1

Я мчался во весь дух по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Кружок лепки начинается в три. Пока я спущусь по Чермаковой улице, потом по улице Коперника к Гавличковым садам, где наш Дом пионеров, как раз успею.

На первом этаже я столкнулся с Индрой. Вот здорово, что он меня ждет! Но почему у него в руках чемодан? Странно!

— Привет! — окликнул я его, но Индра даже не обернулся. — Идешь на кружок?

Он насупился. С такой физиономией он обычно по любому поводу лезет в драку.

— Не твое дело! — огрызнулся он и отпихнул ногой чемодан.

Будь на его месте кто другой, я бы нашел что ответить. Но Индра мой закадычный друг. Я медлил, хотя времени было в обрез. Надо же узнать, что означает этот чемодан и почему Индра так злится!

— Значит, не идешь?

— Нет!

Что случилось? Ведь Индра ни разу не пропустил кружка лепки. Из него определенно выйдет настоящий скульптор. Ну, а что касается меня, так я лично хожу на кружок больше из-за него.

Индра схватил чемодан, и я бросился за ним вслед.

На Французской он свернул к трамвайной остановке. И тут меня осенило: да он же едет к своему отцу на Жижков! Мне случалось его туда провожать, он ходил за деньгами. Обычно мы шли пешком, через Винограды до Жижковской долины, по улицам и переулкам, которые я знаю наизусть. Мы не спешили, Индра не особенно туда рвется. Как-то раз он мне сказал, что вот вырастет и покажет отцу... Я всегда его ждал на улице, и он каждый раз возвращался злющий как черт. А на обратном пути покупал, как правило, шоколадные конфеты и отдавал мне ровно половину. А часто и больше: ему, мол, противны даже конфеты за отцовские деньги.

Мы стояли вместе на остановке, но он даже не замечал меня. И вдруг я испугался: переезжает на Жижков!

Он пропустил две «двойки» и только задумчиво проводил их взглядом, потом нагнулся за чемоданом и повернул обратно.

Это меня еще больше озадачило. Я брел за ним следом через всю Махову улицу по самому краю тротуара, точно на поводке. Завернув на нашу Карлинскую, мы снова вошли в наш дом.

— Индра! — позвал я.

Но он молниеносно взлетел по лестнице и захлопнул перед моим носом дверь своей квартиры. Так! Что же дальше? На кружок я уже опоздал. Руководительница сердится, если мы опаздываем. Как раз сегодня из печи вынимают наши изделия! Обидно, что меня там не будет: мне страшно нравится, когда открывается таинственная электрическая печь и наши глиняные фигурки снова оказываются на рабочих столиках.

Наконец я решил: пойду загляну в Дом пионеров, — может, уже вернули в библиотеку «Завоевание Северного полюса», сыграю в пинг-понг, а может, погоняю мяч, если на стадионе подберется приличная команда.

Вечером мне все стало известно от Авроры. Пани Ульрихова, мать Индры, уже долгое время чувствовала себя плохо, а сегодня утром потеряла сознание на работе. Ее увезли прямо в больницу и, кажется, положат на операцию, а Индра должен переехать на Жижков.

Так вот оно что!

За ужином я взглянул на отца, вернее, на его руки, лицо было скрыто газетой. Руки — словно большие узлы на крепких канатах. А что, если бы вдруг со мной случилась такая же история, как с Индрой, и отец бросил нас и женился на совсем другой женщине?

— Ешь, — уговаривала мама отца, — а то остынет!

Отец отложил газету. Я покосился на него. Нет, такими дурацкими мыслями нечего голову забивать, это уж совершенно точно. Значит, сейчас Индра там, на два этажа ниже нас, на другой стороне дома, совсем один в опустевшей квартире. Конечно, я его жалел, но все-таки радовался, что это случилось не со мной.

— Ты все уроки сделал? — спросила меня шепотом мама (отец перед ночной сменой прилег). — Тогда иди-ка спать, хоть выспишься как следует!

Наверно, мама просто счастлива, когда я сплю. Я закрылся в ванной на ключ. Потом тихонько вылил приготовленную мамой кастрюлю с горячей водой, стал под ледяной душ и начал медленно считать до двадцати. С будущего понедельника перейду на двадцать пять и каждую неделю буду прибавлять по пяти. А когда дойду до сотни, или промерзну до костей, или вовсе не буду чувствовать холода: лучшее доказательство настоящей закалки.

Я сплю, к счастью, один в самой маленькой комнатушке нашей квартиры, сразу за кухней. Перед сном я еще делаю несколько упражнений у открытого окна. А потом закрываю окно на случай, если вдруг зайдет мама. Как только за стеной наступает тишина, я распахиваю его снова настежь. Так всегда делал Амундсен еще в детстве, когда жил вместе с матерью, с которой он, между прочим, тоже не имел привычки делиться своими планами насчет полюса. Мамы как-то таких вещей не понимают. Моя, например, с меня просто глаз не спускает, вечно трясется от страха, как бы я не простудился, не заболел и вообще не умер.

Как известно, полярники должны обладать железным здоровьем, поэтому я уделяю уйму времени закалке. И еще страшно много катаюсь на велосипеде, чтобы натренировать ноги. А стоит нам отправиться со школой в горы, так я там просто лыж не снимаю. А разве можно, скажите пожалуйста, проводить настоящие тренировки, как Амундсен или как Нансен, если у нас снег — страшная редкость, да еще когда у человека такая пугливая мама!

Сплошное невезение! Придется рассчитывать только на себя... и довольствоваться малым!

Отец уже собирался на работу. Слышен был только мамин голос. Это просто здорово, что моя мама чувствует себя хорошо, никогда не болеет и что отец — человек надежный.

«А что делает Индра?» — вспомнил я снова. Интересно, умеет он плакать или нет? Я бы в таком случае обязательно ревел. Но Индра — парень кремень, не размазня. Вот бы мне такой характер! Это очень важно для полярника!

Отец ушел, а мама, зевая, бродила по кухне. И вдруг у меня мелькнула мысль.

— Мама! Почему ты не спишь? — тихонько позвал я.

А у мамы веки слипаются. Я прочитал целую гору книг о полярных экспедициях, и в них ничего не говорится о том, чтобы полярники были рекордсменами и по сну, хотя они и живут в таких краях, где ночь длится целых полгода. Поэтому я колебался по части сна. Может, начать тренироваться, чтобы научиться спать очень долго? Утром-то я глаз не открою и без тренировки, а вот вечером дело хуже.

Я спросил маму, знает ли она, что пани Ульрихову увезли в больницу и что Индре теперь придется жить у своего отца. Оказывается, мама уже в курсе дела. Она даже прибавила:

— Само собой разумеется. Не может же он жить один!

— Мама, а можно Индра поживет у нас, пока пани Ульрихова не вернется из больницы?

— Что ты выдумал? — резко отозвалась мама.

— Ну, мама, — настаивал я, — он же ее не любит, понимаешь?.. Ну, эту женщину, на которой его отец женился. Он ее терпеть не может, и она его тоже.

— А чем мы можем помочь? Ты думаешь, что это так просто? И потом, что скажет отец? Это ему наверняка не понравится.

— Но, мама, он такой грустный!

Мама смотрела в вечернюю тьму.

— Говоришь, грустный? А она его недолюбливает? Трудный вопрос. Не знаю, что скажет наш отец.

— Да папа ничего не скажет!

И это правда. Отец всегда оставляет последнее слово за мамой.

— А ты спроси у Индры, — сказала она, вздохнув. — Ведь его отец тоже должен дать согласие, понимаешь? Мне бы не хотелось лишних неприятностей... Ну, спи, спи!

Мама закрыла дверь. Около двери еще минутку золотилась полоска. Потом мама погасила в кухне свет и пошла спать. Я вскочил с постели и распахнул окно. Высунувшись до половины, я увидел над нами такое же, как у нас, окно.

Там живет Аврора и ее сестра. Они уже тоже спали. В темных стеклах только отражался свет из противоположного дома.

2

Я заранее предвкушаю, как обрадуется Индра. Утром за их дверью стояла тишина. Я мчался всю дорогу до школы бегом. И, столкнувшись с ним уже в коридоре, сгорая от нетерпения, крикнул:

— Индра, не езди на Жижков! Можешь жить у нас, так мама сказала!

Он посмотрел на меня, но ничего не ответил. Только перебросил портфель из руки в руку. Я был страшно разочарован и смущен. На каждом шагу я снова и снова убеждаюсь, что моему характеру еще далеко до характера будущего полярника. Я слишком легко теряю равновесие, когда надо быть рассудительным и хладнокровным, как Амундсен и его предшественник Нансен и уж наверняка Сомов, нынешний начальник советской экспедиции в Антарктиде.

В классе я сижу как раз посредине. Индра — на предпоследней парте слева, а Аврора — на второй справа. Если провести между нашими головами линию по воздуху, получится равнобедренный треугольник. В школе Индра на меня ноль внимания, у него полно других товарищей. Аврора в окружении своих подружек тоже меня не замечает.

На перемене Индра как-то боком подошел ко мне и тихо, небрежно так спросил, когда можно к нам переехать, а я ему ответил — хоть сейчас, и сам чуть не подскочил от радости. Точно впереди меня ждали великие события. Точно к нам должен был кто-нибудь приехать издалека или появиться в гости, как перед каникулами или Новым годом.

Я уже заранее предвкушал, что мы с мамой приготовим для Индры. Мама уходит с почты только в три часа. По дороге забежит в магазин купить что-нибудь на ужин, — значит, придет не раньше четырех.

Отец спит после ночной смены. Хоть он спит как убитый, но мы с мамой передвигали мебель в моей комнатке как можно осторожнее. Надо было придумать, на чем будет спать Индра, потому что кушетка столетней давности оказалась слишком короткой и ноги у него обязательно бы свисали. Мы решили вынести кушетку на чердак, а Индре поставить раскладушку.

— Когда-нибудь мы расколем эту кушетку на дрова, — пообещала мама.

Не успела она сказать это, как кушетка, словно в отместку, выскользнула из рук и грохнулась ей прямо на ногу.

Мама покраснела от боли, но тут же рассмеялась. До чего же мне нравится эта ее черта: всегда она найдет повод для шутки и смеха! В нашем доме о ней говорят, что она никого не огорчит, такой у нее веселый нрав, в отличие от отца — тот вообще никогда не улыбается. Когда мы тащили кушетку по лестнице, я вспомнил, что видел улыбку на лице отца всего-навсего два раза и только тогда разглядел, что у него есть зубы.

Мы отдыхали, сидя на кушетке на чердаке, и мама тут же решила не ставить ее обратно в комнату.

— И верно, ты уже вырос, — вздохнула она. — Возьму-ка я ссуду, и обставим твою комнату как следует. Купим все новое — тахту, шкаф, письменный стол.

Я, конечно, был в восторге, а мама еще больше.

— Только отцу ни слова, — сказала она на обратном пути, — устроим ему сюрприз!

У меня над постелью висит карта Антарктиды, которую я сам начертил на большом листе бумаги. А вот стенка у постели Индры казалась совсем голой. Что бы туда повесить? А что, если взять из кухни большой календарь с картинками... К каждому месяцу там дается цветная фотография самых отдаленных уголков мира. Например, в марте — фотография Пекина. Значит, Индра будет любоваться видом пекинских улиц, а кроме того, пусть видит, какое сегодня число!

Мама сначала сказала, пусть, мол, Индра принесет свою перину и одеяло, а потом постелила все наше. Вот всегда она так! Сначала не решается что-нибудь сделать для других, но, когда уже сделает, вся сияет от удовольствия. Она обняла меня за плечи, и мы смотрели на дело рук своих. Теперь у Индры есть свой собственный ящик, мы отделили ему половину столика, а у постели положили пестрый коврик.

Ну, вот и все! Еще только баночку из-под горчицы для зубной щетки. А Индры все нет и нет... Не выдержав, я выскочил на лестницу — лучше здесь подождать.

Через некоторое время я увидел Аврору с хозяйственной сумкой. Кое-кто из взрослых в нашем доме поговаривал, будто ей родители все спускают с рук и вообще плохо воспитывают и поэтому, мол, Аврора такая ленивая, и вообще в ней нет ничего хорошего. А мне лично это ни капельки не важно, все равно она мне нравится. Правда, некоторые ребята насмехаются над ее необычным именем. Ну факт, такого имени не сыщешь ни у одной девчонки ни на Виноградах, ни в целой Праге! Многие из этих насмешников даже понятия не имеют, какое это знаменитое имя — имя ленинградского корабля, залпом которого началась Октябрьская революция. Но Авроре-то это все очень хорошо известно, и поэтому она всегда ужасно воображает. А кроме того, ребята завидуют, что у ее отца вся грудь в орденах, и, конечно, Аврора задирает нос. Вот в этом я с ними согласен: каждый должен гордиться только своими заслугами. Хотя, будь я, например, сыном Амундсена или Сомова, я бы тоже задирал нос!

— Пошли со мной! — предложила мне Аврора благосклонно. — Я в магазин за лимонадом.

Я сказал, что жду Индру. Усмехаясь, она сбежала вниз, подпрыгивая на ступеньках. Я перегнулся и смотрел ей вслед. Готов спорить, что она чувствовала мой взгляд. Остановившись на первом этаже, она посмотрела на меня.

— А он уже здесь, — проговорила она со своей обычной усмешкой.

Я не очень-то поверил, но все-таки ринулся вниз.

Внизу не оказалось ни души.

Заметив мое нетерпение и досаду, мама стала меня успокаивать:

— Еще не поздно! Очевидно, Индра зашел к отцу, чтобы сообщить ему о своем переезде. Ну что ж, и правильно сделал.

Но меня сразу охватило беспокойство:

— А вдруг отец ему запретит жить у нас и заставит переехать к себе на Жижков?

— А может, оно и так, — предположила мама.

Она уже раскладывала ужин по тарелкам. Отец встал:

— Что случилось?

Мама принялась ему рассказывать о болезни пани Ульриховой и о том, что она предложила Индре переехать к нам. Отец только хмыкнул и уткнулся в «Руде право».

Мне бросился в глаза заголовок: «Письмо из Антарктиды. Настало время настоящей работы». С трудом сдерживая волнение, я попросил у отца газету.

— Тоже начинаешь читать за едой? — рассердилась мама.

Но я, пропустив ее слова мимо ушей, проглотил залпом статью.

Ничего особенного, чего бы я не знал из книги о советской станции «Мирный». Кроме, пожалуй, того, что недалеко от станции пробился сквозь льды еще один советский корабль — «Кооперация». Я сразу пошел к своей карте и отыскал то место, где корабль бросил якорь. Ледокол «Обь» прорубил ему дорогу во льдах, и он пробился почти на расстояние четырех километров от «Мирного».

Станцию «Мирный» в восточной Антарктиде я обозначил красным и Южный полюс тоже. Простым карандашом нарисовал полюс относительной недоступности на 82 градусе южной широты, в 2000 километрах от Мирного и 880 километрах от Южного полюса. Сюда еще до сих пор никто не добрался ни на тягачах, ни на санях. Боюсь, как бы Антарктиду не исследовали до конца, пока я вырасту. Просто зло берет, до чего же медленно растет человек! И все-таки я надеюсь попасть в число тех, кто первым доберется до полюса относительной недоступности.

— Чем ты занимаешься? — окликнула меня мама. — Иди ужинать!

И тут раздался звонок. Я бросился к двери. Это был Индра.

— Ну вот, ты пришел вовремя, — сказала весело мама. — Мы как раз садимся ужинать.

— Я уже ел, — отказался Индра. Он выглядел сердитым и расстроенным.

— Мы рано ложимся спать, — продолжала мама таким же веселым тоном. — Пей чай и иди умываться!

— Чай очень горячий, — сказал он. — Я лучше схожу домой за пижамой.

Индра вернулся и принес фигурку кошки; он называл ее Лиза. За эту кошку он получил первую премию, и ему в виде исключения разрешили взять ее домой; обычно наши работы оставались в мастерской. Эту Лизу я знал очень хорошо: она долго красовалась на полке на самом видном месте. У Лизы огромная круглая голова и злющие глаза, вся она голубая, только толстые лапы и уши торчком белые. Она казалась мне повелительницей всех кошек, окаменевшей в наказание за свое высокомерие и равнодушие.

— Что это у тебя? — удивилась мама.

Но я поспешил ей все объяснить, потому что Индре было не до разговоров.

— Ну, если это не настоящая, тогда не страшно, — пошутила мама. — Поставь ее на столик, там она у тебя все время будет перед глазами.

Я повернул ключ за нами в ванной и стал под душ. Индра посмотрел на меня, но промолчал. Сам он умылся теплой водой, которую приготовила мама.

Уже в комнате я его спросил, не помешает ли ему открытое окно. Он буркнул:

— Мне никогда ничего не мешает.

Ужасно странно, что Индра спит вот тут, рядом! Вчера я еще и не предполагал, что все так получится. Я высунулся из окна: у Авроры еще горел свет.

3

Утром меня, как всегда, поднял на ноги будильник. Сначала я увидел кошку, она таращила глаза прямо на меня. И тут я вспомнил, что у нас Индра, и пулей выскочил из кровати.

Обычно я, по привычке, воображаю, будто вылезаю из спального мешка. При этом я проделываю все соответствующие движения, чтобы в случае необходимости быть проворным и ловким. Сначала, опираясь на локти, подтягиваю ноги, потом выпрямляю их, как для «мостика», и соскальзываю на пол, отбросив быстрым движением «спальный мешок», то есть в данном случае дурацкое одеяло.

Но кровать Индры была уже пуста.

Я услышал плеск в ванной. На газовой плитке стоял наш завтрак, приготовленный мамой рано утром перед уходом на почту. На столе — как две капли воды похожие свертки: завтрак в школу.

— Тише! — предупредил я Индру, когда, выйдя из ванны, он громко хлопнул дверью. — Не разбуди отца, он спит после ночной смены.

Мы вышли вместе из дому, как часто случалось и раньше, но все-таки на этот раз все выглядело по-новому, точно что-то изменилось.

— Географию выучил? — поинтересовался я.

Индра совсем не зубрила, а все-таки отметки у него всегда лучше. Просто он способный, и учеба для него пара пустяков. А у меня вряд ли есть шанс попасть когда-нибудь в Антарктиду в качестве ученого, геолога, океанолога или метеоролога. Скорее всего, меня возьмут механиком или простым рабочим, которые, между прочим, и оказываются мастерами на все руки, как пишет Амундсен. Надо овладеть всем. Уметь как следует мыть пол, красить, печь, скажем, хлеб для всей команды, как Амундсен на корабле «Вальборг». И он начинал с азов! Одно утешение: до ученого мне еще далеко, а мастером на все руки я могу стать гораздо раньше. Причем тренировку можно начать хоть сейчас.

На перемене возле меня появилась Аврора, мы как раз спорили о предстоящем хоккее на Зимнем стадионе.

— А что я знаю!.. А что я знаю!.. — завела она противным голоском. — Индра живет у вас. Ну скажи, это правда?

Хотелось бы мне знать: и откуда только девчонки добывают все сведения? Им известно все на свете и даже раньше, чем что-нибудь вообще случится.

— Не лезь не в свое дело! — отрезал я.

Я сделал это нарочно, чтобы ребята не заметили моей симпатии к Авроре.

Урокам, казалось, сегодня не будет конца. И все-таки меня не оставляло чувство, что все вокруг какое-то новое — ребята, учитель, класс. Новое и праздничное. Я развлекал себя тем, что придумывал, что бы такое еще устроить для Индры дома. Точно у меня вдруг объявился брат, хотя я видел, что те ребята, у которых есть дома братья, не испытывают особого восторга. Но я искренне желал, чтобы Индра у нас остался навсегда.

По возвращении домой меня ожидала целая груда грязной посуды. Мама разносит почту рано утром, а потом бежит домой варить обед. На посуду у нее уже не хватает времени, и мне приходится ее мыть самому. Ужасно неприятно, что Индра увидит меня за этим занятием. Правда, в пионерском обязательстве записано: «Помогай в школе и дома!» Но, по-моему, Индра дома ничего такого не делает.

Я придумал свой собственный, полярный способ мытья посуды. На севере, наверно, не хватает воды, хотя вокруг сплошной снег. Перетапливать снег на воду — значит разбазаривать драгоценное время, поэтому воду на всех полярных станциях надо экономить. Вот я и стараюсь приобрести навыки для мытья посуды на полюсе. А больше всего я сейчас экономлю время и, не ожидая, пока в большой кастрюле согреется вода, чищу всю посуду щеткой и мыльным порошком, а потом споласкиваю ее, переливая воду из одной посудины в другую, и делу конец! Ну, разумеется, в присутствии мамы я своим полярным способом не пользуюсь. Женщины вообще не способны понять новое и цепляются за старые привычки.

Я начищал посуду порошком, а Индра тем временем, прохаживаясь по квартире, все рассматривал. Остановившись перед фотографией в золотой рамке, он спросил:

— А это кто?

— Сестрица, — ответил я нарочно грубовато. И добавил, что мама все время вспоминает о Квете. Она умерла семи лет, а мне тогда было только три.

Какая досада, что у меня нет сестры! Меня бы устроила и такая, как Зузанка, сестра Авроры. Было бы кем командовать, и она бы мыла за меня посуду и бегала по магазинам.

Индра долго смотрел на фотографию, хотя в ней ничего особенного и не было. Просто маленькая девчонка щурится на солнце. Индра тоже в семье один, если не считать тех детей, которые родились у его отца на Жижкове, но они для него пустое место, и, если какой-нибудь карапуз на улице повиснет у него на шее, Индра только отмахивается, как от надоевшей мухи.

— Когда я вырасту и как следует научусь, я вылеплю эту головку для твоей мамы, — проговорил он вдруг.

Я даже разозлился. Интересно, в чем тут загвоздка: стоит прийти в мою голову блестящей идее, как у меня ее тотчас же утянут из-под самого носа.

