще обдумываю — как это, себе дарить? А Катька уже расплатилась, схватила пакет с яблоками и понеслась на выход — снова к свету, только с другой стороны. Блин, забавная штука... Свет есть с обеих сторон тоннеля, поэтому в нем не может быть полной, глухой, безнадежной темноты.