— Можно начать хоть сейчас. Как ты думаешь, твоя мама заметит, если я возьму эту фотографию на кружок?

— Может, заметит, а может, нет. — Я не проявил особого восторга.

— Ну ладно, тогда я спрошу сначала в кружке, — решил Индра.

Индра занимается в нашем кружке уже третий год, а я только второй. И всякий в Доме пионеров знает, что из него получится скульптор. Когда в нашу мастерскую приходят гости, иной раз и иностранцы, им показывают большей частью его работы, развешанные по стенам и выставленные на видном месте на полках. Его даже один раз снимали в кино. Руководительница кружка посоветовала Индре учиться еще рисованию, поэтому он занимается еще и в кружке рисования — это у нас в Доме пионеров, под самой крышей, — ну, и я, разумеется, за компанию. Просто ужасно, сколько я на него трачу времени!

У меня и в мыслях нет стать скульптором или художником! Правда, в Антарктиде это могло бы мне пригодиться. Ну, скажем, в долгие зимние месяцы, когда нет такой спешки и ночь тянется полгода, можно нарисовать всех товарищей по станции.

Но это для меня не самое главное. Мое умение рисовать будет для меня тем же, чем гитара для Владимира Смирнова. «Специалист по гитаре?» — усмехнулся начальник будущей экспедиции в Антарктиду, когда Смирнов попросил включить его в списки полярников, «Нет, по дизель-моторам, а могу еще и бурить, работать слесарем, водить трактор, что угодно. А брать с собой гитару не обязательно». — «Почему же не взять? — улыбнулся начальник экспедиции. — Гитара всегда пригодится».

Вот и я, как Смирнов, возьму чемодан (только у него была приклеена фотография «Авроры», а я, может быть, приклею на внутренней стороне крышки другую Аврору) и тоже пойду к начальнику какой-нибудь будущей экспедиции, даже если он до этого откажет мне в письменной форме. Наглажу себе, как Смирнов, брюки, начищу до блеска ботинки и отправлюсь в дорогу. Мама меня спросит: «Куда это ты?» А я на это небрежно: «В Антарктиду». Ну, само собой разумеется, сначала в Москву, в Главное управление Северного морского пути.

Индра долго следил за тем, как я драил сухую кастрюлю, а потом не выдержал:

— Ой, не могу! И это называется мыть посуду!

— А это как на полюсе! — защищался я. — С той только разницей, что полярники еще на тряпку с порошком набирают чуточку снегу. А откуда взять в Праге снег, если у нас даже зимой-то его не бывает?

Внезапно Индра повернулся и, не говоря ни слова, вышел.

Я опешил. У нас дома так принято: уходя, мы всегда говорим куда. Ну, отец, к примеру, говорит: «Пойду посмотрю, что там у Цибулки с мотоциклом». Или: «Схожу-ка я на собрание нашей улицы». Или еще: «Ну, я пошел». Это значит — на работу. А мама, схватив сумку, говорит: «Мне надо за мясом!» Ну, и, разумеется, я обязан сказать, куда иду. Если же я молча хлопну дверью, а порой это случается, когда мы с мамой поссоримся, тогда у меня такое чувство, точно я прищемил палец или что-то в этом роде.

Теперь бы поскорее разделаться с посудой. Без Индры сразу стало дома грустно. Я запер дверь и вышел посмотреть, что нового на улице.

Наша Карлинская — самая коротенькая улица на Виноградах, а может, и в целой Праге. У нас всего-навсего пять домов, но улица совсем не выглядит убогой. Дома у нас высокие, и на холме они соединяются с поперечными улицами: Маховой и Чермаковой. Наш угловой дом тоже не похож на другие; собственно, это два дома. У той части дома, что выходит на Чермакову улицу, спускающуюся по крутому склону вниз, на каждом этаже на пять ступенек больше, чтобы квартиры находились на одинаковой высоте. Ни в одном доме я не видел такой необычной лестницы, а я-то уж в Праге повидал немало домов.

А у нас стоит человек на каком-нибудь этаже за углом и не знает, что творится на тех пяти ступеньках, что ведут, как тоннель, к двум входам в квартиру. Ну, одним словом, все для «пряток»! Но в такие дурацкие игры мы больше не играем, это занятие для малявок, которых в нашем доме хоть пруд пруди. Нас, взрослых ребят, в доме по пальцам перечтешь: Индра и я, Аврора, потом еще Делец, которому пошел двенадцатый, — ну, короче, шестой класс.

А вот и он; сопит, поднимаясь с тяжеленной сумкой. Собственно, настоящее его имя Ладя, а прозвище он получил за то, что вечно занимается какими-то сделками. Наша мама шутит: во времена капитализма Делец стал бы великолепным торговцем. Всюду он сует свой нос. Разнюхает, например, что в магазин привезли апельсины, лимоны или свежий салат, и мчится сообщить своим знакомым в нашем доме. Или займет очередь и ждет, пока его не придут сменить, а сам снова становится в хвост для кого-нибудь другого. Все женщины в нашем доме используют его на побегушках, если что-нибудь забыли купить. И как только Делец не разорвется пополам! Ну, ясно, он делает это не даром: всюду ему что-нибудь перепадает. Говорят, у него даже есть своя сберкнижка! Нет, с ума можно сойти: и на что только копит этот парень!

Ни он, ни его мать, ни даже старая бабушка никогда ни словом не обмолвятся. Об отце Лади ничего не известно, и он сам о нем никогда не упоминает. О его маме говорят, что она несчастная. «Несчастная и отсталая», — твердила не раз мама. Делец не пионер, он не ходит вместе с нами в Дом пионеров. В общем, он как-то в стороне.

Когда он тащился мимо меня, у меня появилось странное желание дать ему подножку или прижать его слегка к стенке, но я только заглянул в его сумку.

— Чего лезешь, болван! — огрызнулся он.

Я минуту размышлял: дать сдачи или нет?.. Страшно не хотелось подниматься с лестницы. На меня вдруг напало какое-то оцепенение, точно сонная одурь. Сейчас бы взвизгнуть, тогда у нашей привратницы найдется повод открыть дверь и наорать на меня. Престранная особа: не выносит ни малейшего шума. Стук дверью, громкое слово в коридоре — и она выскакивает из своей квартиры, как ракета. Стоит мне стукнуть по перилам или бросить на каменный пол коридора самый невинный шарик, и готов поспорить: она обрушится на меня, как взорвавшаяся атомная бомба.

Не понимаю, как можно злиться из-за пустячного шума! Впрочем, в голову человека, пожившего с мое на свете, приходят иной раз такие немыслимые и странные вещи, что потом вообще перестаешь чему-либо удивляться.

Я отправился не спеша по Чермаковой улице к Дому пионеров. С меня еще не спало дурацкое оцепенение, точно вдруг хворь какая-то нашла. Здорово, просто здорово, что уже пришла весна! Зима тянулась страшно долго. Я взглянул издали на газоны Гавличковых садов — там самая настоящая зелень. Нет, это не обман зрения! Деревья еще голые, кроме елок, конечно, но и они уже выглядят как-то по-весеннему!

Это немного меня подбодрило. Оглянувшись, нет ли где поблизости Индры, я заметил Аврору. Она шла с подружками и о чем-то весело тараторила, кивая головой. На затылке у нее подпрыгивал «лошадиный хвост», и весь ее вид говорил о том, что она прекрасно знает, что она самая красивая из этих девчонок.

Пусть в нашем доме об Авроре болтают что угодно, я действительно мечтаю защитить ее от какой-нибудь беды. Ну, к примеру, у нас вспыхнет пожар, а она случайно останется в доме, и тогда я брошусь за ней в бушующее пламя!

Аврора покосилась на меня с лукавой усмешкой. У меня сердце так и ёкнуло: не хватало еще, чтобы она заметила мое настроение!

— Где это ты была? — задал я глупейший на свете вопрос.

— На драмкружке, — отозвалась она с досадой и, не обращая больше на меня внимания, принялась что-то рассказывать подругам.

Те оглянулись. Мне стало стыдно, что они подсмотрели мой взгляд, и я убежал. Индру я не нашел, хотя и облазил весь Дом пионеров от чердака, где наш кружок рисования, до полуподвала, где находится наша мастерская лепки. Всюду было пусто и закрыто. Я посмотрел немного на игру шахматистов, но это занятие не для меня. Потом погонял мяч на спортплощадке.

— Где ты пропадал? — спросила мама, по привычке не ожидая ответа.

Она спешила с ужином. Отец уже сидел за столом. Он протянул мне молча четвертую страницу газеты, чтобы я прочитал о вчерашнем матче.

— Где же твой друг? — поинтересовалась мама.

Но Индра уже звонил.

— Вымой руки, сейчас будем ужинать, — сказала ему мама. — У меня только картофельные оладьи, салат и чай. Тебе хватит?

На столе возвышалась горка рассыпчатых, смазанных гусиным салом оладьев. Я их до смерти люблю. И даже способен уплести в один присест штук двадцать, если не больше.

— Хочешь с вареньем или просто так, как наш Енда?

Индра сказал, что лучше просто так. Подняв голову от газеты, отец нахмурился: не слишком ли много разговоров? Как только Индра уселся напротив меня, я сразу заметил, что у него красные глаза, точно он плакал. Нет, всякий может лить слезы, но только не Индра. Мама тоже бросила на него взгляд, но не сказала ни слова.

— Ты бы принес какое-нибудь белье, — сказала она тихо спустя некоторое время. — Сегодня вечером вам надо выкупаться. Когда поужинаешь, сбегай вместе с Ендой и принеси все, что нужно.

В квартире Ульрихов я никогда в жизни не был, просто Индра никого из ребят не приглашал. И я сгорал от любопытства, хотя, конечно, это было глупо. Я побывал в разных квартирах, но Индра другое дело. У меня было такое ощущение, точно мне предстояло ступить на неизвестную и труднодоступную землю.

Мы долго стояли в темноте, пока Индра не включил свет. Я осторожно вдыхал затхлый воздух, стараясь не дышать глубоко. Я немного трусил, как будто пани Ульрихова уже умерла в этой комнате. Конечно, стыдно трястись от страха, точно маленький мальчишка, когда ты почти взрослый, учишься уже в седьмом классе и совершенно серьезно готовишься стать полярником!

Индра повернул выключатель и присел у шкафа. Все, что ему не подходило, он вытаскивал и сваливал рядом. Ну и кавардак, сроду такого не видел! Сразу пришла на память одна мамина фраза: «Пани Ульрихова не умеет держать дом в порядке».

Я только молча поворачивался вокруг своей оси. Неожиданно я уперся глазами в большое зеркало и замер. На зеркале лежал какой-то странный мертвенный налет. Мне почудилось, что позади зеркала, отражавшего комнату в мрачном, призрачном свете, я вижу что-то темное, подозрительную тень сгорбленной фигуры с горящими глазами. Я быстро отвел глаза. Индра с размаху хлопнул дверцей шкафа. За это он обязательно бы заработал от моей мамы подзатыльник. Вздрогнув, я очнулся.

Мы возвращались впотьмах. Я спешил позади Индры и вдруг, наступив на что-то мягкое и упругое, испуганно вскрикнул. Но это оказалась всего лишь губка для мытья посуды. Как приятно открыть дверь в комнату, где светло, тепло и порядок! Я перевел дух — наконец-то я у себя дома!

Мама нередко пугает меня и отца, что вот, мол, в один прекрасный день мы переедем на новую квартиру с центральным отоплением и настоящей ванной, где есть горячая вода. Неужели это она всерьез? Она ведь любит наш дом, нашу улицу и ее окрестности — пригорок на пригорке, откуда так здорово съезжать на велосипеде, и потом, эти дали, которые видишь из окошка или прямо с середины улицы, ну просто все-все, что для нас — родной дом...

Когда мы с Индрой уже лежали в постелях, мама, приоткрыв дверь, спросила, не холодно ли нам. На улице похолодало, даже подморозило! Я чувствовал, что это только предлог.

— Сегодня среда, — начала мама. — Ты ходил в больницу?

— Ходил, — послышалось с раскладушки. — Но меня туда не пустили.

— Не пустили?

— Туда не пускают, — сдавленно отозвался Индра. В его голосе послышались слезы. — Сегодня маме сделали операцию.

— Ты не удивляйся, что сейчас никого не пускают. Больным после операции нужен полный покой. Завтра, как понесу почту в поликлинику, попрошу нашего врача, пусть она сама позвонит в больницу. Ну, спите, спите, — добавила она. — А утром не опоздайте в школу!

Она тихо прикрыла дверь, и на полу осталась только золотистая уютная полоска. В нашей комнате мелькали причудливые блики. В полутьме была видна кошка Лиза, вся молочно-белая. Я прислушался, но соседняя постель не подавала никаких признаков жизни.

Осторожно встав с постели, я распахнул окно.

4

Мы вышли из дому вместе, как и каждое утро, с тех пор как Индра живет у нас. На Маховой улице Индра резко повернул и зашагал в обратном направлении.

Я опешил. Догнав его, я слегка прижал его плечом к стене дома.

— Ты не пойдешь в школу?

— Ну и что? Что такого? Оставь меня в покое! — ответил он сердито.

— Сегодня ведь кружок лепки, — напомнил я, надеясь, что он передумает.

— Туда я приду, — сказал он и торопливо зашагал назад.

Я готов был броситься за ним вдогонку, но у меня не хватало духу пропустить школу. Конечно, у Индры серьезная причина, может, и не уважительная для школы, а все-таки причина: он волнуется за свою мать.

Я медленно побрел к школе. Тротуары были еще мокрые. На черной земле вокруг деревьев поблескивали выдолбленные для игры в шарики ямки, наполненные голубой водой, — это в них отражалось небо. И что это мама говорила о заморозках!

Когда учитель проверял присутствующих и дошел до конца алфавита, я насторожился. Как только он назвал фамилию Индры, я вскочил и сказал:

— Он болен!

На второй парте подпрыгнул сперва темный «хвост», а потом ко мне повернулись черные глазищи. Я замер. Но Аврора с самым безмятежным видом отвернулась и даже, как мне показалось, не пошушукалась со своей соседкой.

Между Авророй и Индрой давнишняя вражда. По-моему, с того самого момента, когда кто-то нацарапал на телефонной будке на нашей улице: «Аврора — народная артистка». Наверно, намекали на ее высокомерие и гордость. А Индра, оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто не смотрит, моментально приписал внизу: «Знакомый незнакомец желает познакомиться. Звонить: 740-44». Это номер телефона мастерской, где работает на гладильной машине пани Ульрихова. Аврора и в самом деле позвонила, а Индра, который все это подкараулил, потом насмеялся досыта.

В нашем кружке лепки занимается шесть человек, а иногда восемь, и все уже здорово шагнули вперед. Мы давно прошли всякие там пепельницы, вазочки, тарелочки и другие легкие штучки и теперь мастерим фигурки и маски — ну, словом, настоящие маленькие произведения искусства. Индра, разумеется, получает самые трудные задания. Сегодня его ожидала большущая рыба из обожженной глины, а меня — небольшая черепашка.

— А где же Индра? — удивилась наша руководительница.

Но он уже стоял в дверях в белом рабочем халате. Такие халаты мы должны носить все, но об этом не забывают только те, которые к занятиям в кружке относятся с полной серьезностью. Он сразу же стал к столику и принялся за свою рыбу.

Мы покрывали обе наши фигурки белой глазурью. Индра ни словом не обмолвился о том, как провел день вне школы. Он такой же, как и раньше, когда у нас не жил: расскажет лишь то, что хочет, а то и вовсе не расскажет. Мне сразу стало как-то грустно, я почувствовал досаду и разочарование.

— Возьмите оба глазурь «Г-311», — посоветовала нам руководительница. — Черепаха и рыба пусть обе будут зеленовато-коричневые. — Она обещала потом покрыть рыбу прозрачной глазурью. — И особенно осторожно раскрашивай чешую!

Мы смотрели на его рыбу, которая, широко раскрыв рот, таращила глаза. А Ивана Плескотова с соседнего столика тут же запихнула ей палец в рот.

— А ну оставь! — рявкнул Индра.

— Тише! Не груби, Индра, — одернула его руководительница.

Ивана торжествующе усмехнулась и, возвращаясь к своему столику, прямо-таки дрожала от радости. Просто зло берет: и что в нашем кружке нужно этим двум кривлякам — ехидной Маркете и Иване, в которой тоже ехидства хоть отбавляй! Индру они, правда, побаиваются, но со мной совсем не считаются. Обязательно что-нибудь выкинут с моими вещами, и именно тогда, когда я спешу. Совсем недавно так связали рукава моего пальто, что маме пришлось потом заново их отглаживать. Они подметили — девчонки всё подмечают, — что развязывать узлы мое самое слабое место.

— Через десять минут кончаем, — предупредила нас руководительница.

Переходя от столика к столику, она рассматривала наши работы. Я спешил управиться с черепашьей головкой; теперь наши покрытые глазурью фигурки снова вернутся в печь. Индра остался здесь — он был инструктором в кружке для младших — и хотел на следующих занятиях закончить свою рыбу.

Поэтому я мыл только свою половину столика. Остальные уже складывали вещи.

Девчонки натягивали пальто.

— Можете быть свободны, — сказала руководительница. — В следующий раз приходите на занятия в полном составе. Кстати, вы уже записались на экскурсию? Смотри, Индра, какие у тебя брюки, точно у мельника... Покажите руки! Ох, Ивана! Сию же минуту к умывальнику!

Ивана сорвалась с места и незаметно, будто нечаянно, подставила Индре ножку. И он стерпел! Ничего не поделаешь! Я очень рад, что на полярных станциях нет женщин. Хотя на станции «Мирный» была уборщица Тоня, но это, конечно, в порядке исключения. По мне, так пусть всех девчонок вывезут на самый отдаленный и необитаемый остров. Пусть они там себе живут на здоровье! Пусть выкидывают свои идиотские девчачьи штучки. Кроме Авроры, конечно! Ну, и еще ее сестрицы, потому что без Авроры она ноль без палочки.

И я до того увлекся своей идеей, что даже представил себе, как девчонки отправляются с сумками и чемоданами, словно в пионерский лагерь, но навсегда! Вот была бы радость! Зато сколько свободного места в школе и в Доме пионеров, переполненном обычно, как улей. Столики для пинг-понга свободны, коридоры пусты, нигде не шатаются девчонки... А то натыкаешься на них на каждом шагу, чуть ли не до самого верхнего этажа.

В узком коридорчике, ведущем в кружок рисования, отовсюду слышались звуки различных инструментов. Мимо двери кружка прикладного искусства я прошел на цыпочках. Может, там сейчас Аврора? Она и не подозревает, от какого жестокого изгнания на пустынный остров я ее только что спас.

В кружке рисования занятия начинались через полчаса. В прошлый раз рисовали кувшин, разрезанную буханку хлеба и нож. Все это еще стояло на столе посредине комнаты, а вокруг на подставках подсыхали листы картона с кувшинами, хлебами и ножами.

Я высунулся в маленькое окошко и засмотрелся на синий город далеко внизу. Мне ужасно нравится вид отсюда. Мне чудится, будто я лечу по воздуху, опускаюсь на заводские трубы, самые высокие здания, на шары газохранилищ.

Если что мне не по душе на свете, так это вечное сидение дома. Ну что это, в самом деле, раз в год на экскурсию со школой или на каникулах в лагерь! И это в эпоху межпланетных полетов! А мне хотелось бы каждую минуту находиться где-нибудь в другом месте, а больше всего — летать без самолета, ну просто самому и куда только вздумается.

Но в этом деле не обойтись без какого-нибудь ручного геликоптера. В моем воображении возник костюм из стали, только не такой неуклюжий, как скафандр. Сталь с примесью синтетического материала, придающего легкость и упругость моему непроницаемому скафандру. И еще надо научиться управлять небольшим, но совершенным прибором. Стоит нажать незаметную кнопку — и из панциря на груди вылетает пропеллер, который приводит в движение небольшой моторчик, работающий на атомной энергии и помещенный где-нибудь на спине, и я уже в воздухе!

Я был бы первым человеком, покорившим таким необычным способом высоту, все космическое пространство! И меня бы называли мотоастронавтом. И было бы проще простого взять курс, скажем, на какую-нибудь планету. Все дело только в земном притяжении. Тогда вопрос о моем участии в какой-нибудь полярной экспедиции оказался бы сущей ерундой. Начальник каждой экспедиции горел бы желанием включить меня в свою группу.

Я помчался вниз — может, какой-нибудь стол для пинг-понга уже освободился. Где там! Еще несколько человек ждут своей очереди. И, конечно, одни девчонки! Ничего не остается, как гонять мяч с чужими ребятами на широкой террасе, причем с величайшей осторожностью, стараясь быть тише воды, ниже травы, чтобы не услышала уборщица, а то крику не оберешься!

Неожиданно вышла Аврора.

— Ты домой? А я с мамой пойду в город, — добавила она с гордостью.

Разумеется, я как раз собирался домой, хотя, впрочем, и ждал Индру. Я чертовски злился сам на себя. Уж если задумал что-то совершить, например стать знаменитым полярником, так тренируйся без всяких там колебаний. Даже если десять таких Аврор скажут, что собираются идти домой.

— Ты уже знаешь? — Глаза ее блестели. — Знаешь о том...

— О чем? — спросил я с раздражением.

— Пани Ульриховой очень плохо. Она, наверно, умрет!

— Да замолчи ты! — оборвал я ее. — Такие вещи не говорят вслух. И вообще, если ты скажешь хоть слово Индре, я за себя не ручаюсь.

Аврора пропустила эту угрозу мимо ушей. Она тряхнула головой и задрала нос.

— А если она умрет, вы оставите Индру у себя?

— Не знаю, — вздохнул я. — Может, и взяли бы, да только вся загвоздка в его отце, понимаешь?

— Ну ясно! Наша мама сказала, что с вашей стороны это ужасно мило, ей бы лично не хотелось заботиться о таком шалопае.

Я промолчал. У Индры в нашем доме неважная репутация. Даже меня считают лучше. Только есть ли в этом хоть капля правды? У взрослых с оценками дело просто. Для них важно то, что вы говорите, а не то, что думаете. Я, например, умею чуть-чуть притвориться, а Индре это и в голову не приходит. Он выпалит в глаза вам все или упрется и будет молчать, что, впрочем, еще хуже.

— Ты идешь на экскурсию на Шарку? — продолжала Аврора.

Я кивнул головой, и она скрылась за дверью своей квартиры. Я, задумавшись, побрел наверх. И вдруг оказался у самого чердака.

Со мной это иногда случается. Ну, раз я здесь, надо обдумать кое-что в тишине. Опустившись на ступеньки, я прислонился к железной двери. Сообщение Авроры меня, с одной стороны, обрадовало, но с другой — прибавило забот. Маму будет трудно уговорить, чтобы Индра остался у нас в семье. А тут еще вдобавок его отец.

Я проверял сам себя: всегда ли мне будет приятно иметь брата? Ну, скажем, такой пустяк, как воскресный торт. Обычно то, что не съедят в воскресенье, целиком достается мне. А тут, значит, надо все делить... Апельсины пополам... и вообще все делить по справедливости. И потом, чтобы добиться согласия мамы, придется дать кучу торжественных обещаний и обязательств. Исправить отметки, делать то, не делать этого! Индра лучше меня учится. Вот уж некстати: вечный пример маме перед глазами.

Потом мои мысли перескочили на корабль «Кооперация». Разгрузили его или нет? В Южном полушарии начинается осень. Как только корабль освободится от привезенного для полярной станции груза, он тотчас же снимется с якоря и уйдет из полярных вод. Я тут сижу себе сложа руки, а бесконечно далеко отсюда тягачи, может быть, в пургу перевозят ящики с побережья на станцию. Будь я мотоастронавтом, для меня бы было парой пустяков очутиться прямо сегодня среди водителей, которые ведут свои машины стоя, чтобы, в случае если подломится льдина, сразу выскочить из кабины. А иначе они вместе с тяжело нагруженным трактором провалятся на дно океана. И тут мне в голову пришла блестящая идея. Итак, решено: буду учиться в Свазарме[1] управлять машиной, чтобы получить навыки езды стоя. Но это — когда исполнится шестнадцать лет! Раньше, к сожалению, не разрешат. Конечно, в том, что мне всего-навсего тринадцать лет, есть и своя выгода. Стоит только представить себе, в чем мне еще надо как следует потренироваться, чтобы стать мастером на все руки...

— Енда-а-а!

Мама! Нет ни минуты покоя! Только присядешь, чтобы что-нибудь сделать, обдумать, как начинается беготня по магазинам. Как все-таки плохо, что у меня нет младшей сестры! Ужасно не повезло!

— Енда-а-а!

Мама перегнулась через перила. Всегда она ищет меня внизу. Нет чтобы посмотреть наверх, где я частенько бываю. Ну, если я не отозвался первый раз, то теперь отвечать не имело смысла. Я затаил дыхание. Мама спускалась по лестнице. Она с кем-то разговаривала. Я подождал немного, а потом молниеносно съехал по перилам вниз.

— Где ты? — Мама уже тут как тут. — Кружок у вас до полпятого. Мне нужен был уксус, пришлось послать Ладю.

Мама сказала, что пани Ульриховой действительно очень плохо. По маминой просьбе днем из поликлиники, куда она принесла почту, звонили в больницу.

— И куда запропастился этот мальчишка? — забеспокоилась моя мама.

Но Индра уже пришел. Озабоченное выражение на лице мамы тотчас же сменилось самой милой улыбкой, и она сказала, что собирается дать Индре ключ, потому что мы с ним всегда приходим в разное время. При этом она засмеялась. Это было совсем некстати. Я сразу это почувствовал. И то, что от маминых слов — а с тех пор как Индра поселился у нас, мама стала гораздо разговорчивее — Индре не сделалось легче. Отец, тот, по крайней мере, только поднял голову и, мельком посмотрев на него, снова углубился в газету.

— Сегодня у нас на ужин суп из говядины и еще хлеб с маслом и сыр. Кто захочет чаю, скажите!

Это мама говорила для Индры. С нами о еде она вообще не разговаривает. Индра хоть и вежливо слушал, но злился, я это видел по его лицу. Наверно, из-за этих вечных маминых разговоров он и чувствовал себя у нас точно в гостях. Рядом с нашими тарелками мама положила по апельсину. Индра поглаживал свой апельсин пальцем, точно мяч.

— Хочешь, съешь его сейчас, — сказала мама.

— А вы не будете сердиться, если я оставлю этот апельсин для мамы? — сказал он и покраснел.

— Я тебе дам для мамы другой. А этот съешь сам.

Но он все равно отложил апельсин. А когда я ему после некоторого колебания протянул три дольки от своего, он завертел упрямо головой и, отойдя к окну, вынул из портфеля «Географию». Конечно, у него и в мыслях не было браться за уроки, просто ему хотелось побыть одному. Мне было его страшно жаль, а все-таки это просто здорово, что у меня нет таких тяжких забот. Моя мама здорова, отец тоже... ну, короче, у нас дома все в порядке.

Надо сию же минуту что-то предпринять. Тут мне вспомнились мои новые комбинированные ножницы, которые режут жесть. После некоторой борьбы с собой я положил их перед Индрой.

— Зачем это? — удивился он.

— Просто так, — смутился я и покраснел.

— Не надо, — нахмурился он. — Они мне ни к чему.

Я сконфуженно сунул ножницы в карман. Он не нуждается в жалости, я это понял. Он тверд и несгибаем. Вот бы мне такой характер! Характер настоящего полярника!

5

Я проснулся от каких-то странных звуков, словно кто-то всхлипывал, и долго не мог вспомнить, какой сегодня день. А за окном чернела ночь.

Но тут я отчетливо различил слова: «Мама, мама, моя мамочка!»

Индра! Он плакал! Индра плакал! Свою мать он называл обычно мать, мама, и мне казалось, это звучит как-то по-взрослому, мужественно.

И снова: «Мамочка!» И всхлипывание.

Я затаил дыхание. Конечно, он ни за что на свете не хотел бы, чтобы его кто-нибудь слышал. Мне тоже было как-то совестно, — наверно, за него, за мое невольное подслушивание. Очевидно, он почувствовал, что я не сплю. Вдруг наступила тишина.

Вспомнив рано утром обо всем, я пристально посмотрел на него. Но он выглядел как обычно. А потом попросил у меня иголку и нитку — пришить пуговицу на такое место, где без пуговицы никак не обойтись. Откусив нитку, он натянул брюки, надел пальто и ушел, не позавтракав. Я помчался со всех ног за ним и нагнал его уже на углу Маховой и Французской. Опять не в школу! Когда очередь в классе дошла до его фамилии, я встал, как вчера, и отбарабанил:

— Он болен.

— Что с ним? — удивилась учительница.

— У него высокая температура. Грипп, наверно, — не моргнув глазом, соврал я.

— А кто живет недалеко от него?

Аврора проворно вскочила с места.

— Передайте ему, пусть он пришлет в школу записку от врача!

Около парты Авроры наметилось какое-то волнение. Видно, она собиралась послать мне записку, что я встретил без особого восторга, главным образом из-за ребят.

Ну ясно, записка решительно направляется по классу в мою сторону. Счастье еще, что сейчас урок чешского и что с нашей классной руководительницей шутки плохи. У всех такие физиономии, будто их на свете интересует только чешский, и поэтому никто не развернул записку и не прочитал, что мне написала Аврора. «Нам обязательно надо поговорить!» Я-то прекрасно понял, что это касается Индры. Ну, а разве другой поймет, разве поверит?

Отослав домой всех своих подружек-поклонниц, Аврора ждала меня на углу Маховой. Она расстегнула пальто. Выдался первый теплый денек, прямо как летом. Я перекинул пальто через плечо. Для полярника невыносимо в такую погоду быть закутанным, как младенец.

— Ты должен ему все серьезно объяснить, — заявила Аврора, тряхнув, как взрослая, головой, — иначе в школу вызовут его отца. Ты представляешь себе, чем это кончится? Ему просто придется сейчас же переехать к отцу!

Я не очень серьезно относился к нашему разговору насчет Индры, но тут почувствовал тревогу. Такое мне и в голову не приходило. Вот уж истинная правда: девчонки — смекалистый народ, особенно Аврора!

Мы медленно брели по улице. Аврора размахивала портфелем, хлопая им по коленкам. Заметив впереди какую-то свою подружку, она вдруг сорвалась с места и ринулась вперед. Это на нее похоже! Сидим мы, например, на лестнице, болтаем о всяких серьезных вещах, даже не ссоримся, вдруг на нее словно что-то находит: вскочит, и след простыл. Разумеется, мне это абсолютно безразлично, и все-таки я злюсь. Сразу вдруг такая злость нападает, так бы и дернул ее за «лошадиный хвост»!

Неожиданно она оглянулась и крикнула:

— Придешь сегодня в Дом пионеров?

Я умышленно не ответил.

Если и есть в девчонках что противное, так это их дурацкие вопросы по поводу самых очевидных вещей.

Сначала я ждал Индру дома. Чтобы не терять напрасно времени, я решил раскрасить свою карту Антарктиды. Тихий и Индийский океаны можно выделить синим, отдельные моря вокруг ледяного материка раскрашу в светло-голубой цвет и обозначу глубину, где знаю; по морю Росса, через Китовый залив, проведу красную линию — здесь прошел корабль «Фрам». Красными точками обозначу путь Амундсена к Южному полюсу. Можно показать и путь Скотта в восточном направлении, хотя мои симпатии на стороне Амундсена. Правда, следует уважать всякие смелые поиски. Мне лично страшно жаль Скотта, погибшего во время своей экспедиции.

Исследованные горы у меня на карте отмечены простым карандашом; обведу-ка их чернилами, а лучше черной тушью. На такую замечательную карту с уважением посмотрят и в Главном управлении Северного морского пути в Москве, когда я, конечно, доберусь туда. Похлопают по плечу: «Молодец, прекрасно подготовился». И в экспедицию будет легче попасть.

А Индры все нет и нет. И где он бродит с самого утра? Может быть, он в Доме пионеров? Ну конечно, там!

Спрятав краски, я повесил карту на прежнее место. В Доме пионеров у меня тоже немало дел. Прежде всего заглянуть в библиотеку — там обещали отложить книгу «Под Южным Крестом». И какой болван держит ее уже три месяца? Треснуть бы его как следует...

Выскочив из библиотеки, я увидел Индру. Он мчался вниз по лестнице. «Индра!» Я бросился ему вслед. На первом этаже меня задержала орава мелюзги, которая неслась на мультфильм. И напрасно я торопился. Индра ждал меня на террасе, облокотившись на широкие каменные перила. Я стал рядом с ним, и мы принялись смотреть на лежавший в туманной дымке город.

— Пошли купим роглики, — предложил я. — Есть хочется.

Я вспомнил, что дома на столе лежит его завтрак, который я принес назад из школы. Все равно мама заметит. Я сообщил Индре о разговоре в школе.

— Порядок! — хмыкнул он, сплюнув вниз. Точь-в-точь как взрослый.

Я чувствовал себя рядом с ним мальчишкой. В общем, он дал мне ясно понять, что ему лично все нипочем, даже школа. Но я почему-то вспомнил, как он плакал ночью.

Мы не спеша брели по тропинке мимо высокой изгороди парка. С левой стороны парк по длинному склону спускался в долину. В тех местах, где старые деревья не затеняли лужайки, зеленела нежная травка. Наступила весна, настоящая весна! Я даже вздохнул от радости. На мокрой земле девчонки нарисовали «классы». Мы вторглись в их владения и запрыгали по «классам». Девчонки ужасно рассердились, но им ничего другого не оставалось, как терпеливо ждать, пока мы досыта напрыгаемся.

В стене против высоких, наглухо запертых железных ворот, на противоположной стороне дорожки, нагромождены декоративные утесы, устроенные бывшим владельцем дома. Между верхушками скал и стеной — полутораметровый провал. Остановившись, мы наблюдали за маленькими ребятишками, которые карабкались по воротам на стену, а потом спрыгивали на скалы. За воротами на тротуаре женщины с колясками грозились позвать сторожа. Пустые угрозы! Об этом знали и ребята.

— Спрыгнем? — предложил Индра.

Я не испытывал никакого желания прыгать, боялся разбиться. Мне стало совестно перед Индрой и перед этими мальчишками и даже перед собой. Никудышный полярник! Смелый прыжок в длину нужно было разработать еще давно, ведь это позарез нужно полярникам. Вот вышел, скажем, полярник из домика, направляется к какой-нибудь палатке, и вдруг трах — льдина треснула и под ногами двухметровая трещина. Один выход: перепрыгнуть через зияющую пропасть.

И я полез за Индрой.

Индра спрыгнул вниз, и женщины сердито обругали его. Времени на раздумье нет. Того и гляди, решимость пройдет или сторож заявится. Оттолкнувшись от стены, я прыгнул на скалы и больно ушиб коленку. Слава богу, хоть это позади, сразу стало легче.

— Спрыгнем еще разок? — не унимался Индра.

Но, к счастью, кто-то появился на дорожке. Из-за поворота и в самом деле выскочил сторож. Мы обернулись с таким видом, словно это нас вообще не касалось. Индра слегка покачивался из стороны в сторону: он всегда так делал, когда хотел показать, что ему все нипочем. Я стал покачиваться, подражая ему.

А сторож и не думал нас подозревать. Он только спросил:

— Вы их видели? Где эти негодники?

Индра махнул небрежно рукой в сторону парка, и сторож бросился со всех ног в том направлении.

— У тебя неважный стиль, — заметил спустя некоторое время Индра. — Мы можем вместе потренироваться. Можно забежать сюда утром, перед уроками.

— Здорово! — обрадовался я.

У меня появилось большое желание поделиться с ним своими полярными планами, но я вовремя прикусил язык. А что, если он поднимет меня на смех или вообще не поверит? А потом, ведь он со мной тоже никогда не делится. Хорошо еще, что он, кажется, снова намерен ходить в школу.

На углу Коперниковой Индра вдруг предложил:

— Пошли в кино на полшестого!

— Нет, нет! — вырвалось у меня испуганно. — Я не спросил дома.

Он насмешливо покосился в мою сторону.

Несмотря на смущение, я остался тверд. Ведь он достаточно хорошо знает порядки в нашем доме и мог бы догадаться, что такие фокусы мама просто не переваривает.

Больше мы об этом не заговаривали, но у меня появилось такое чувство, словно я его веду, как собачонку, на невидимой привязи. Привязь — это распорядок в нашем доме, где он оставался неохотно, но все же отдавая ему предпочтение перед Жижковом или одиночеством в своей квартире внизу. Он за всем настороженно следил, и ничто не ускользало от его глаз, надо всем задумывался, это я чувствовал совершенно точно. Стоило только взглянуть на его опущенные глаза, когда он сидит за уроками или над книгой.

Уже возле самого дома я предложил:

— Хочешь, давай после ужина сыграем в одну мировую игру. Мне подарили ее к прошлому Новому году. Иногда мы играем с отцом...

6

В Доме пионеров только и было разговоров, что о субботней экскурсии. Но всех смущала погода. Я на всякий случай сбегал на Французскую улицу, где возле аптеки висит барометр. Он показывал что-то неопределенное: стрелка стояла в самом центре графы «переменно».

— Как ты думаешь, будет дождик или нет? — приставал я к Индре по дороге из школы.

— А мне все равно, — отмахнулся он.

— Ну ясно, тебе все равно, — согласился я, — но все-таки лучше бы хорошая погода.

— Мне все равно, — повторил он. — И вообще я не знаю, пойду я или нет.

Я опешил:

— А почему это ты не хочешь? Что же ты будешь делать все утро? Ты просто обязан идти! Ты же записался. Значит, надо идти!

Дома дверь была не заперта: мама уже вернулась с почты. Мне и в голову не могло прийти, что именно сегодня она затеет свою весеннюю генеральную уборку — дикий хаос, от которого мне становится дурно. Если бы можно было исчезнуть!

Мама решительно свернула тряпки — так она величает наши ковры — и приказала мне их тотчас же выбить.

Меня утешило только то, что Индра без всякого приглашения отправился вместе со мной во двор.

Мы подняли изрядный шум. Аврора наблюдала за нашей работой из окна. Кажется, ее не слишком волнует пионерское правило: «Помогай в школе и дома!» По крайней мере, я ее еще ни разу не видел за работой. Ей ужасно везет — совсем не приходится этим заниматься!

Она кричала нам что-то, но я так и не понял, в чем дело, с таким ожесточением Индра дубасил по ковру,

— Да плюнь ты на нее! — бросил он мне сердито.

Я оглянулся еще раз и заметил, что Аврора подает мне какие-то сигналы по азбуке Морзе. Но я не мог наблюдать внимательно, чтобы не выбиться из темпа.

Дома мы бросили ковры на пол и взялись за новое дело: отставляли мебель от стен. Наконец мама сказала:

— Ну, ребята, бегите, дайте мне передохнуть.

Повернувшись, Индра в один миг оказался у двери. Потом остановился, точно что-то вспомнив, и смущенно бросил:

— Я ненадолго, сейчас приду.

Первый раз он подчинился нашему порядку. И все-таки не захотел взять меня с собой. Словно он не живет у нас и мы не спим в одной комнате. Так мне и не удалось «приручить» его.

От мамы не ускользнул мой расстроенный вид.

— Не обращай внимания, — успокоила она меня. — Может быть, он идет в больницу и ему хочется там побыть одному.

Отбросив вдруг тряпку и щетку, она крепко прижала меня к себе. Обычно такие вещи у нас не случаются. Оба мы немножко стеснялись друг друга. Прижавшись к мягкому маминому плечу, я затаил дыхание.

— Не дай бог, чтобы с кем-нибудь случилось такое! — вздохнула мама. — Тебе надо относиться к нему помягче. Помогать ему во всем, в чем только можешь.

Потом она нагнулась и принялась мыть пол. Я бесцельно перелистывал книжку, с беспокойством думая о том, что мама каждое утро выходит с почты с набитой до отказа сумкой, оттягивающей ей плечи.

— Ступай на улицу, не путайся тут под ногами, — сказала мама сердито. Но я, нагнувшись за ведром с грязной тряпкой, заявил, что никуда мне неохота идти и вообще я буду носить и выливать воду.

— Ну, как хочешь, — согласилась мама. — Только не наливай доверху. Ведро очень тяжелое!

Но я набрал до самого края и был очень рад, что мама ничего не сказала.

— Вот и дождь зарядил, — вздохнула она только. — Хорошо еще, что ковры успели выбить!

Дождь лил весь вечер и, кажется, всю ночь, потому что столбы для ковров на дворе почернели и всюду стояла вода. В одиннадцать выглянуло солнце, теплое, как летом. Но тепло было только в школе, а на улице воздух оказался холодным; впрочем, это даже лучше: ведь нам предстоял долгий поход!

В нашем классе на экскурсию записалось пятеро. В Доме пионеров нам дали записку, чтобы нас на час раньше отпустили с уроков. Мы вышли все вместе. На углу Маховой Индра испарился. Мне не хотелось поднимать лишний шум, чтобы у него не было неприятностей в школе. Хорошо еще, что с этими двумя днями, которые он прогулял, как-то обошлось. Я надеялся, что он останется дома, у нас, мама ему уже дала собственный ключ.

Но дома его не оказалось. Схватив сумку с едой для нас обоих, я бросился со всех ног на Французскую улицу. Времени оставалось в обрез. Встречу назначили на предпоследней остановке «одиннадцатого» трамвая.

Я рассчитал, что Индра поедет туда прямо из школы, просто у него такой неуравновешенный характер. На остановке собрались все, кроме него.

— Давайте подождем его, — предложила наша руководительница кружка лепки, скульптор Коутецкая. — Подождем следующего трамвая. Может, он опоздал.

— Ты уже знаешь? — подскочила ко мне Аврора. У нее через плечо болталась набитая до отказа сумка, будто она собиралась по крайней мере на Южный полюс. Ее глаза возбужденно блестели. — Я же вчера тебе подавала сигналы. У Индры мама умирает.

— А ты прикуси язык! — оборвал я ее.

Мы пропустили два «одиннадцатых», но ни в одном не оказалось Индры. Наша руководительница ушла со своей группой за самыми младшими. А наша группа старших отправилась в поход вместе с художником Донатом. Вот хорошо, что он нас поведет, с ним всегда очень весело!

Значит, Индру ждать нет смысла. Шагая в последних рядах, я беспрерывно озирался; перед поворотом на проселок, который поведет нас в долину Дикой Шарки, я оглянулся последний раз — и увидел его! Индра мчался во весь дух за нами. Я обрадованно заорал, замахал руками.

Догнав нас, он зашагал рядом с художником Донатом, не обратив на меня ни малейшего внимания.

— Я захватил тебе завтрак, — промямлил я смущенно, но он даже не оглянулся.

Ах так! Ладно, хватит! И бывают же на свете люди без капельки благодарности в сердце! Ждешь его, волнуешься, таскаешься с его завтраком, а он хоть бы хны!

Я быстро вырвался вперед, чуть не сбив с ног сестру одного мальчишки из музыкального кружка.

— Тише, дурак! — разозлился он, схватив сестру за руку.

— А ты такую мелюзгу в следующий раз в ясли отведи, нечего таскать с собой! — накинулся я на него, и даже самому стало противно.

Не выношу грубости. Обычно на это меня толкает злость или желание похвастаться. Ужасно люблю похвастаться, а вот Индра — никогда в жизни! Что бы он ни делал — плохое или хорошее, — все абсолютно искренне!

Моя злость постепенно прошла. Что же делать, если у него такой характер: ни с кем не поделится ни своими мыслями, ни своими чувствами. Даже со своей матерью.

— Внимание! — крикнул тот мальчишка, у которого я чуть не сбил с ног сестрицу. Вообще-то я его хорошо знаю: он с Маховой улицы и, говорят, здорово играет на валторне.

Нет, это не наши опознавательные знаки. Наш цвет — фиолетовый. Просто те, что шли перед нами, забыли убрать розовые ленты. Надо быть повнимательнее, отсюда начинаются условные обозначения. Теперь мы медленно спускались по скользкой после дождя тропинке. Солнце осталось за высокими склонами. Сразу стало холоднее. Но я шагал в одной рубашке и свитере.

— Надень-ка пальто, — не выдержал руководитель.

Но я сделал вид, что не слышу.

— Внимание!

На этот раз крикнул Индра, обнаружив на сухой, сломанной ветке узенькую полоску фиолетовой гофрированной бумаги. Мы тщательно изучили все вокруг. Я старался больше всех!

Но, конечно, как всегда, посчастливилось Индре. Он показал нам на тропинке, ведущей к ручью, две стрелки, что означало: «Спеши!» Однако дальше на мокрой земле виднелся крест: значит, здесь идти нельзя.

— Вот! — торжествующе воскликнула Аврора, держа в руках длинную фиолетовую ленту. А под кустом на земле был начертан знак севера и нарисована цифра «20».

— Значит, надо отсчитать двадцать шагов. — Сняв с руки часы, Индра положил их горизонтально на ладонь так, чтобы часовая стрелка указывала на солнце. Воображаемая линия, делившая наполовину угол между часовой стрелкой и двенадцатью, показывала на юг. Сейчас вторая половина дня — значит, юг надо искать на правой стороне часов.

Север у нас получился почему-то совсем не там, где нужно.

— Ничего, не унывайте, — подбодрил нас руководитель. — Потом увидим, правильно ли мы искали дорогу.

— Север вон там, — заявил уверенно Индра, показав на расположение коры на деревьях.

Все это, конечно, только игра, но для меня она имеет колоссальное значение! Ведь именно так мне придется определять страны света на полюсе и в более трудных условиях. Предположим, я потерял компас, а вокруг — ледяная пустыня, где надо уметь ориентироваться, если не хочешь погибнуть во льдах. Поэтому я упорно искал спрятанное письмо, стараясь найти его раньше других.

Неожиданно Маркета из нашего кружка, споткнувшись о корень дерева, грохнулась на землю, и на этом месте в сухой траве мелькнуло что-то белое.

Подскочив к дереву, я вытащил белый конверт!

Теперь я казался в глазах других героем, хотя чувствовал себя далеко не по-геройски. Ясное дело: когда придется быть в полярных широтах, там не будут спотыкаться всякие Маркеты, обнаруживая важные следы.

Сгорая от нетерпения, мы разорвали конверт. Три вопроса! О каком пражском острове упоминает писатель Яромир Гон и в какой книге? В какой из полярных экспедиций, потерпевших крушение на Северном полюсе, принимал участие чешский ученый? Как его фамилия и как называется его книга?

Первые два вопроса — пара пустяков. Все мы прекрасно знали книгу «Райский остров», где речь идет о Жофине. И даже наши девчонки слышали об итальянской экспедиции на Северный полюс, в которой принимал участие чешский ученый, писатель Бегоунек.

Зато третий вопрос оказался настоящим ребусом: газета и еловая веточка.

— Ой, не могу! — воскликнул весело Индра. — Вот это литературный вопросик!

Мы снова сели. Только Индра беспокойно ходил туда-сюда. Когда мы уже совсем отчаялись, он вдруг воскликнул:

— Да это же писатель Бианки и его «Лесная газета»!

Просто зло берет — и почему я не догадался? Ведь проще простого, название само напрашивается. А ведь я так хорошо знаю эту книгу!

— И никакой он не сообразительный, просто ему везет, — зашептала мне сердито Аврора: «Лесная газета» тоже ее любимая книжка.

Тем временем мы подошли к Чертовой мельнице. Квадрат ветхих построек с просторным двором утопал в узкой долине среди лесистых склонов. Некогда населенный дом, мельница, конюшни, хлева. Попав сюда, я всегда чувствую себя точно в каком-то приключенческом романе. Я кинулся вперед — мне хотелось попасть первым на мельницу и побродить там одному. Дорога вилась почти около крыш — так низко расположена Чертова мельница. Дождевая вода выложила тропинку из розовых закругленных камешков. В окна ничего не видно; они слепы к тому, что делается снаружи. Тем легче себе представить, что творится внутри. Услышав издали наши шаги и голоса, таинственные загадочные обитатели тотчас же погрузились вместе со своей мельницей в глубокий сон. Все здесь спит, как в старинной сказке о Спящей красавице. Кто-то не закрыл дверь, кажется вход в бывшую конюшню, а на завалинке забыл метлу, наверно, уже несколько лет назад. Нет, это только кажется, что Чертова мельница заброшена, она живет своей таинственной жизнью, замирающей при малейшем приближении человека.

И мне чудится, что в честь меня распахиваются большущие ворота и загадочные обитатели мельницы выбегают мне навстречу. Я машу им рукой, улыбаюсь и ни чуточки не боюсь их. Я гость, которому приготовили торжественную встречу, и по этому случаю мне никто не запрещает взять с собой остолбеневших от удивления Аврору и Индру. Обитатели мельницы услужливо делают для меня исключение.

— Вы ничего не видите? — послышался голос руководителя.

А-а, наши ленты! Руководитель сам извлек фиолетовые полоски из высоких ветвей и вручил Авроре. У всех как-то пропало настроение продолжать поиски. Взгляды ребят были прикованы к Чертовой мельнице.

— Ну, начнем, — подбадривал нас руководитель. — А потом можно сделать и привал.

Вскоре мы обнаружили написанный азбукой Морзе приказ: «Преодолеть препятствие и сосредоточиться на К — Н!»

Препятствие — это, ясно, ручей, который мы перешли по камням. А что такое «К — Н»? Таинственные буквы. Осматривая каждый метр земли и деревья, мы горячо спорили. Аврора, вскарабкавшись на высокий плоский камень, вертелась во все стороны, точно на наблюдательной вышке.

— К — Н! К — Н! Да это же «камень»! — захохотал Индра. — Ты стоишь прямо на этом камне! — Нагнувшись, он вытащил спрятанный конверт.

Ну, знаете, уж везет так везет! Аврора обиженно спрыгнула с камня. Все выжидающе посмотрели на руководителя.

— Вы всё ждете, что решение свалится на вас с неба, — сказал он, покачав головой. — А здесь ничего особенного не надо, только немного подумать.

Вот эти слова в самый раз для меня! Отправлюсь я, скажем, рано утром на разведку из лагеря номер три, а вечером мне уже надо возвращаться. Полярные края, где мало животных и никакой растительности, не слишком богаты следами. А тут еще снег и вьюга засыпают лыжный след, и вокруг, куда ни глянь, ослепительно гладкая снежная равнина. Что тогда? Тогда я как следует подумаю. Вспомнив о скалах, склонах и плоском камне, буду рассуждать, взвешивая создавшееся положение.

В письме мы нашли только приказ смастерить в зависимости от способностей какую-нибудь необходимую вещь или красивую безделушку. Значит, теперь привал. Мы снова вернулись на пригретый солнцем откос над мельницей. Я снял свитер. Все вытащили съестные припасы. Индра накинулся на хлеб, хотя я его предупредил, что мама советовала сначала съесть пирожки.

А он, уплетая хлеб, еще что-то старательно вырезал. Я сразу угадал: фигурка какого-то зверька. Ну конечно, такса с длиннющими ушами и короткими, чуть кривыми ножками. Я вырезал деревянное яичко, а девчонки мастерили игрушечные мельницы — самое ерундовое, что можно выдумать. Индра кончил первым и еще на скорую руку сделал страуса. Для него это пара пустяков: насадил на сосновую шишку распущенный, словно веер, хвост из куриного пера; тоненькая шейка — из сухой веточки, крохотная головка — изгиб ветки, разинутый рот — из иголок, и страус готов.

Я ни капельки не завидую способностям Индры, даже наоборот — горжусь ими. Благодаря его умению мы получили еще несколько очков.

Другой конверт надо было искать где-то на каменистом склоне. Все рассыпались по холмам, как козы, хотя руководитель предупредил, что письмо вряд ли спрятано так далеко и высоко, лучше держаться поближе к тем кустам, где нашлись фиолетовые ленты.

Наконец ребята нашли конверт. Мы растерянно уставились на непонятные иероглифы. Может, их читать шиворот-навыворот? И правда: буквы сразу приобрели смысл. «Какие выставочные залы ты знаешь в Праге? Назови хотя бы три».

— Среди нас два художника и три скульптора, один даже будущая знаменитость, — пошутил руководитель, — так что для вас это пустяк.

Но даже знаменитый скульптор не знал ни одного выставочного зала! Вот тут-то мы и потеряли все свои очки. И, наверно, поэтому утратили всякий интерес к дальнейшим поискам...

Долина расширилась. Девчонки рассыпались по лугу в поисках каких-то первых цветов. С ума можно сойти! И что они вечно на экскурсиях носятся со своими цветами! Уж если что и искать, так какой-нибудь редкий, диковинный экземпляр. Ну, к примеру, в Антарктиде меня бы лично заинтересовали два произрастающих только там растения.

Я юркнул незаметно в заброшенную купальню. Сухие доски еще хранили запах ушедшего лета. Вокруг ни души. Нет, кто-то есть! Вдалеке, в отводном канале, работали двое мужчин. Они рыли лопатами ямы, и их головы то появлялись, то снова исчезали.

Я залюбовался чудесным цветом воды в бассейне. Никогда в жизни я еще не видел такой ослепительно синей воды. Точно море в описаниях полярных путешественников. И вдруг мне ужасно захотелось выкупаться. Нет, я просто обязан выкупаться!

Торопливо сбросив брюки, я стянул рубашку и бросился в трусиках в бассейн. Воды по колено, да такая холодная, что сразу ноги закоченели. Сосчитав до трех, я окунулся. И воздух потом показался мне горячим, точно из печки. Схватив свои вещи, я хотел было одеться где-нибудь в сторонке...

— Что ты тут делаешь? Это что еще за блажь?

Руководитель! Еще немного, и я бы успел. Короче — не везет! Он тряхнул меня за плечо:

— Ох, с каким удовольствием я надавал бы тебе подзатыльников! С превеликой радостью! Мигом снимай трусы!

А тем временем в купальню уже протиснулись ребята. Они пялили на меня глаза как на сумасшедшего. Только этого еще не хватало — любоваться, как я вылезаю из мокрых трусов!

— Ты что, рехнулся? — прошептал мне Индра.

А Аврора завопила, что у меня посинели губы.

Я пытался сжать зубы, чтобы подбородок так не дрожал. Теперь Индра шагал рядом со мной, точно заботливый опекун. И мне это было приятно.

— Нет, просто умереть можно, до чего же ты сумасшедший! — прошептал он. — Если ты схватишь воспаление легких, я-то буду нем, как могила, но Аврора как пить дать проболтается.

Я старался идти по солнцу и, когда на меня никто не смотрел, делал потихоньку разминку. Но все были заняты поисками последнего конверта, который обнаружили наконец в старой вербе. Значит, конец игре. Только теперь я окончательно пришел в себя. Вскоре мы наткнулись на две остальные группы и сравнили результаты. И хотя с выставочными залами мы погорели, но все же наша группа набрала самое большое количество очков.

Каждый получил по куску шоколада, и руководитель разрешил разойтись. Встретиться условились на конечной остановке трамвая. Все разбежались кто куда. Если бы не мокрые трусы, я бы и не вспомнил о купании. Надо будет их дома подальше спрятать, а то у мамы глаза как у рыси. Она имеет привычку просматривать мои вещи. Ну просто нет такого уголка, где бы я чувствовал себя в полной безопасности и имел покой! Поэтому я натянул веревку между спинкой кровати и стеной, о чем мама еще не догадывалась.

В трамвае Индра вдруг как-то скис. Мне тоже не хотелось разговаривать. Как жаль, что наш поход уже кончился и все разойдутся в разные стороны! Хорошо еще, что домой я иду не один.

Трамвай тронулся с места. Вскочив с лавки, Аврора привязала у входа оставшиеся у нее длинные фиолетовые ленты. Они весело развевались около широких окон.

Уже у самого дома Индра вдруг замедлил шаги. Я заметил испуг на его лице. И тут впервые за целый день вспомнил о пани Ульриховой. Неужели что-нибудь случилось? Кажется, целую вечность я не был дома!

На втором этаже Индра исчез за углом и взбежал на пять ступенек, ведущих к их квартире. Но на дверях не оказалось никакой записки. Тогда мы поднялись к нам, на четвертый этаж. Опустив голову, Индра кусал губы.

Я открыл дверь и сразу почувствовал запах вареной ветчины. Дома было тепло и как-то по-особенному празднично. На кухонной доске поблескивали печеные сдобные булочки; я вдохнул их сладкий и пряный аромат. Мама обернулась — нет, ничего не случилось, я бы сразу заметил.

— Вот хорошо, что вы уже тут! — сказала она обычным тоном. — Сейчас ветчина будет готова.

— Еще минутку, — уточнил отец, пробуя окорок большой вилкой.

Обычно отец в такие дела не вмешивается, но накануне пасхи, когда в самой большой кастрюле варится целый окорок, он считает своим долгом помочь маме и пробует его специальной вилкой с двумя зубцами. А мама тем временем натирает хрен с яблоками — моя любимая приправа. Потом мама спросила самым обычным голосом, в котором не было ничего подозрительного:

— Ну как, ребята, было хорошо?

Волнение Индры немного улеглось. Он подмигнул мне, очевидно намекая на мокрые трусики. От тепла меня совсем разморило, и я несколько оживился только при виде ветчины, которую мама уже резала на тарелке.

— Ты любишь пожирней? — спросила она Индру. — Наш-то Енда любит!

Эти слова доносились до меня точно в тумане — глаза слипались, но я мужественно справился с ветчиной. Не каждый день достается столько мяса, что можно и не налегать на хлеб.

Мама подложила каждому еще по куску.

— Ну, а теперь умойтесь, и спать! — скомандовала она, как обычно.

Вода меня немного встряхнула. Мы остались с мамой на минуту в ванной одни. Расчесывая волосы перед зеркалом, я недовольно созерцал свою круглую физиономию:

— Мама, неужели я толстый? И голова как арбуз?

— Ну, ты не худенький, — улыбнулась мама. — Голова как арбуз? Я бы не сказала. Только тебе надо побыстрее расти, чтобы похудеть.

Вот пожалуйста, и эти слова изволь выслушивать от собственной матери, когда нуждаешься в утешении! Конечно, у меня не такая стройная фигура, как у Индры, и никогда мне не быть таким рослым. Ну и что? Сомов, судя по книжке, тоже невысокий, коренастый человек, а кто он? Всемирно известный полярник!

Разобрав постель, я повесил трусы и залез под одеяло. Но долго не мог заснуть, что совсем на меня не похоже. Одна мысль не давала покоя: надо попытаться меньше есть, чтобы похудеть. Что может быть на свете противнее жирных мальчишек! Но я все время хочу есть! Что бы такое придумать? Как бы обмануть свой желудок? Начну-ка пить воду! Выпью целый кувшин! Ведь от воды не толстеют!

Рядом в кухне мама вполголоса переговаривалась с отцом. Говорила преимущественно она. Пока отец не спросил:

— А мальчишка-то знает?

— Кто же ему скажет! — вздохнула мама, на что отец произнес «гм».

Я приподнялся на локтях, но постель рядом со мной не подавала признаков жизни. Потом наступила тишина. Я закрыл глаза, но вскоре очнулся от какого-то странного звука. В мягком, льющемся из окон противоположных домов свете я увидел Индру; встав с постели, он натягивал брюки.

— Ты куда?

Вопрос остался без ответа. Выскочив из-под одеяла, я молниеносно натянул штаны. Может, он просто в уборную? Нет, подкравшись к дверям, Индра возится с замком...

Я помог ему открыть дверь, и мы выскользнули в темный коридор.

— Оставь меня в покое, — прошипел он сердито.

Я спускался вместе с ним по лестнице, но он меня будто не замечал. Куда это он направляется так поздно, среди ночи?

«Да он же идет домой!» — вдруг осенило меня. Идя за ним следом по ступенькам, я успел, прежде чем он захлопнул перед моим носом дверь, просунуть в щель ногу.

— Ну что ты пристал? — накинулся он на меня, но уже более мягко.

Мы очутились в полной темноте. Дрожа от холода, я ощупью брел за ним. И вдруг, споткнувшись, растянулся во всю длину. Тут уж мое терпение лопнуло. Индра включил свет.

— С ума сойти можно! — злился я, поднимаясь с пола. — И как только люди могут жить в таком кавардаке! По-моему, не мешало бы здесь навести порядок.

Я брякнул это просто так, со злости. Но грустная физиономия Индры разом прояснилась, точно я вселил в него какую-то надежду.

— Вот здорово! А что, если убрать здесь до маминого возвращения? — сказал он, причем с такой настойчивостью, точно я заранее отказывался. — Давай начнем прямо завтра утром, а?

— Ну ясно, — протянул я вяло. Мне страшно хотелось спать. Все остальное меня уже не трогало.

Мы тотчас же вернулись домой. Не возьму в толк — и зачем он ходил к себе? У нас на кухне вкусно пахло ветчиной. Мы крались на цыпочках, чтобы не разбудить родителей. Как в тумане, я добрался до постели и сразу точно в пропасть провалился.

7

Не успев открыть глаза, я сразу вспомнил, что сегодня не надо идти в школу, что сегодня праздник, воскресенье, и понедельник тоже свободный день. Вот счастье! И я сразу приступил к разработке плана на воскресенье. Из своего «спального мешка» я выбрался уже за полминуты. Вот это успехи!

Индра завтракал на кухне. Как только мама вышла, он негромко спросил:

— Идем?

— Куда?

И тут я вспомнил о ночном блуждании по лестнице и о том, как я грохнулся у них на полу. Этого еще не хватало! Но ведь Индре не откажешь, как другому. А кроме того, какую отговорку придумать, если он у нас живет и знает обо мне все-все! И тут я вспомнил мамины слова: «Надо Индре помогать во всем, в чем только можно».

Одна надежда: Индра сам убедится в бессмысленности уборки, когда над вашей душой никто не стоит и вдобавок наступило воскресенье.

Чтобы доставить ему удовольствие — а это мне не стоило большого труда, — я все-таки прихватил свои спортивные брюки и тапочки, будто собирался в Дом пионеров. На лестнице у меня еще теплилась надежда, но, оказавшись снова в мрачной квартире, сквозь тусклые окна которой еле пробивалось солнце, я чуть было не разревелся, как девчонка. Ну и осел! Вечно влипну в какую-нибудь скверную историю, а потом ломай себе голову, как выйти сухим из воды! И ведь сколько раз зарекался впредь быть осторожным! Ну, на этот раз я попал в основательную ловушку. А холодно-то как! Как на полюсе!

В общем, все получилось по-дурацки.

— Ну, так с чего начнем? — спросил Индра.

Я почесал за ухом — так всегда делает отец, когда что-нибудь решает. Только я вообще не раздумывал.

— Сначала тряпки, — предложил я наугад. Мама ведь каждый раз начинает уборку с ковров. — Потом отставим мебель и вымоем все углы, — продолжал я в твердой уверенности, что Индра запротестует.

На что он спокойно ответил:

— Ладно! Давай свернем ковры!

— Сначала надо хоть немного убрать, — заметил я. — А то некуда ногу поставить. С ума можно сойти! И как только люди могут жить в таком кавардаке?!

— Мама болела, — покорно оправдывался Индра. — Ну, я тут тоже немного набросал, когда что-нибудь искал и не мог найти.

Его смиренный тон окончательно сбил меня с толку. Сразу стало как-то стыдно и жалко Индру,

— С ума можно сойти! — пробормотал я, наверно, уже в десятый раз, перебрасывая с места на место всякий женский хлам. — С ума можно сойти! Здесь нужна какая-нибудь женщина, чтобы посоветовать, что делать с этим барахлом.

Я абсолютно ничего не имел в виду и сболтнул просто так, со злости. Но Индра ухватился за мои слова, как утопающий за соломинку.

— Ты думаешь, сказать Авроре?

— «Аврора, Аврора»! Она вообще ни на что не способна! — проворчал я раздраженно. Я всегда немного придираюсь к Авроре, чтобы никто ни о чем не догадался.

— Может, ты сбегаешь поищешь ее, а? Если увидишь, пусть придет, хоть посоветует что-нибудь!

Если бы Индра рявкнул на меня, я бы поссорился с ним, и делу конец. Но его покорный и умоляющий голос просто обескураживал. Понятия не имею, где может находиться Аврора, — она человек, не обремененный никакими обязанностями и имеющий возможность делать что душе угодно. Ну ладно, схожу поищу, хотя я твердо уверен, что в девять утра в воскресенье скорее увидишь на улице упавшую ракету, чем Аврору. По крайней мере, выберусь на свежий воздух из этой темницы.

Я с наслаждением вдохнул воздух воскресного утра. Фасад нашего дома находился в тени. Солнце лежало на другой стороне улицы. Оглядываюсь и вдруг вижу — и в самом деле Аврора! Нет, это не сон! Самая настоящая Аврора возвращается из магазина с Французской улицы, размахивая, по своей привычке, сумкой. Я пошел ей навстречу:

— Привет!

— Привет!

— Хочешь повеселиться? — спрашиваю. — Только это не просто развлечение, а гораздо интереснее.

— Интереснее? Что же это такое?

— Только одно условие, — это я добавил просто так, чтобы подзадорить ее, — абсолютная тайна!

Аврора явно почувствовала интерес — во всяком случае, посмотрела мне прямо в глаза. Обычно Аврора, о чем бы с ней ни разговаривали, или глазеет по сторонам, или рассматривает то, что у нее в руках, или водит ногой по земле, ну, словом, ни минуты не постоит спокойно и не посмотрит вам в глаза.

Я долго размышлял, как бы объяснить Авроре суть дела поинтереснее. Девчонки обожают всякие тайны, в особенности Аврора; она так просто умирает от любопытства при слове «тайна».

— Да вот тут мы с Индрой решили, вернее, нам поручили навести порядок в квартире пани Ульриховой.

— Кто же вам поручил?

Но ведь именно этого я и не могу ей сказать! Но речь идет о том, чтобы пани Ульрихова, возвратившись домой, просто не узнала своей квартиры.

Аврора поджала губы. Пани Ульрихова? Ведь каждому известно, что с ней.

— Вот в том-то и дело, — настаивал я.

Наконец-то все стало на свое место; теперь речь шла о том, хочет Аврора или нет.

Она явно колебалась. Я чувствовал, что ее притягивает таинственная, окутанная слухами о смерти квартира. Но она трусила, и ей не особенно хотелось.

— Ну, так придешь? — бросил я, стараясь не слишком настаивать; пусть поймет, что мы без нее не пропадем, и пусть поступает, как хочет. И вообще предложи мы любому — тотчас же примчится. Но мы вспомнили именно о ней — не тащить же в дом посторонних! С нашей стороны очень любезно. Разумеется, она придет. Вот только занесет покупки домой, а потом может делать что угодно.

— Захвати с собой тапочки, как будто собираешься в Дом пионеров, и какие-нибудь грязные брюки, — посоветовал я, убегая.

В комнату Индры я вернулся, как в мрачную темницу. И снова меня охватило отчаяние. На Аврору мало надежды, хотя она и дала слово. Знаю я ее, она и не вспомнит! Да еще состроит вдобавок такие невинные глазки, точно вы нанесли ей жесточайшую обиду, напомнив о невыполненном обещании. Вот этого я терпеть не могу! Но тут раздался звонок.

Мир, обрушься, это была Аврора! Мне вдруг стало очень-очень весело, и я смело заглянул в тусклое, точно омут, ледяное зеркало, не опасаясь больше увидеть загробный призрак или саму смерть.

У Авроры на плечах болтались спортивные брюки, причем штанины висели на груди. В каждой руке — по тапочке. Подбоченившись, она огляделась по сторонам.

— Господи, ну и порядочек! — пробормотала она. — А холодно-то как!        

— А мы затопим, сейчас затопим, — засуетился с готовностью Индра. — Вот увидишь, как будет тепло!

— Надо, чтобы ты нам посоветовала, куда девать все эти вещи с пола, — уточнил я, — чтобы можно было отодвинуть мебель.

— А как же окна?

— Что — окна? — оторопел я.

— Ну, ведь их надо тоже вымыть. А занавески? Они же чернее сажи.

Мы с Индрой оглянулись и только теперь заметили, что занавески на окнах подозрительно серые.

— Это хуже, — вздохнул Индра. — Я лично занавески никогда в жизни не стирал и даже не видел, как это делается. А ты?

— Нет, не приходилось, — ответил я чистейшую правду. — И вообще даже пальцем не прикасался!

— Занавески можно отдать в чистку. Правда, это целая волынка, и иногда их возвращают рваными, — заявила рассудительно Аврора. — Это зависит от того, когда вы хотите управиться.

— Очень быстро, — уточнил я. — Чем скорее, тем лучше.

— Тогда я их выстираю сама! Ничего мудреного. Намочить в ванной, насыпать порошок в горячую воду, и всё!

Нас буквально ошеломили ее познания и ее решимость.

— Колоссально! — ликовал Индра. — Подожди, я сниму их с окон!

— Тогда все будет видно в окно, — охладил я их пыл.

— Ничего, мы спустим штору, — нашлась Аврора и ушла на разведку в ванную.

В той части дома, где живем мы и Аврора, комнаты и ванные гораздо больше. В квартире Индры ванную поставили в один из углов большой передней. Аврора решительно откинула занавеску у ванны, заявив, что ее тоже надо снять и выстирать. Все равно она только мешает. Потом она приказала нам поставить во всех больших кастрюлях воду на плиту. Она взяла власть в свои руки весьма строго, и мы беспрекословно подчинились,

— Ну, а стены? — спросила она и снова подбоченилась.

— А что — стены? — забеспокоился я.

— Разве вы не видите, что они просто кошмарно черные? Какой смысл наводить порядок, если стены как сажа?

Индра погрустнел. Мы зашли в тупик. Неужели еще и стены красить? Это меня пугало.

— Я лично считаю, что это невозможно, — заявил я твердо. — Конечно, куда приятнее красить стены, чем заниматься обычной уборкой, но представьте себе, что это значит? Если один из нас займется покраской, так это будет настоящее наводнение.

— Наш папа красит кухню каждый год, — задумчиво проговорила Аврора, обводя взглядом знатока стены. — Для этого нужны мел, мыло, краска, кисть, и все! А за краской я хожу всегда сама.

Смотрите-ка! Я покосился на нее с уважением и изумлением. Индра увял: сразу видно, что он передал бразды правления Авроре.

— А стремянка на чердаке. Мы берем ее там каждый год.

— Вы дураки, — обрушился я на нее, хотя и меня уже здорово заинтересовало дело с окраской. — Сегодня же воскресенье. Где вы возьмете краски?

— На Римской «Лаки, краски» открыты до обеда, а в магазине «Била лабуть»[2] торгуют весь день.

У Авроры на все готов ответ. Кажется, все обойдется без особых хлопот. И все-таки меня грызли сомнения. Мне нравится во всем точность, продуманность, как у Амундсена, который победил своего соперника Скотта и преодолел все невзгоды именно благодаря этим качествам.

— По-моему, надо еще позвать нашу Зузку, — решила Аврора. — Все равно она выследит меня и проболтается. А если она будет вместе с нами, можно не волноваться. У нее удивительная способность все убирать и складывать на место. Где стоит, там сразу все и складывает. Пусть поможет нам убрать разбросанные вещи. И потом, я бы позвала Дельца. Он бы сразу сбегал на Римскую улицу.

Позвать Зузку мы согласны, но мы решительно против Дельца. Ведь всем известно, какой это противный тип, всегда он от нас нос в сторону, и все только для себя. А потом, он и не подумает даром бежать на Римскую улицу.

— И все-таки одно ясно, — встряхнула головой Аврора, — если кто и умеет хранить тайну, так это именно он. По крайней мере, можно попробовать, попытка — не пытка.

Я согласился его поискать.

— Сбегай сейчас, — посоветовала Аврора. — Он очень обрадуется, если мы возьмем его в нашу игру.

— К сожалению, это не игра, — произнес серьезно Индра. И Аврора тут же добавила: она совсем не то имела в виду. Просто она оговорилась, и все. И вообще, игры — это занятие для малых детей: ими можно заниматься лишь в том случае, если нет дел поважнее.

А-а! Я сразу угадал, что она сказала это потому, что я ее застал за игрой в шарики с маленькими девчонками.

У дверей на втором этаже я сначала прислушался. Внутри было тихо. Я легонько позвонил, сбежал пять ступенек вниз и спрятался за угол. Никто не вышел. Кажется, Делец, его мать и бабушка ушли.

Но тут до меня донеслось тяжелое сопение. Я наклонился через перила. Смотрите-ка: Делец тащит из подвала картошку!

Я подождал, пока он поднимется наверх. И зачем только я над ним издевался? Ведь от скуки, просто забавы ради. Все-таки нельзя так гнусно относиться к тем, кто младше и слабее тебя.

— А я тут жду тебя, — бросил я небрежно. — Радуйся, что дождался. Выбрали именно тебя.

— Что? — Положив сумку, он испуганно уставился на меня. — Куда выбрали?

— Вот увидишь куда! Это для тебя великая честь. Можно было взять, конечно, кого-нибудь другого. Многие тут набивались, но мы сказали себе: он из нашего дома, и с нашей стороны это было бы свинство.

Он только хмуро молчал. Ох, любит он ходить с мрачным видом! Вдруг мне в голову пришла команда: «Свистать всех наверх!» — команда всех моряков в момент опасности. В нашем случае она, конечно, не подходит, но звучит очень солидно.

— Очевидно, тебе не знакома команда «свистать всех наверх». Ты можешь с ней познакомиться, — болтал я без передышки. — Цени, что мы выбрали именно тебя. Значит, так: приходи к квартире Ульрихов, дай один короткий и два длинных звонка: это наш условный знак. А что будет дальше, увидишь! Могу тебе только сказать по секрету, что первая твоя задача — сбегать на Римскую улицу. Ясно? И уговор — никому ни слова!

Нет, ему, кажется, совершенно неясно, и он не испытывает желания получить объяснение. Он заявил, что ни на какую Римскую улицу не пойдет, ему надо быть дома, иначе ему попадет.

Я раздумывал: перейти к угрозам или уговорить по-хорошему? Пожалуй, на этого тупицу не подействует. И тут меня осенила спасительная мысль.

— Смотри, — бросил я ему небрежно, покосившись на свои часы на руке, — у тебя полчаса в запасе. Придешь ты или нет — дело твое. Только потом не злись, если мы возьмем кого-нибудь другого. И потом пеняй на себя, если для нас — Индры, меня и Авроры — ты перестанешь существовать. Лично я тебе советую подумать хорошенько.

И, отвернувшись с превосходством старшего, я медленно, вразвалочку спустился с лестницы. У меня созрело решение: вынести из дому какую-нибудь еду, чтобы сделать необходимые запасы. В квартире пани Ульриховой хоть шаром покати. Я заботился совсем не о себе, нет! Наоборот, я принял твердое решение есть очень мало, ровно столько, чтобы не умереть с голоду. А если почувствую страшный голод, лучше напьюсь воды.

Мало-помалу у меня созрел план; я уже предвкушал, как они там внизу удивятся.

Дома мама варила воскресный обед. Стоя у стола, она что-то старательно резала, полностью уйдя в свою работу. Я тихонько закрыл за собой дверь — она даже не заметила. Я смог взять из домашних запасов кусок сдобного хлеба, баночку варенья, пару луковиц, просто так, они оказались под рукой, и толстую кожу от окорока, оставленную мамой для какой-нибудь собаки. По собственному опыту я прекрасно знаю: все может пригодиться.

Я дал сперва один короткий, потом два длинных звонка — с сегодняшнего дня это наш условный сигнал, как я сообщил всем.

— Вот здорово! — похвалила меня Аврора: она вернулась с Зузкой и сразу, войдя в роль хозяйки, забрала у меня все припасы.

— Слушайте внимательно, — провозгласил я торжественно. — Я предлагаю объявить эту комнату полярной станцией, где мы решили остаться на зимовку. Мы только что выгрузились с корабля. Ну, понимаете, с такого, как у Амундсена, на котором он переплыл самым первым через Северо-западный пролив из Атлантики в Тихий океан. Давайте сразу распределим обязанности. Аврора может быть начальником экспедиции — покамест она проявила себя самой полезной. Индра — капитаном корабля, а я, бывший штурман, на станции буду мастером на все руки. Зузка в качестве матроса будет делать все, что ей прикажут.

— Зачем это нужно? По-моему, это все ерунда! — сердито буркнул Индра.

— Здесь холодно, как на полярной станции, — заметила безразличным тоном Аврора. — Так что вполне возможно, — добавила она, пробуя пальцем воду в кастрюле.

— Давайте играть в эту полярную станцию, — робко подняла голову Зузка, отлично сознавая, что ее никто никуда не приглашает.

— Мне бы хотелось, чтобы было ясно, что это не игра, — отозвался холодно Индра. — Если вы не настроены серьезно, то лучше бросим всё сразу.

— Ну почему ты такой! — накинулась на него Аврора. — Им двоим так хочется! Ну и пусть! Пусть здесь будет полярная станция. Что тебе, жалко?

— Ладно! Полярная станция так полярная станция, — согласился ехидно Индра. — Пусть тогда Енда придумает и название!

Но мне от обиды и разочарования даже и выдумывать ничего не хотелось.

В квартире послышался длинный звонок. Мы застыли. Потом раздалось еще два коротких.

— Делец! — завопил я, бросившись к двери.

Это был он. Мы встретили его дружным воплем.

— Ты матрос номер два. Это тебе известно? — кричал я в восторге.

Опешив от такого приема, он растерянно водил ладонью по носу.

— Тише, тише! — одернула нас Аврора.

— Вечно ты так: или все путаешь, или заболеваешь, — упрекнул я его вполголоса. — Я же сказал тебе: один короткий, два длинных. В следующий раз не путай!.. Ну, хватит! А тебе известно, матрос, твое задание? Съездить на Римскую улицу. Аврора тебе скажет, что и как.

— До твоего прихода ребята уберут комнату, — прошептала Аврора. — И потом, надо чем-то прикрыть мебель. Есть у вас грязные простыни? И бумага? Посоветуй, Ладя!

Еще бы! Дельцу известно все! В подвале кто-то оставил целый рулон бумаги после ремонта. Он хотел было сдать ее в утильсырье, но потом решил, что бумага еще пригодится, а пока перенес ее на другое место, чтобы иметь всегда под рукой. Пожалуйста, он принесет ее в два счета!

Нам с Индрой надо было спустить с чердака стремянку. А где ключ? Недавно я выносил на чердак кушетку. Ключ под порогом; там превосходный тайник, и можно не ходить лишний раз к привратнице. Наконец хоть что-то в нашу пользу! Труднее сделать себя и стремянку на лестничной клетке невидимыми.

В воскресенье около десяти все женщины в нашем доме заняты по хозяйству, а мужчины им помогают. Но сегодня необычное воскресенье, уборку уже сделали заранее! На шум пылесосов и стиральных машин трудно рассчитывать, сегодня в доме стоит тишина, а стремянка не перышко! А вдруг мы натолкнемся на нашу привратницу, у которой на нас зуб? Меня она буквально осаждает. Позвонит у нашей двери и сразу накинется: «А вам известно, что отбили угол у стены на третьем этаже?» — «Откуда же мне знать?» — удивляется мама, пытаясь сделать невинное лицо, потому что она не уверена, что в это дело не замешан я. «Ваш Енда не ходит по лестнице, а скачет как угорелый!»

Или заявится к нам с жалобой: погнули, мол, перила на четвертом этаже. «Еще вчера я их выпрямила, все руки ободрала, а сегодня опять то же самое». Стал бы я возиться с какой-то дурацкой железкой! Подумаешь, ну согнул один разок, и то давным-давно! А кто согнул теперь, понятия не имею! Меня забавы малышей не интересуют! Вот как! Дверь за привратницей захлопывается, и у мамы словно камень с сердца падает. Пристально посмотрев на меня, она спрашивает: «А ты в этом абсолютно уверен?» Тяжело жить на свете! Даже собственные родители тебе не верят!

Что же все-таки делать со стремянкой?

— Еще рано, никто на лестницу и носа не высунет, — решил Индра.

— Может, наша привратница уехала, — протянула задумчиво Аврора. — Уезжает же она иногда в воскресенье к дочери, на другой конец Праги.

Неплохая идея, и за нее можно ухватиться. Но как убедиться, что привратницы действительно нет? И тут я вспомнил о совке для угля. Всегда, когда я несу уголь из подвала, даже очень осторожно, совок обязательно падает. На шум наша привратница непременно выбегает из своей квартиры. А что, если попробовать швырнуть совок на лестницу? Если она не выскочит, значит, уехала.

— Колоссальная идея! — воскликнул Индра и тотчас же отправился за совком.

— Итак, бросим глубинный зонд тишины, — подбодрил я себя приглушенно, приоткрыл дверь и швырнул совок.

Оглушительный звон разорвал тишину дома. Мы замерли. Но ничего особенного не случилось. Ни одна дверь не открылась, не раздался ожидаемый голос. Ничего! Тишина! Юнгу послали за зондом, а мы с Индрой прокрались на чердак.

Стремянка оказалась действительно там, где сказала Аврора.

— Давай сначала попробуем, как ее нести, — предложил я ради осторожности.

— Ерунда! — отмахнулся Индра. — Хватай, и пошли!

Я взял стремянку за ножки, а Индра за верх. Вся тяжесть пришлась на меня, и с меня градом лил пот. Ступеньки на чердак очень крутые, и тому, кто шагает вторым да еще несет в придачу в каждой руке по две тяжелые деревянные ножки, приходится туго.

— Не лети так! — прошипел я сердито Индре.

Но тут мои ноги разъехались в разные стороны и, падая, я увидел, как стремянка неудержимо несется вперед, и, хотя Индра не выпускал ее из рук, она со всего ходу врезалась в чьи-то двери.

— Ой, держите меня! — прошептал Индра, соскальзывая вслед за стремянкой на пол.

Теперь вообще не имело смысла удирать. Ситуация сложилась абсолютно безнадежная, и поэтому мы, не вставая с пола, покорно ждали своей участи.

Но дверь по-прежнему была бесшумна и непроницаема. Мы молча поднялись с земли.

— Пронесло! — сказал Индра кратко. — Давай закинем на спину.

— А может, лучше возьмем каждый за один конец?

Но для этого надо или вернуться на чердак, или повернуть стремянку в воздухе.

— Вот здорово получилось с дверью! — похвалил Индра.

— А как быть с окнами?

Да-а, окна на лестничной клетке страшная штука. Всегда приходится соблюдать величайшую осторожность, если несешь что-нибудь длинное, особенно лыжи. Разбитого окна наша привратница не переживет; в ее глазах это тягчайшее преступление.

Когда мы прокрались, точно бесплотные духи, мимо нашей двери, я вспомнил о маме; она, разумеется, видела меня играющим на свежем воздухе в Гавличковых садах, у Дома пионеров. У мамы свое представление обо мне, которое редко соответствует действительности.

— Осторожно!.. Так! — приглушенно вскрикивал на каждом этаже Индра.

Лестницу приходилось поднимать высоко над головой и переносить через перила.

И наконец, торжественно ввалившись на нашу станцию, мы с облегчением опустили лестницу на пол.

— Ох, сил моих нет! — измученно простонал Индра. — Даже пот прошиб!

Пока мы так тяжело трудились, Аврора тоже не теряла времени даром. Она принесла из дому чемоданчик, в котором были настоящие сокровища: кисти, кисточки, остатки красок в тюбиках и даже рабочий костюм: холщовые брюки и блуза, пестрые от пятен засохшей краски.

Я сразу примерил костюм. Индра одобрил мое переодевание: при окраске комнаты обязательно забрызгаешься, он лично свои спортивные брюки просто-напросто оставит дома, а мне нельзя... Мы решили смастерить себе еще шапочки, как у настоящих маляров...

Теперь остается только дождаться Дельца. Все принялись за еду. Аврора, к счастью, прихватила из дому солидные запасы. И она — вот молодец! — выделила справедливую долю для Лади.

Все с аппетитом уплетали вареные яйца и сдобные булочки — зрелище для меня невыносимое.

— Почему ты ничего не ешь? — изумилась Аврора, зная мой зверский аппетит.

Я заявил, что не могу, и отправился на кухню за водой. К счастью, мне действительно хотелось пить. И я впервые почувствовал, что вода — как камень в желудке, если ее пьешь больше чем нужно.

Мы горели желанием поскорее взяться за окраску стен, но сначала пришлось освободить комнату и накрыть всю мебель газетами. Сперва я не оценил по достоинству всей прелести этой работы, но потом, снимая вещи со стен, убирая их с тех мест, куда, казалось, они приросли навеки, и перенося в прихожую и кухню, я ощутил какое-то удовольствие разрушителя.

Всю мелочь мы переложили на Зузку, а сами взялись за шкафы. Это оказалось не простым делом — сдвинуть с места тяжеленные шкафы сначала левым, а потом правым боком. Но постепенно дело пошло на лад, пока Аврора не сказала «хватит»: надо еще оставить между шкафами место, чтобы Зузка могла подойти и сложить в шкафы все вещи с пола.

Примостившись на корточках возле открытого шкафа, она засовывала все, что находила вокруг себя, в ящики. Делала она это очень неторопливо и сосредоточенно, поглаживая каждую вещь своими ручонками, однако, вздумай пани Ульрихова потом что-нибудь отыскать в своих шкафах, ее труды пропали бы даром!

Только вряд ли пани Ульрихова будет что-нибудь искать, подумал я. У нас дома во всем строгий порядок, у каждой вещи свое определенное место. Я бы даже с закрытыми глазами нашел чистые трусы, носовой платок и вообще все, что может понадобиться.

Но в данном случае пусть Зузка складывает, как ей нравится. Сейчас важно одно: освободить наконец пол и стены.

Комната пустела с поразительной быстротой. Теперь наши шаги отдавались гулко-гулко, а приглушенные голоса звучали как-то странно и непривычно.

— Уборка-то дело нехитрое, — рассудительно заметила Аврора. Она все еще стирала и только время от времени заглядывала к нам проверить, как выполняются ее приказания. — А вот как все это поставить назад... Вот в чем вопрос!

Но пока об этом никто и не думал.

Когда я натянул свою блузу, Зузка с Авророй даже прыснули от смеха.

— Не знаю, что тут смешного! — одернул я обеих.

Конечно, этот костюм меня явно не украшает. Штаны я подвернул под коленками, чтобы они не мешали залезать на стремянку. Блуза тоже оказалась не в меру длинной и широкой. Не виноват же я, что отец этих двух хохотушек такой долговязый!

Когда они насмеялись вдоволь, стало тихо: им вдруг как-то расхотелось смеяться. Это уж мне прекрасно известно: лучше дать девчонкам досыта нахохотаться или нареветься, это абсолютно все равно, зато потом — полный покой.

Теперь мы ждали только Дельца.

— По-моему, нам пора перестать его звать Дельцом, — заметил я, — иначе мы наверняка забудемся, и он узнает и будет злиться. Давайте лучше придумаем какое-нибудь другое прозвище.

— Разведчик! — тотчас же предложила Аврора. — Во-первых, совсем не обидно, а во-вторых, очень ему подходит — ведь он всегда что-нибудь разведывает.

— Хорошо, утверждаю, — торжественно провозгласил наш капитан. — Только скорей бы он вернулся.

— По-моему, кто-то поднимается по лестнице, — прошептала из передней Аврора. — Может, это он?.. Он! — вскрикнула она приглушенно и распахнула дверь, не дожидаясь звонка.

Мы тотчас же почувствовали, что энтузиазм Лади по дороге испарился весь без остатка. Теперь он недовольно хмурился. Он так грохнул сумкой об пол, что лопнул самый большой пакет с краской.

— Восемнадцать крон двадцать геллеров! — буркнул он. — Крона двадцать на трамвай. Вот тридцать геллеров.

— Оставь их себе, пожалуйста! — великодушно разрешил Индра. — И сбегай поскорее за бумагой в подвал. Нам нужно закрыть остальную мебель.

Но Делец не испытывал ни малейшего желания спешить. Он хмуро и нерешительно переминался с ноги на ногу.

— Пока тебя тут не было, мы переименовали тебя из юнги в разведчика, — вставил я как можно ласковее. — А потом ты сможешь подняться и выше!

Но мои слова не произвели на него никакого впечатления.

— Смотри, милый Разведчик, сколько мы тебе оставили вкусных вещей! — щебетала Аврора. — Но только сбегай сначала за бумагой. К тебе хорошо относится наша привратница. И потом, у тебя в подвале утильсырье, а у нас ничего. Тебе она ничего не скажет!

Но тут вдруг Ладя заявил: в подвал он не пойдет, потому что боится запачкать новый костюм.

— Пустяки! — небрежно отмахнулся Индра и пошел за своим грязным рабочим халатом, прикрывавшим уже один из шкафов.

Тем самым мы приперли Разведчика к стене.

— Ты похож на врача, — лукаво заметила Аврора, осматривая его со всех сторон.

— На каждой полярной станции есть свой врач, — добавил я быстро. — Если хочешь, можешь быть врачом и разведчиком сразу.

Ладя ничего не ответил на это, но сразу высказал желание идти за бумагой. От нашего глубинного зонда тишины он отказался: ему лично привратница ни слова не скажет, даже если он отправится к мусорным бакам или в подвал в самую полночь, хотя все жильцы должны придерживаться строгого расписания.

За Ладю можно было не волноваться. Во-первых, благодаря своей изворотливости он всегда умел выйти сухим из воды, а во-вторых, в нашем доме он у всех пользовался репутацией доброго ангела.

— По-моему, всем ясно, что нам надо удерживать его любой ценой, — заметил я. — Мой совет — почаще повышать его в звании. Он поможет нам расхлебать всякие неприятности и потом пригодится для разных поручений.

— Пожалуй, — согласилась Аврора, добавив немедленно к его порции три конфеты.

Теперь пора было браться и за работу. По совету Авроры Индра разделил мел и купорос на два ведра: сначала мы побелим потолок, а потом покрасим стены. Работу мы распределили поровну: граница прошла по люстре. Одного жаль — время летит ужасно быстро, скоро пора и обедать. Я молчал. Для меня время тащилось как улитка; я буквально валился с ног от голода и то и дело мчался к крану и выпивал полную чашку воды! Я чувствовал, что мой желудок превратился в раздувшиеся мехи, наподобие тех, что тащат верблюды в пустыне, но голод все равно не утихал. Теперь мы натянули свои шапочки, но сначала закрыли оставшуюся мебель бумагой. Разведчик изъявил полное желание присоединиться к нашей работе, вот только как бы не запачкать новые брюки, которые не закрывал халат.

— А ты их сними, зачем они тебе? Здесь же тепло. А когда пойдешь обедать, снова наденешь. Там, над ванной, крючок. Повесь их, и все! — посоветовала Аврора.

Таким образом Разведчика второй раз приперли к стене. Но он оказался настолько честным человеком, что просто посчитал невозможным убежать от нас, когда его так вкусно накормили и отнеслись к нему с такой исключительной теплотой, поэтому он молча подчинился Аврориным приказам.

— Сначала все вещи надо вымыть в мыльной воде после занавесей, а потом разложить где-нибудь на бумаге, — отдавала приказания Аврора. — А когда всё покрасим, то перенесем их в комнату, и делу конец. Так всегда делает наша мама.

|— Замечательно! Просто здорово! — восхищался Индра, который уже в это время водил кистью по потолку. — Если уж хвалить кого-нибудь из девчонок, так именно тебя, Аврора!

Вскоре я убедился, что торчать, задрав голову, на стремянке и размахивать кистью, стараясь, чтобы Индра тебя не обогнал, вовсе не удовольствие, а настоящая пытка. По совету Авроры мы привязали ведра к верху стремянки, но все равно то и дело приходилось слезать вниз и осторожно переставлять ее на новое место.

Ох нет, ничего веселого тут абсолютно не было! Вскоре мое лицо оказалось густо залепленным мелом, подо мной растекалась белоснежная лужа, а сам я промок насквозь. Но что поделаешь? И я сказал сам себе слова Амундсена: «Жаль тратить напрасно время!» Это было его излюбленное выражение при всех невзгодах. И я молчал, упрямо водя кистью по потолку.

Впрочем, и остальные как-то притихли. Слышался только шорох кистей, звяканье в мыльной пене всяких там вазочек и картинок и плеск воды в ванной, где возилась Аврора. Или мы все выбились из сил, или разозлились, — трудно сказать, но все в один голос заявили: пока не побелим потолок, не пойдем обедать, чтобы он высох к нашему возвращению.

Наконец-то до пограничной линии между мной и Индрой осталось совсем немного. Еще разок спуститься со стремянки, и я уже под последним грязным пятном. А может, мне просто подальше потянуться? Я вытянулся на стремянке, но тут она угрожающе покачнулась, и я плавно и бесшумно переместился на шкаф. Ничего особенного, все сошло отлично! Кроме, пожалуй, того, что, возвращаясь на свое место, стремянка накренилась и выплеснулось немного больше мела, чем обычно, причем прямо на Дельца, пришедшего полюбоваться на нашу работу.

Он завопил во все горло:

— Вот дурак, дурак!

Ладя выглядел так комично, яростно топая ногами и размахивая руками, что я чуть не покатился со смеху.

— Что ты орешь? Весь дом на ноги поставишь! — шикнул на него Индра.

— Что случилось? — выглянула из ванной Аврора.

— Моя рубашка! Она промокла насквозь, в чем же я пойду обедать?

— И только-то? Сними ее, к обеду она высохнет. У тебя же под рубашкой майка, — посоветовал с лестницы Индра.

Об этом Ладя не желал и слышать: мама обязательно заметит.

Наверно, он злился, что теперь мы заполучили его на целый день, и меня распирало от смеха. Посмотрев наверх, на меня, он вне себя от злости закричал:

— Толстяк, толстяк!

Веселье с меня как рукой сняло. И это он брякнул при Авроре! Я молниеносно спрыгнул вниз, чтобы дать сдачи, но мои ноги разъехались в белой луже, и я, больно ударившись локтями, растянулся на полу.

Все рассмеялись. Я рассвирепел и чуть не заревел от злости и жалости к себе. Выбиваешься тут из сил как дурак, с самого утра умираешь с голоду, дуешь одну только воду, свою порцию отдаешь другим, а еще приходится выслушивать всякие грубости, и мало того — еще гогочут, видя, как ты ударился.

Нет, с меня довольно! Теперь меня сюда и на аркане не затянешь! Теперь они все для меня пустое место!

И вдруг стало невероятно тихо. Они почувствовали, что явно переборщили. Аврора предложила промыть мне локти, озабоченно спрашивая, не очень ли мне больно. У меня немного отлегло от сердца. Индра накинулся на Дельца:

— Сам виноват, понятно? Он же не нарочно! Ну, и нечего ругаться. Если я еще раз такое услышу, сделаю из тебя отбивную, так и запомни!

Мне стало совсем легко. Я вообще не умею долго сердиться.

— Какой же он толстяк? — сказала Зузка. — Никакой он не толстяк!

Я чуть не обнял ее при всех. Теперь-то я был совсем доволен. Скажи эти слова кто-нибудь другой, Индра или Аврора, я бы не поверил им. Без сомнения, они, так же как и я, умели сказать в нужный момент то, чему они и сами не очень верят. Но Зузка еще ребенок, не способный притворяться.

— Пошли обедать! — скомандовал решительно Индра, стаскивая грязную одежду.

— Когда соберемся?

— После двух, — предложила Аврора, — нам с Зузкой еще надо вымыть посуду.

«Ага, все-таки!» — подумал я.

А вслух сказал:

— Ну, до половины третьего «свистать всех наверх!»

8

Мельком глянув на нас, мама спросила, где мы пропадали, по привычке не ожидая ответа. Я заметил, что между ней и отцом пробежала черная кошка. Индра поднял голову и посмотрел мне в глаза. И, нагнувшись над тарелкой, сделал вид, что его здесь нет. Очевидно, ему все это было неприятно, а может, он просто боялся скандала.

Но наши никогда не ругаются. Обычно говорит одна только мама, а папа с недовольным видом слушает или не слушает, даже не поймешь. Это не назовешь настоящей ссорой, но все равно мне ужасно неприятно, когда между родителями бывают нелады.

Я навострил уши. А-а, речь идет о тете Власте! У меня сразу пропал всякий интерес. Мама в чем-то упрекала отца. А отец только сказал:

— Мы всегда к ней ходили в праздник, пойдем и сейчас!

Мама некоторое время опять что-то говорила. А отец молчал. Потом тихо, почти про себя, добавил:

— Она ведь моя единственная сестра. Больше у меня никого нет!

Я почувствовал, что эти две последние фразы оказались решающими. Мама тяжело вздохнула и, накладывая нам на тарелки жаркое, спросила:

— А ты пойдешь с нами, Енда?

Я — к тете Власте? Ни за что на свете! Да там помрешь со скуки! Уж лучше выкрасить стены во всей школе.

— Не могу! — вздохнул я. — Мне обязательно надо в Дом пионеров! 

Индра сигнализировал мне взглядом горячую благодарность, и у меня на сердце сразу потеплело. Такой взгляд увидишь не каждый день.

— Ребята, возьмите еще пару кнедликов, — угощала мама, — ешьте досыта.

Я с радостью ощутил, что мой голод явно уменьшился. Значит, вода все-таки сделала свое дело!

— Я вам приготовлю поесть, возьмите с собой, — предложила мама, что было весьма кстати. — Каждому по куску сладкой булки и торта.

Ссора утихла. А отец внес предложение, которое он, очевидно, специально придержал для этой минуты.

— Я купил на заводе билеты в театр. Так что ты сразу оденься. Поужинаем у Власты или где-нибудь в другом месте и оттуда прямо в Национальный театр.

— Да ну? Что же ты сразу не сказал? — Мама пришла в восторг. И тут же засуетилась: — Надо бы приготовить ребятам ужин. Вы уж сделайте себе кнедлики с яйцом, ладно? Индра, проследи, чтобы у Енды кнедлики не пригорели!

Обменявшись взглядами, мы улыбнулись с видом заговорщиков. Это же просто здорово! Значит, в нашем распоряжении не только весь день, но и вечер!

Но радостное настроение улетучилось, как только я вошел в мрачную комнату, где пахло сыростью, и снова увидел это запустение и за тусклыми окнами солнце. Я медленно натягивал свой костюм, как у пугала, а в голове бродили унылые мысли. Просто поразительно, что Аврора держится бодрее меня. За дверью мы обнаружили написанный азбукой Морзе листок: «В три мы на месте!»

Мы молча взялись за дело. Грунтовка стен подвигалась довольно быстро, и это оказалось легче, потому что можно было держать голову в нормальном положении. Правда, ужасно глупо то и дело карабкаться вверх и слезать. Мы попробовали было передвигаться прямо со стремянкой, как это делают маляры, но она так угрожающе накренилась, что я еле-еле удержал ее в вертикальном положении. При этом, разумеется, солидная порция купороса снова выплеснулась на пол.

Нет, нельзя так по-дурацки разбазаривать время!

— Давай хорошенько подумаем, — не выдержал я. — Я абсолютно уверен, что надо просто хорошенько подумать!

— Эх ты, Амундсен!.. — буркнул недовольно Индра. — Ну, так что ты придумал? — спросил он через некоторое время уже тихо и добродушно, и моя обида моментально испарилась. — У тебя же всегда гениальные идеи!

— А что, если натянуть веревку между обеими сторонами стремянки и повесить посредине ведерко сразу для обоих: ведь тогда только одному придется каждый раз слезать вниз и перетаскивать стремянку на новое место. И тому, который останется наверху, не надо будет останавливать работу.

— По-моему, нет смысла, — протянул Индра задумчиво. — Во-первых, у нас нет такой толстой веревки, а во-вторых, никто из нас просто не сдвинет с места стремянку с ведром, да еще в придачу человека. А потом, в нашей комнате особенно не развернешься.

Что правда, то правда! И мы продолжали красить прежним способом — штука ужасно нудная. Меня лично утешала только одна мысль: я просто-напросто тренируюсь, и это мне пригодится, если я окажусь на корабле, плывущем к полюсу. Ведь морякам частенько приходится карабкаться на мачту, в свое «воронье гнездо», как называет советская команда наблюдательную вышку. Правда, стремянка не больше двух метров, сущая ерунда по сравнению с мачтой на корабле, но лишняя тренировка, конечно, не повредит.

— По-моему, можно приготовить уже и желтую краску, — намекнул Индра, широко размахивая кистью. — Может, ты закончишь последнюю стенку без меня?

Я не испытал особенного восторга от его предложения, но великодушно согласился.

— Только разведи краску погуще, по крайней мере закроем все грязные пятна.

Наш потолок уже почти просох и издали казался абсолютно белым. А вообще-то на нем проступала уйма серых и черных полос.

— На потолок все равно смотрят только издали, — успокоил решительно Индра и отправился на кухню за посудой.

Когда я заканчивал последнюю полосу, раздался условный звонок.

— Аврора!

Они с Зузкой притащили целую охапку всяких необходимых, по их мнению, вещей. На станции сразу стало веселее. При виде целого отряда кастрюль с желтой краской Аврора пришла в страшное возмущение и обозвала все «дурацкой затеей».

При чем тут дурацкие затеи? Просто с одного разу может не получиться. Каждому мыслящему человеку ясно, что мы просто решили проверить густоту краски. В конце концов, если юной леди мешают эти кастрюли, она может спокойненько переселиться в комнату.

— Да, вот именно, в этой квартире, то есть на этой станции, у каждого должно быть свое рабочее место, — заметила она ехидно, — и нечего растаскивать вещи по всей квартире, кому куда взбредет в голову.

Все это было высказано весьма добродушно и полушутя, после чего Аврора облачилась в свой спортивный, уже мокрый на животе костюм. Сразу видно: человек трудился на совесть! Она то и дело прибегала к нам, чтобы сообщить нечто новое и значительное, касающееся выстиранных занавесок. А есть у нас прищепки для белья? А кто пойдет с ней на чердак повесить занавески? А что, если она сходит одна? Нет, нельзя, нужно обязательно вдвоем, чтобы держать занавеси с обоих концов. И потом, надо сначала вымыть руки, ибо занавеси выстирались просто блестяще.

— Сходи с ней, — скомандовал Индра.

Мне не понравился тон приказа. И потом, не хотелось снова вылезать из спецовки да еще мыть руки.

— Сходи сам! — огрызнулся я.

И все же мне пришлось тащить вместе с Авророй огромный, тяжелый таз. Сначала мы забросили глубинный зонд тишины. На лязгающий звук отреагировала в доме одна-единственная дверь. Мы юркнули обратно и притаились. На лестнице раздались торопливые легкие шаги. Они остановились у нашей квартиры, и мы услышали тяжелое сопение.

Это был Делец, наш знаменитый Разведчик.

— Хорошо еще, что ты вообще пришел, — заметил я сухо.

Видите ли, он раньше не мог: надо было ждать, пока уйдут мама с бабушкой. Опять отговорки!

Затаив дыхание мы крались по вымершему дому. И впервые я заметил, какая в нашем доме стоит тишина; мне всегда казалось, что жизнь здесь буквально бьет ключом. На третьем этаже нас перепугала брошенная кем-то в передней фраза: «Дождь идет!» Она повисла в пустоте.

При слове «дождь» я почувствовал облегчение. Эх, если бы дождь шел и завтра! Пусть будет проливной дождь, чтобы нельзя было высунуть носа на улицу, — по крайней мере, не так жаль потерянных свободных дней.

Аврора повернула ключ в замке и заперла за нами дверь. Мы очутились в царстве тишины и полумрака. Не говоря ни слова, мы повесили выстиранные занавеси на веревку и сразу же отправились назад.

Нажав на ручку, я хотел открыть дверь. Но ручка не поддавалась, и ключ торчал в замке прочно и непоколебимо. И тут я вспомнил слухи о нашей чердачной двери: будто бы замок как-то странно заклинивает и приходится долго дубасить в дверь, пока кто-нибудь не услышит и не приподнимет ее с той стороны.

— Ну, вот мы и попались! — вырвалось сердито у меня.

— Что значит «попались»! А я виновата? — накинулась на меня Аврора, чувствуя свою вину: ведь это именно она запирала дверь.

Я вовсе и не собирался все сваливать на нее. Просто сказал:

— Давай сядем на нашу кушетку и подумаем, с чего начать. Может, Индра догадается, что мы в ловушке, и освободит нас.

— На какую вашу кушетку?

Я рассказал ей о мамином плане купить мне новую мебель и даже письменный стол. Причем у меня сразу мелькнуло: не будь Индры, не видать бы мне новой мебели как своих ушей; маме просто в голову не пришла бы такая мысль.

Я заметил, что Аврора дрожит от холода. И вообще, она побледнела, кажется страшно утомленной, и ей явно не по себе. Я нарочно стал болтать о том, что мы до вечера — как хорошо, что наши вернутся только в десять! — успеем закончить работу на нашей станции.

— «На нашей станции»! — горько усмехнулась она.

Но я, не сдаваясь, продолжал болтать. Если все пойдет так же хорошо, как сегодня, то уже завтра можно будет приняться за кухню.

Аврора уклончиво возразила, что насчет завтра еще ничего не известно. Очевидно, сама она не выберется, но обязательно пришлет Зузку. Я заметил многозначительно, что она просто не имеет права так поступать. Ей ведь хорошо известно, что Зузка без нее никуда не пойдет и вообще она ноль без Авроры. Она, Аврора, начальник нашей экспедиции, и без нее мы как без рук.

— Начальник экспедиции! — как-то грустно вздохнула она.

— Ну подумай, нельзя же Индру бросить одного! Серьезно. Пока он с нами, он не думает о болезни матери, даже не вспоминает о ней!

— Ну ладно! — согласилась Аврора. — Но только кому нужен весь этот ремонт? — продолжала Аврора. — И кто нас вообще просил? Или вы откроете тайну, или я с вами больше не играю, просто не могу. Сознайтесь сами — это же нечестно!

— Да, согласен, — сказал я. — Но нельзя же говорить о таких вещах именно здесь, на чердаке, взаперти. Мы обязательно все тебе расскажем. Твердо обещаю. — И, помедлив, я добавил: — Честное пионерское!

Она успокоилась. Мы снова взялись за замок.

Чего только я не делал! И тряс замок, и приподнимал дверь, и тянул ее книзу — всё напрасно. А Аврора от злости бешено барабанила по замку кулаком, повторяя: «Ах ты, дрянь, дрянь, дрянь».

Я резко оттолкнул ее. Нет, этим замком надо овладеть неожиданно, каким-нибудь ловким приемом. Немного хитрости. Сила тут не поможет.

В тусклом полумраке и зловещей тишине раздавалось только наше тяжелое дыхание. Нет, эту дверь мне не одолеть! Скорее всего, придется торчать здесь до самого утра, пока кому-нибудь не понадобится идти на чердак. Во мне поднималась злость на тех, внизу. Особенно на Индру, которого абсолютно не волновала наша судьба.

Я схватился — уже в который раз! — за ручку, и вдруг — о чудо! — дверь мягко отворилась. Точно замку надоело нас мучить.

Я вскрикнул от радости:

— Вот видишь, я же говорил! Здесь нужен неожиданный прием!

Ну как не пофорсить перед девчонкой!

Внизу нас встретило ледяное молчание. Точно мы удрали или где-то развлекались, пока они тут, бедняги, трудились в поте лица. Индра вместе с Дельцом покрывали стены желтой краской, и это меня задело. И никто ничего, ни единого словечка, точно мы пустое место, а не два жалких, продрогших узника.

Ага! Аврора подбоченилась! Как это называется? Бросить нас на чердаке, когда даже малому ребенку в доме известно, что там дурацкий замок! Кто же мы в самом деле: друзья или так, случайные знакомые, которым все равно и которым вообще наплевать на томящихся в заточении людей!

— Ну чего ты орешь! — огрызнулся Индра. — Мне лично о замке ничего не известно.

— Нет, скажите пожалуйста! — ввернул я. — Нас столько времени нет, а никто даже не догадался пойти на выручку. Бросить нас в этой стуже! Хорошо еще, что мы в конце концов сами выбрались!

— Так почему же вы не выбрались сразу? — съязвил Индра.

Ну, это могло вывести из себя и более спокойных людей, чем я и Аврора. Я стал молча стягивать грязную спецовку. Ни минуты больше не останусь там, где люди относятся к тебе с такой черной неблагодарностью, когда у тебя самые благие намерения!

Аврора заявила, что с нее тоже хватит. Как только Зузка увидела, что сестра уходит, она тотчас же решительно вскочила с пола в прихожей, где что-то вытирала.

Но тут случилось нечто непредвиденное. Не Делец, от которого можно было ожидать, что он, воспользовавшись общим раздором, убежит раньше остальных, — нет, Индра так швырнул свою мокрую кисть, что краска брызнула во все стороны. И, резко нагнувшись, точно отвешивая нам глубокий поклон, стал стаскивать свою рубаху. Но она обмоталась вокруг шеи. Индра яростно топал ногами, точно в каком-то диком танце с головой в мешке, размахивал руками, но рубаха не снималась, и все тут. Я не выдержал и расхохотался. За мной Аврора, а вслед за ней, разумеется, Зузка. Хохотал и Делец, хлопая себя по коленкам.

Нет, никак! Индра снова потянул рубаху, и мы увидели на его лице слезы... Смех сразу оборвался. Отвернувшись, Индра молча схватил кисть и снова стал на свое место. Аврора вытолкнула сестру в прихожую, а сама исчезла на кухне.

— Проваливай отсюда, эта работа не для тебя! — Я вырвал из рук Дельца кисть с моей меткой.

— Или я буду красить, или сейчас же ухожу! — возмутился Делец.

— Глупенький, ну разве ты не видишь, что тебе и до вечера не справиться, — возразил я ему с превосходством взрослого. — Ты только измучаешься с этой кистью: она для тебя слишком тяжелая. Возьми в чемодане кисточку и закрашивай простенки между дверью и окнами. И помни: это очень важная работа! Разведи-ка себе краску в какой-нибудь баночке, чтобы не путаться у нас под ногами и не капать на пол!

Потом наступила абсолютная тишина. Только кисти шуршали.

Через некоторое время Аврора снова появилась в комнате.

— Здесь холодно! — произнесла она дрожащим голосом. — Надо затопить, и стены лучше просохнут. И поедим заодно, ладно?

— Сейчас я растоплю, — заторопился Индра, — а потом зажгу еще газовую колонку в кухне, чтобы теплее было!

На нашей станции оказалось мало угля.

— Ну, а как обстановка в опасной зоне? — весело спросил Индра.

— ...в опасной зоне, где ни с того ни с сего трескаются льдины и беспрестанно дуют сильные вьюги, — подхватил я, аккуратно закрашивая стену.

И Делец, как ни странно, тотчас же сообразил и, как полагается ему по долгу службы разведчика, сообщил, что видел, как наша привратница поехала на кладбище. Индра, даже не забросив глубинного зонда тишины, схватился за ведро для угля.

Аврора остановилась на пороге:

— Он плакал вовсе не потому, что мы ходили на чердак, а потом разозлились. Нет, вовсе не поэтому!

— Я знаю, почему он плакал, — отозвался я. — Мы должны сделать все, чтобы он не плакал!

Но я был уверен, что такие слова может сказать только Аврора. На Дельца надежды плохи, а Зузка еще мала, хотя Аврора и держит ее в ежовых рукавицах.

— Ужин у нас — пальчики оближешь! — крикнула из кухни Аврора. — Мы притащили вареные яички и сдобные булочки. Сейчас вскипятим с Зузкой чай!

— Раздели там на всех еще наш торт и булочки, — решительно заявил я. — А мне оставь от всего по маленькому кусочку, только яиц не надо. Налей лучше большую, самую большую чашку чаю!

И, хотя меня знобило от холода, я снова выдул огромное количество воды. Кажется, со вчерашнего дня я капельку похудел, и это не обман зрения. В поставленном на полу в прихожей тускло-ледяном зеркале, которое меня так пугало раньше в комнате, отразилась моя как-то странно вытянутая физиономия.

Зузка где-то раздобыла чистую бумагу и, постелив ее на закапанном желто-белой краской полу, осторожно стала разносить чашки чая, не отрывая глаз от ровной поверхности пола.

Скрестив ноги, чтобы они не мешали, мы уселись вокруг нашего необычного стола. Посредине бумаги, то есть скатерти-самобранки, ярко выделялись крашеные яички.

— Каждому по половинке! — предупредила Аврора, чтобы мы не схватили случайно целое.

Решив, что какая-то несчастная половинка мой вес не увеличит, я с аппетитом принялся за еду.

— А здесь будет очень мило, — проговорила Аврора, оглядываясь по сторонам. — Вот завтра увидим, появятся пятна или нет, когда как следует высохнет.

Мы поверили ей на слово. Аврора добавила, что теперь, когда мы уже перестали брызгать краской, можно открыть мебель и она начнет ее протирать. Нет ли у нас пасты для чистки автомобилей?

— Автомобилей? А зачем?

Ее мама всегда этой пастой чистит мебель во время уборки. Одну минутку, она только сбегает за ней домой.

— Давай я сбегаю за пастой! Я знаю, где она лежит, — смущенно проговорила Зузка.

— Никуда ты не пойдешь! Оставайся здесь и мой посуду. Тут целый вагон посуды, понятно? — приказала строго Аврора, и я снова с сожалением подумал: как это здорово — иметь младшую сестру, человека, который бы беспрекословно исполнял все твои приказания.

Аврора тотчас же вернулась, прихватив вдобавок целую коробку лапши: может пригодиться на станции!

— Никогда! — решительно возразил Индра.

И мы, остальные мужчины, подтвердили:

— Никогда!

— Увидим! — не возражала Аврора. — А мама тебя искала, хотела померить тебе платье, — кинула она небрежно в сторону Зузки и ехидно улыбнулась нам.

Из опыта долголетней жизни в нашем доме нам хорошо известно, что уж теперь-то Зузку не затащишь домой и на аркане. Теперь ее присутствие здесь обеспечено, потому что она терпеть не может примерки. Для большей убедительности Аврора начала распространяться на тему о том, с какой легкостью она вынесла лапшу и пасту: когда мама шьет, из дому можно вынести все, что угодно, — мама из кухни ни ногой, чтобы не разносить по квартире нитки и лоскутки.

Мы помогли Авроре снять с мебели бумагу — ей не терпелось проверить действие пасты, — а потом снова принялись за последнюю стенку. Хорошо еще, что у комнаты всего-навсего четыре стены, больше я бы не выдержал. Кисть в моих руках стала тяжелее камня, ладони покраснели, точно их натерли красной краской, а в спине чувствовалась какая-то странная ноющая боль. Теперь я понимаю, почему мама нередко жаловалась на боль в пояснице от тяжелой почтовой сумки. Я даже не представлял себе, что спина может так болеть!

От печки шло приятное тепло, за окном шумел дождь, и на станции, казалось, должно было быть весело и уютно, но мы, чем дальше, тем больше погружались в задумчивость и становились все менее разговорчивыми. Даже Аврора, эта болтушка, вместе с Дельцом, которому уже давно надоела кисть, с молчаливым рвением протирала стенки шкафов; никогда в жизни она не говорила так мало. У меня тоже не было ни малейшего желания разглагольствовать. В общем, это было хмурое, целиком углубившееся в работу общество. При взгляде на каждого из нас сразу было видно, чем мы занимаемся. Аврора и Зузка были перепачканы мелом и желтой краской — их волосы, физиономии, платья были забрызганы почти как у нас.

— Ты закончи тут, ладно? — вяло махнул в сторону стены Индра. — А я проведу наверху кайму потемнее.

Эта идея его немного подбодрила, но у меня лично она не вызвала энтузиазма.

Опустившись на колени, я попробовал красить левой рукой. Одно утешало: по крайней мере, я научусь ловко обращаться с кистью, а, насколько мне известно, на кораблях частенько что-нибудь красят.

Так что один — ноль в мою пользу!

— Ой! Не могу! — простонал Индра, оглядывая нашу станцию. — Чем же провести эту каемку?

Делец сел на корточки:

— А ты вытащи палку из щетки, и порядок!

— Гениальная мысль! — воспрянул духом Индра и отправился на поиски щетки.

И снова воцарилась полная тишина, и неудивительно: чтобы аккуратно провести кайму, необходимы молчание и сосредоточенность. Дверцы шкафа должны быть начищены до блеска, и поэтому нельзя одновременно болтать и быстро водить тряпкой, иначе паста засохнет. А если у человека такая важная работа, то у тех, кто более свободен, тоже пропадет всякое желание болтать.

Поэтому мы весело фыркнули, когда вдруг Аврора испуганно прошептала:

— Тише, сюда кто-то идет!

Все затаили дыхание. Тяжелые шаги остановились в коридоре на рогожке. Сейчас раздастся звонок... Нет, звонок молчит, но тот, за дверью, не уходит, переминаясь с ноги на ногу. Но вот он бесшумно сошел с рогожки.

— Белый медведь! — сострил я.

Но всем было не до смеха. Индра побледнел. Наверно, он вспомнил о матери и испугался страшного сообщения. Или подумал об отце. Просто ужас, до чего он боится отца, прямо как какого-то чудовища!

Разведчик заглянул еще в один из уголков квартиры, точно долго и упорно о чем-то размышлял, а потом, отбросив тряпку, которой он натирал до блеска шкаф, решительно заявил:

— Ну, я пошел домой!

— Ладно, иди, — разрешила Аврора тоном начальника. — Если обещаешь рано утром сразу же прийти сюда, то иди.

Тогда Разведчик угрюмо промямлил, что утром ему надо за молоком. И не только для своей семьи. А потом он обязательно понадобится маме.

— Ты обязан прийти, понятно? — рявкнул я. — Принесешь молоко — и мигом сюда, ясно?

Он хмуро молчал, рассматривая просохшую рубашку. Потом бросился за брюками.

— А где же брюки? Где мои брюки? — завопил он.

— Ну что ты орешь? Весь дом услышит! — Впрочем, сама Аврора говорила совсем не тихо. — Что их у тебя, украли? — Голос ее прерывался от волнения. — Кому нужны твои дурацкие брюки? Они висели вот здесь, здесь и ищи!

Брюки обнаружили под ванной: они свалились в грязную лужу. Делец отчаянно завопил. Как же он теперь пойдет домой, ведь мама сразу заметит грязные, мокрые брюки.

— Ведь это только пыль, ее можно отряхнуть, а вода моментально высохнет, — успокаивала его Аврора. — Неужели мама разглядывает даже твои брюки?

Мне-то такие вещи понятны, и я вполне сочувствовал Ладе.

— Как можно поднимать скандал из-за каких-то брюк? — заметил с ледяной усмешкой Индра. — Глупый ты, стоит ли из-за таких вещей разоряться!

Делец затих и, вытерев ладонью грязную физиономию, беспомощно уставился на нас.

— По-моему, Разведчику надо помочь! — сказал я твердо. — Дать ему брюки или что-нибудь в этом роде.

Подойдя к одному из шкафов, Индра осторожно приоткрыл створку и просунул внутрь, точно в дырку, руку. Сосредоточенное выражение его лица говорило о том, что он углубился в поиски и, несомненно, хорошо ориентируется, в каком районе их надо вести. Не прошло и минуты, как он что-то вытащил из шкафа и торопливо прихлопнул створку.

— На, возьми! — сказал он кратко и швырнул Дельцу брюки. — Темные, вроде твоих. Две штанины и пуговицы, как в любых брюках. Никто и не догадается. Можешь взять их себе! Я давно уже из них вырос!

Я вырвал брюки из рук Авроры — тоже мне специалист по брюкам! — и осмотрел их на свету.

— Вот видишь, они совсем хорошие! — сказал я Дельцу со всей нежностью, на какую только был способен по отношению к этому типу. — Ну, сообрази что-нибудь, чтобы мама не заметила. А утром возьмешь назад свои.

— А я утром принесу «Чикули», — пообещала Аврора. — Это такая чудесная водичка. Потрешь пятно, и оно моментально исчезает. Ты, Ладя, не волнуйся!

Последние слова несколько успокоили Дельца. Нисколько не стесняясь девчонок, он тут же натянул брюки. Они пришлись ему в самый раз. Ладя был абсолютно доволен и, когда Аврора подвела его к зеркалу, даже не взглянул на себя. Очевидно, для него самое главное — как он себя чувствует в брюках. А чувствовал он себя превосходно.

— Я спрячу пока свои в шкаф. Авось мама не заметит! — И он вихрем вылетел за дверь.

— Не забудь условный сигнал: один короткий и два длинных! И утром «свистать всех наверх!»

Аврора с Зузкой тоже собрались.

— Зузка хочет домой, — точно оправдываясь, проговорила Аврора. — Мы всё здесь оставим, спортивный костюм и прочее!

— А утром «свистать всех наверх!» — напомнил я на всякий случай.

— Ну, ясно! — ответила она сердито, подталкивая вперед Зузку.

Индре хотелось закончить свою кайму. Ожидая его, я вдруг почувствовал страшную усталость, и меня стало клонить ко сну.

— Ну, пошли! — произнес наконец Индра спасительное слово.

Наверх мы крались на цыпочках, точно два заговорщика, но это было ни к чему. Наших дома не оказалось. Я устало рухнул на стул, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Даже есть расхотелось. Я чувствовал только одно желание — скорее спать, но от усталости даже раздеться не хватило сил. С величайшим трудом я добрел до постели. По молчаливому согласию, кнедлики мы съели холодными, а яички решили оставить на завтра. На случай, если мне что надо спрятать, у меня имелась специальная коробка под шкафом. Но только кому охота в таком состоянии лезть под шкаф? Индра заявил, что он спрячет яички в постели, в ногах, там мягко и абсолютно безопасно. Мировая идея! Иначе мама моментально догадается насчет холодного ужина. Впервые за столько времени я, вопреки своему правилу, не залез под душ, а только вытер мочалкой краску и явную грязь на случай, если маме вздумается посмотреть на меня вечером. Никогда нельзя быть во всем уверенным!

За окном темнел воскресный вечер, который сегодня отличался от всех будничных каким-то особенно приподнятым настроением. Точно я вернулся откуда-то издалека, забыв о том, какой сегодня день, — воскресенье ведь сразу узнаешь!

— А печка внизу погаснет сама, — пробормотал Индра, но я услышал эти слова уже сквозь сон.

9

Мама с утра была явно не в духе. Не иначе как из-за тети Власты. Я принес молоко и уже в дверях бросил по обыкновению: «Я скоро приду». Для мамы это означало, что я недалеко, и в данном случае это была святая правда.

Но, очутившись в холодной квартире, в этом ужасном запустении, я сразу упал духом. Наверно, никогда, ну просто никогда не навести здесь порядок!

Индра разглядывал стены. Нет, даже при величайшем желании их нельзя было назвать хорошо покрашенными. Желтая краска плохо закрывала старый слой. И на стенах ясно проступали пятна.

— Надо подождать Аврору. — Индра помрачнел. — Конечно, надо было развести краску погуще.

Авроры все не было. И Делец куда-то провалился. Мы затопили печку и со скуки принялись за бутерброды... Ну почему не случится какое-нибудь чудо, которое избавило бы меня от всей этой кутерьмы. Ну что, например? Пожалуй, только известие о смерти пани Ульриховой. Я уже мысленно видел поднимающегося по лестнице посыльного из больницы с большим белым конвертом — извещением о смерти. Вызвав Индру, он с серьезным лицом вручает ему конверт. И, пока Индра читает, посыльный с сочувствием обнимает его за плечо, а у Индры по лицу катятся слезы — без слез тут, конечно, не обойдется. Но я его успокаиваю: ведь он может навсегда остаться у нас. А от этой его квартиры лучше всего как-нибудь избавиться. Ну, словом, чтобы она вообще исчезла с лица земли и Индра забыл о своем доме. Конечно, он может взять с собой что-нибудь на память, какую-нибудь мелочь, что он больше всего любит, это ему можно позволить. А как же его отец? С ним будет нелегко. Я его прекрасно знаю! Такой высокий, худощавый, с расстегнутым воротом. Эта открытая шея связывалась у меня с представлением о силе и неумолимости. Ничего, я дождусь его на углу и предупрежу, чтобы он оставил Индру в покое. Причем напущу на себя загадочный и неприступный вид. Ясное дело, он струсит: кто, мол, подослал этого мальчишку? Но, поскольку у него совесть нечиста, он обязательно подумает, что моя угроза связана с его личными делами, и будет тише воды, ниже травы. Тогда Индра избавится от него раз и навсегда.

Из глубокой задумчивости меня вывел наш сигнал. Индра вскочил с пола.

Это была Аврора, злющая, как ведьма. Она жестоко поругалась с Зузкой. С этой минуты она ей ни слова не скажет до конца жизни. Нет ничего хуже на свете, чем младшая и вдобавок такая противная сестрица. Утром ей, Авроре, влетело из-за Зузки. Ну ничего, она ей еще покажет!

Любопытно, что у них там стряслось? Но Индра пропустил слова Авроры мимо ушей и повел ее прямехонько к покрашенной стене.

Да, краска жидковата, вздохнула Аврора. Но это легко исправить каким-нибудь очень густым узором и темным цветом. Мы стали копаться в чемоданчике ее отца и, пробуя на полу различные резиновые валики с узорами, в конце концов выбрали нечто среднее между ирисами и трубками — узор, который, по мнению всезнающего Индры, абсолютно закроет фон. Нашлась и синяя краска.

— А хватит нам краски?

— Разумеется, нет, — рассудительно предупредила Аврора. — Как только придет Ладя, мы его сразу пошлем за краской.

Сбегав на кухню за кастрюлями для синей краски, Индра с нетерпением принялся за свои ирисы. По-моему, это очень приятная работа — води себе туда и обратно легким валиком. И я искренне завидовал Индре: вот бы мне такую работу!

Аврора снова взялась за протирку мебели. Мол, как только мы закончим первую стену, она сразу вымоет пол и поставит на место мебель.

На мою долю осталась люстра, которую мы забыли закрыть, и теперь она оказалась забрызганной купоросом. В общем, тоска зеленая. Одна радость — со стремянки открывается вид на улицу; собственно, ничего особенного, только дома напротив. Во всяком случае, хоть какое-то развлечение.

Для подкрепления я каждую минуту бегал к крану.

— У тебя не живот, а просто какой-то аквариум, — совершенно искренне изумился Индра. — С чего это ты все пьешь и пьешь?

— Он просто такой ненормальный, — пояснила весьма невежливо Аврора, не отрываясь от работы. — Уж если начнет, то не перестанет.

— Удивительно! И откуда вы меня столь прекрасно знаете, многоуважаемая Аврора? — усмехнулся я, а сам подумал: «Среди знакомых тупиц девчонок Аврора самая смекалистая. Не хватало еще, чтобы она докопалась до причины моей «жажды»!»

Я вышел в прихожую и, приоткрыв дверь, прислушался, не гремит ли по лестнице Делец. На пороге, скорчившись в три погибели, сидела Зузка. Я уже предвкушал кошмарную сцену, но Аврора схватила сестренку за руку и, втащив в комнату, сказала весьма добродушно:

— Ну чего ты тут торчишь? Простудиться хочешь? Почему не позвонила?

И вот тут-то я снова удостоверился, что девчонки абсолютно лишены всяких принципов! От самых страшных угроз они с легкостью переходят к улыбке.

— Ты не видела Дельца? Ну, Ладю не видела? — ласково спросила Аврора.

И Зузка что-то долго лопотала, из чего мы сделали вывод, что она вообще его в глаза не видала и ужасно счастлива, что ее старшая сестра, ее кумир, сменила гнев на милость.

Я снова забрался в свое воронье гнездо — к проклятой люстре. Не успел я обмахнуть стеклянный шар, как на станции раздался длиннющий звонок.

Все испуганно подняли головы. Аврора на цыпочках подкралась к двери. Конечно, это Делец собственной персоной.

Мы со злостью набросились на него: и что за дурацкая манера — вечно забывать условный сигнал и каждый раз попусту пугать людей! Но Делец заявил, что он пришел нас просто предупредить: он сегодня вообще не придет и только поэтому не дал условного звонка. Он забежал за брюками.

Нет, вы видели что-нибудь подобное? Аврора окончательно вышла из себя. А она-то притащила «Чикули» для его дурацких брюк!

— И бывают же на свете такие бесхарактерные личности! — вопил я сверху. — Неужели ты не понимаешь, что это подлость в третьей степени!

Но Делец не имел понятия, как извлекать кубические корни, и поэтому сохранял абсолютную невозмутимость. Не переставая улыбаться, он сказал, что пришел спросить, не надо ли нам чего купить, потому что он бежит в магазин, а по дороге просто захватит свои брюки, вот и все!

— Твои брюки останутся здесь, — отрезал Индра. — А ты сбегай на Римскую за краской. Образец здесь есть — на пакете. Да смотри не перепутай. И мигом обратно, пока ты меня не разозлил!

— Вот и все, — сказал я, закончив наконец мыть люстру.

— Нет, не все! И вообще не то! Иди-ка полюбуйся снизу, у тебя на середине целый вагон краски! — возразила Аврора.

— Хотелось бы мне знать, и кто только выдумал эти дурацкие люстры! — разозлился я. — Я и так ободрал уже себе все руки. Хватит, сыт по горло.

— Ладно, ладно, — торопливо согласилась Аврора. — Тогда протирай мебель, а я за тебя домою.

Но вскоре я пришел к заключению, что водить тряпкой по мебели тоже мало радости. Натертые тяжелой кистью руки сразу заныли.

Тем временем Индра разукрасил стену синими ирисами. Бросив работу, мы долго рассматривали его произведение.

— Смахивает на шахматную доску, — протянул я. — Во всяком случае, необычно!

— Даже глазам больно, — вздохнула Аврора. — В общем, мерзко!

— Не моя идея — твоя! — накинулся на нее сердито Индра.

— Если бы узор сделать другой краской, например желтой, тогда совсем другое дело, понимаешь?

— Теперь уж ничего не поделаешь, — стал я их успокаивать. Вряд ли у пани Ульриховой такой причудливый вкус, чтобы ей пришлась по душе эта живопись. Только, судя по всему, она вообще ее не увидит. И поэтому я только твердил свое: — Теперь уж ничего не поделаешь, и нечего ссориться!

— Как это так? — вспыхнул Индра. — Ты же сама сказала: сделай синей и зеленой краской! Я сделал по-твоему, а теперь ты сама же отказываешься!

— Да как ты можешь так говорить! — злилась Аврора, и голос ее дрожал от волнения. — Это же настоящая подлость! Сию же минуту ухожу домой!

Зузка, сидя на корточках, все свое внимание сосредоточила на ножке шкафа, похожей на большую звериную лапу. Неторопливо и старательно она вычищала пальцем даже промежутки между когтями и, поплевывая то и дело на тряпку, вытирала застрявшую там пыль. Но, услышав Аврорино «ухожу домой», она вздохнула и без единого звука поднялась с пола.

— Нет, нет! — закричал я на Аврору. — Уж если затеяли это дело, так надо, по крайней мере, хоть нанести порядок!

В разгар ссоры вернулся Разведчик. Оглядев всех нас по очереди, он удовлетворенно вздохнул и, положив на пол пакет с краской и сдачу, молча направился к двери.

Но Аврора его опередила. Словно пуля пронеслась она мимо Разведчика и загородила дверь. Ни капельки не смущаясь, точно это его вообще не касалось, Разведчик изменил направление и побрел в кухню полюбоваться на свои брюки.

Аврора на всякий случай повернула ключ и спрятала его в карман.

— За работу! — приказала она строго, как настоящий начальник. — Зузка и Енда будут вытирать мебель, Разведчик закончит люстру, а я вымою пол.

Она нарочно ни словом не обмолвилась об Индре, который молча и угрюмо размешивал синюю краску, намереваясь, очевидно, снова взяться за свои ирисы.

Разведчик с готовностью залез на стремянку и принялся протирать металлическую палку люстры. Минуту стояла полная тишина — все трудились. Потом, вздохнув, Зузка пролепетала, что она пойдет домой, ей ужасно хочется есть. Она только возьмет кусочек хлеба и сразу же вернется обратно.

— Никаких домой! — безжалостно отрезала ее сестра и кумир. — На станции целый вагон еды. Сейчас будем есть все. Потерпишь!

В моем желудке уже давно не осталось и воспоминания от бутерброда. Поэтому я решил, как только все возьмутся за еду, напиться воды, чтобы хоть как-нибудь заглушить голод.

— Вот никогда бы не подумал, что чистка мебели вгоняет в пот! — вздохнул я. — То и дело хочется пить.

Но тут я поскользнулся, точно на катке, в желто-белой луже и грохнулся прямо на стремянку Разведчика посреди комнаты. Стремянка резко захлопнулась и медленно, неторопливо накренилась к стене — дальше было некуда. А Разведчик, который, к счастью, стоял на другой ее стороне, молниеносно съехал прямо по ирисам вниз и хлопнулся на пол. И тут же взвился, точно на пружине, и в бешенстве бросился к двери. На его рубахе отпечаталась вся стена. А на стене осталась гладкая и почти бесцветная дорожка; все ирисы вместе с желтой краской перекочевали на спину Разведчика.

— Дураки, все вы дураки! — вопил он. — Вот расскажу, все про вас расскажу!

— Да погоди же, у тебя вся спина в краске! Куда ты в таком виде? — Аврора схватила его за плечо.

Выскользнув из ее рук, Ладя резко обернулся и отпихнул ее ногой.

Индра мигом вскочил с пола. Увидев его разъяренную физиономию, я решительно загородил Разведчика всем телом:

— Оставь его в покое! Это я виноват, я выбил из-под него стремянку. А если краска не держится на стене, так он тут ни при чем!

— Да, это правда, — вступилась спокойно и мягко Аврора, тем самым сразу положив конец обоюдной вспышке.

Разведчик, всхлипывая, стянул рубаху, чтобы посмотреть, что у него там на спине. А мы все сгрудились возле свежеокрашенной стены. Ирисы действительно выглядели омерзительно, они испортили нам все творческое вдохновение. Теперь наше положение стало еще хуже!

— Тихо, я размышляю! — прикрикнула Аврора, хотя никто и не думал говорить.

Она села на пол и, скрестив ноги, зажмурилась. Мы твердо верили, что Аврора даст дельный совет.

— Не знаю, — вздохнула она уныло, — не могу вспомнить, что отец прибавляет для крепости в краску. Я бы, конечно, спросила его и как-нибудь вывернулась, но он уехал и вернется только завтра утром.

Да, все складывалось печально.

— А ты не знаешь случайно какого-нибудь маляра? — повернулась она к Разведчику. — Ты ведь знаешь всех на свете.

— Нет, не знаю, — отозвался он твердо и равнодушно.

— Если ты вспомнишь и сходишь к нему, — сказал я, сделав судорожный глоток, — то я отдам тебе совсем новые ножницы, которые режут даже жесть!

Разведчик заметно оживился:

— Ладно, я сбегаю на Римскую и там спрошу. У них там на вывеске написано: «Мы поможем вам советом, если вы делаете ремонт в вашей квартире».

— Миленький Разведчик! — Аврора бросилась ему на шею.

Мягко стряхнув ее, он протянул руку за деньгами.

Но у Индры не оказалось ни копейки.

— Может, ты заплатишь пока свои? — предложил я храбро Разведчику. — Честное слово, я тебе отдам, вот свидетели!

И он мне поверил! Я у него пользовался доверием. Разведчик повернулся и исчез.

Все взялись за еду, причем Аврора выделила порцию и для Разведчика. Я от еды отказался: во-первых, у меня болит живот, а во-вторых, у меня вообще нет аппетита.

— Ну попробуй хоть кусочек! — упрашивала Аврора. — Это же печеночный паштет, ужасно вкусно. Мама натерла туда еще луку.

Это оказалось свыше моих сил. Я решил попробовать только из-за лука; такой паштет я еще не ел.

— Ой, не могу! — захохотал Индра (первый признак его хорошего настроения). — И это человек с больным желудком!

Мы с нетерпением ожидали Разведчика. Сейчас он уже, наверно, выходит из трамвая на Французской и бежит по Маховой. Значит, еще каких-нибудь шесть минут. Если взяться за это дело по-спортивному, а именно так мы обычно мчимся в школу, то на это уйдет всего-навсего три минуты, не больше.

И мы засмеялись, потому что не успели договорить, как раздался наш условный сигнал.

— Закрепитель, — сказал он деловито, бросая на пол коробку. — Специальный клей. Внутри инструкция. Рекомендуется еще немножко молока.

Молоко! Теперь Аврора вспомнила: когда у них дома красят стены, ее всегда специально посылают за молоком для краски.

Индра попробовал смешать желтую краску с имевшейся у нас в большом количестве синей и полученную чудесную зелень проверить на стене. Мы сгорали от любопытства. Нам всем ужасно понравилось.

— Это будет невероятно красиво! — восторгалась Аврора. — Только, по-моему, краску надо развести погуще, чтобы она закрыла эти дурацкие ирисы!

— Ясно! — кротко согласился Индра и отправился на кухню искать самую большую посудину, чтобы заготовить краску на всю комнату.

— Почему-то у нас осталось очень мало свободных кастрюль! — пожаловалась Аврора, которой понадобилось развести купленный клей.

По мере того как пустел буфет пани Ульриховой, на полу выстроилось невероятное количество кастрюль с синей, желтой и белой краской.

— Молоко! Где же мы возьмем молоко, если все молочные рядом уже закрыты? — вздохнула Аврора. — Может, кто-нибудь сбегает в город?

— Незачем тратить напрасно деньги, — решил я твердо. — Разведчик, сбегай к нам. Одолжи молока для кого-нибудь из соседей, для кого — придумай сам!

— Отлично! — подхватила Аврора. — Потом зайди к нашей маме. Понятно? Мы ведь не можем сами: обязательно заставят сидеть дома!

Разведчик все понимал. Очевидно, ему просто не хотелось, чтобы они уходили со станции, и поэтому он был полон готовности идти хоть сейчас. Мы решили красить втроем — Аврора, Индра и я, — тогда до обеда успеем закончить всю комнату.

— А потом вымоем пол, и к вечеру комната готова, — уже заранее ликовала Аврора.

Разведчик сначала вернулся с молоком от нас, а потом от Аврориной матери. Он действительно оказался для нас неоценимым помощником, и мы это прекрасно сознавали. Но стоило ему увидеть, что мы разделили краску на троих, не подумав о нем, как лицо у него вытянулось от огорчения.

— Ладно, ребята, пусть он тоже красит, — попросила Аврора. — Он заслужил! Пусть он тоже красит. У нас ведь есть еще одна кисть!

Таким образом, Разведчику тоже выделили одну стенку. Но, поскольку ему с Авророй достались всего-навсего кисточки, а нам солидные кисти, то им обоим отвели самые короткие стены: Авроре — с двумя окнами, а Разведчику — с дверью в прихожую.

— Ребята, смотрите! — воскликнула вдруг Аврора. — Тут есть еще одна кисточка. Она, правда, засохла и немножко твердая, но если ее размочить, то вполне сойдет. Можно Зузке тоже покрасить простенок между дверьми? Ладя, можно, правда? Чтобы она не обиделась!

Разведчик милостиво согласился, мы тоже не возражали. А потом, все-таки Аврора как-никак начальник станции! В результате Зузка, сияя от счастья и благодарности, обзавелась кисточкой, и даже специально для нее отлили немного краски в кофейную кастрюльку.

— Когда еще понадобится, скажи! — предупредила ее материнским тоном Аврора. — И будь внимательна! Это очень важная работа!

Мы, мастера, у которых за плечами уже солидный опыт, не принимали всерьез столь незначительного и неопытного помощника, но человеку всегда приятно проявить немного великодушия. Ладно, пусть красит! Если испортит, мы в два счета закрасим, вот и все.

И, напялив наши шапочки, мы развернули настоящие темпы работы.

Мы трудились, не жалея сил. Индра покачивался на стремянке из стороны в сторону, размахивая левой рукой, как настоящий маляр. Я пробовал подражать ему, но у меня меньше гибкости: он худощавый и на полголовы выше меня. Подумаешь, я тоже похудею! Даже стану худее его, буду самым худым во всем классе!

— Чтобы мыть полы, нам необходимы ведра, — озабоченно предупредила Аврора, стоя возле своей стенки у окна.

Не может ли Разведчик разведать, где их достать? Одно она принесет из дому, но этого недостаточно. «Ведро», — повторяет с отсутствующим видом Разведчик. Одно ведро стоит на лестнице в подвале, оно принадлежит привратнице. Разумеется, он его принесет. И вообще доставит столько ведер, сколько нашей душе угодно, заявляет он. За это он ручается!

Мы усердно размахиваем кистями; в комнате с наступлением темноты увеличивается количество зеленых полос на стенах; каждую минуту кто-нибудь мчится за новой порцией краски на середину комнаты, и мы слышим восторженный вопль: «Ой, как красиво! Ужасно красиво!» А Аврора добавляет: «Прямо бархат!»

— Да-а, ведра! — вспомнила она вдруг. — Все это прекрасно, но нам понадобятся еще тряпки и щетки!

— Это я все притащу в два счета! — успокаивает Разведчик.

Теперь он маячит на стремянке высоко над дверью, и Индра, согнувшись у самого пола, говорит, не оглядываясь:

— Ты мировой парень, Ладя! Просто мировой! Мы тебе обязательно подарим что-нибудь хорошее. Енда — ножницы для жести, ну и я тоже что-нибудь. Обязательно!

Но тут вдруг Разведчик совершенно бескорыстно и с полным достоинством сказал:

— Мне надо знать, который час. Говорите мне каждый раз, сколько времени, у кого есть часы, ладно?

Отогнув рукав блузы, я показал:

— Без десяти двенадцать!

Разведчик молниеносно скатился с лестницы:

— Обед! Обед для вдовы! — И, сорвав с себя халат, он пулей выскочил из комнаты, бросив в дверях: — Я захвачу у нее ведро. Я знаю, где оно стоит.

— Ох, сил моих нет! — фыркнул Индра. — Я бы тоже не прочь сбегать за обедом для какой-нибудь вдовы!

Индра продолжал усиленно размахивать кистью. А потом отправился докрашивать брошенную Разведчиком стенку. Мы закончили только в первом часу, а у нас в воскресенье и на праздники раньше и не обедают, у Авроры тоже. Она страшно жалела, что не напомнила Разведчику о ведре, чтобы сразу взяться за пол.

— Давайте напишем ему записку азбукой Морзе и оставим в дверях!

— Ты в своем уме? Да разве он знает азбуку Морзе? — Индра только удивленно вздернул брови.

Тогда я предложил просто нарисовать ведро, — может, он вспомнит.

Верно, вот это дело! Отыскав бумагу, Индра тотчас же изобразил ведро. И даже пририсовал щетку с парой ворсинок и не менее двадцати восклицательных знаков. Затем мы, соблюдая полнейшую тишину, разошлись по домам. «Свистать всех наверх!» — прошептали мы на прощанье наш девиз. Время не уточняли. Но как можно скорее.

10

Сегодня мама не варит обед, а разогрела вчерашний, как и каждый понедельник. У мамы настроение все еще не поднялось. Она сердито сверкнула на меня глазами и строго сказала:

— После обеда переоденься, нечего рвать последний костюм.

Меня это вполне устраивало: по крайней мере, не надо дрожать над выходным костюмом, что при нашем положении совсем не легко. Я подмигнул Индре, заметив, что у него на лбу, в том месте, где начинается черная шевелюра, поблескивает зеленая полоса. Мама, которая все на свете замечает, ничего не сказала. Ведь это касалось Индры, а не меня.

В праздники и воскресенье я человек свободный. Посуду не мою, разве что вытираю. А сегодня даже и не вытирал, потому что отец вдруг сделал удивительную вещь — перехватил у меня полотенце и стал вытирать сам. Не иначе, как хотел задобрить маму. Он тоже не любит, когда мама сердится. И она наконец заговорила с ним.

Отец говорил больше обычного, что-то настойчиво объясняя ласковым голосом. И мы выскользнули с Индрой совершенно незаметно. Я только еще разок вернулся за ведром, тряпкой и щеткой.

— Полный порядок, — шепнул Индра, закрывая за нами дверь.

До самого первого этажа мы мчались по лестнице во весь дух.

Печка у нас еще не погасла. Все было как полагается. На полярных станциях тоже строго следят за тем, чтобы огонь горел равномерно. Заложив руки за спину, мы застыли посреди комнаты, внимательно разглядывая нашу работу. Зрелище великолепное! Зеленые стены отлично отражались от белого потолка, а белый потолок выделялся на фоне зеленых стен, и все вообще было прекрасным и эстетическим, как выразился Индра. А меня это ученое слово, смысл которого я не совсем понимал, окончательно покорило.

Индра еще больше вырос в моих глазах! За всю свою долгую жизнь я еще не встречался с таким потрясающим, звучавшим так необычно словом. Я решил, что оно похоже на слово «элегический», о значении которого я приблизительно догадывался: оно воспевало жизнь и смерть или что-то в этом роде! Слово «эстетический», как я разумею, выражало ну просто все-все, лучше уж и не скажешь.

Правда, если смотреть на дело наших рук повнимательнее, то можно увидеть, что потолок не так уж белоснежен и ровен, что старые грязные пятна не желают исчезнуть ни за что на свете. И зеленые стены при более внимательном осмотре выглядели неодинаковыми, словно краска легла где-то погуще, а где-то пожиже. Следы щетки тоже виднелись довольно отчетливо. Но стены еще не высохли, и можно было надеяться, что все эти грязные полосы просто-напросто от сырости.

Впрочем, если кто-нибудь войдет в нашу покрашенную комнату, то ему бросится в глаза вся окраска, и он не будет считать грязные полосы и разглядывать следы, оставленные щеткой. Это нас немного утешило.

Когда заявилась своей собственной персоной Аврора, пришедшая с Зузкой вскоре после нас, то, так же как и мы, застыла посредине комнаты и принялась внимательно разглядывать потолок и стены.

— У меня идея, — наконец заключила она. — Когда стены высохнут, пусть Индра на месте полос что-нибудь нарисует.

Индра, разумеется, сейчас же пожелал уточнить, что именно, и Аврора стала вслух размышлять:

— Может, цветок или что-нибудь в этом роде... Посмотришь, скажем, на розу и сразу забудешь о грязной полосе.

— Здорово! — Просияв, Индра заявил во всеуслышание, что, будь Аврора парнем, он бы ее расцеловал, хотя мальчишек все равно не целуют.

Индра выбрал розу. Он быстренько ее нарисовал и хотел вырезать из куска плотного картона. В ход была пущена коробка от ботинок. Красной краски в тюбиках Аврориного отца вполне достаточно, а зеленые листья он сделает в тон стенам, только потемнее. Я отправился искать посуду для красной и темно-зеленой краски, и очень скоро мне пришлось заявить нашей команде, что в этом отношении наши дела плохи.

— Ерунда, — с озабоченным видом заявил наш начальник, — что-нибудь притащим.

Тут я прислушиваюсь. Что такое? На лестнице вдруг послышалось какое-то странное звяканье: то нежный, мелодичный звон, то резкий, пронзительный лязг. Вся эта многоголосая мелодия поднималась с первого этажа и неслась наверх.

И вдруг все звуки разом оборвались у нашей двери. Кто-то легонько постучал, но тут мы уже смекнули, в чем дело, и открыли.

Разумеется, это он, наш Разведчик, увешанный, как рождественская елка, сразу пятью ведрами. Сначала нас все это рассмешило, хотя Разведчик сохранял самый невозмутимый вид, — оказывается, ведра ни в коем случае нельзя перепутать, иначе произойдет настоящая катастрофа.

И он перечислил нам все ведра. Вот это — Кабелачей, они забыли его около мусора; это он прихватил у вдовы в передней, а то, совсем кривое, настоящий прапрадедушка, принадлежит жене управляющего, Разведчик подхватил его на лестнице в подвале. Совсем новое ведерко он выклянчил на третьем этаже от имени привратницы, которой никто никогда не отказывал, вернее, не осмеливался отказать, а последнее ведро притащил из дому.

— Уф! Ну всё, — заключил он и вытер лоб.

— Мой дорогой, золотой Разведчик! — растроганно провозгласила Аврора, словно он стоял не рядом с нами, а за тридевять земель. — Надо сказать прямо, что ты замечательный товарищ, готовый на любую жертву, а кроме того, ловкий и хитрый парень.

Да, без Разведчика мы бы совсем пропали — это признали все.

После такой общественной похвалы Разведчик немного заважничал, но за работу взялся как черт.

Аврора назначила трех мойщиков и двух водоносов — так дело пойдет быстрее. Мы трое, как самые старшие, снова согнулись над полом.

Пол мы скребли с настоящим вдохновением. И если бы кто-нибудь прислушался к звуку наших скребков, он сразу бы уловил мелодию, хоть и не очень красивую, но все же звучавшую вполне отчетливо. Даже такое немузыкальное ухо, как мое, разбирало три различных тона щеток. У Индры голос скребка был звучный, глубокий, настоящий бас; у Авроры — нежный, тоненький, а у меня ни то ни се, что-то среднее.

У обоих наших водоносов работы было по горло, они еле поспевали за нами. Едва мы притронулись к полу, как вода в ведрах мигом пожелтела.

— Уж лучше раздеться до трусиков и не обращать внимания на каждую каплю, — стонал Разведчик.

— А по-моему, ты вообще не обращаешь внимания на капли, — спокойно заметила Аврора.

И правда, следы усердной работы водоносов большими лужами тянулись от водопровода к нам и обратно к уборной, где было настоящее озеро. Водоносы промокли до нитки; впрочем, и мы выглядели не лучше.

Наконец пришлось объявить общий перерыв и вытереть самые большие лужи, которые начинали быть серьезным препятствием для работы. А Индра тем временем стал рисовать на зеленой стене первые розы.

Он одним махом сделал несколько самых разнообразных роз. Казалось, они парят прямо в воздухе. Зрелище потрясающее. Красные розы с двумя зелеными листьями пришлись всем по душе.

— Прямо художественное произведение! — восхищенно вздохнула Аврора. — А представьте еще желтые шторы на фоне зеленых стен с розами — ну прямо как в сказке!

— Пожалуйста, как только высохнет стена и появятся грязные полосы, тотчас же зовите меня, — сказал Индра с гордым и деловым видом. — Я немедленно влеплю туда розу!

— А на чистый пол давайте сразу поставим мебель, — распорядилась Аврора. — Как вы думаете, стоит натирать пол под мебелью или нет?

Этого мы не знали, даже представления не имели. Но тут же единогласно решили: пола под мебелью не видно, значит, и натирать его нет смысла.

— Хорошо, — согласилась Аврора, — пасты и так страшно мало, не хватит на всю комнату. А идти за ней домой — раздеваться, переодеваться и снова одеваться, да еще трястись от страха, чтобы никто не заметил, ужасно неприятно.

— Отложим этот вопрос, сейчас он не самый главный, — сказал я тоном бывалого полярника на важных совещаниях. — Ближайшее будущее покажет, что и как... Уважаемые полярники! — крикнул я немного погодя. — Мы забыли об очень важном — об окнах! Насколько мне известно, мама всегда моет дома окна в первую очередь.

Аврора, наш начальник, выглядела в эту минуту весьма растерянной. Да, и ее мама поступает точно так же. Но разве обязательно всегда пользоваться старым методом? Может быть, он не так уж хорош. Подумаешь, великое дело! Окна они вымоют в последнюю очередь. Просто на чистом полу расстелют бумагу, и все сойдет отлично.

— А теперь за работу! — воскликнула Аврора. — Никаких увиливаний!

И снова зазвучали в три голоса щетки, напевая в бодром ритме приятную мелодию.

Только не воображайте, пожалуйста, что это приятное занятие!

В душе я жалел Индру и Аврору, которые не смогли в этой работе найти что-нибудь полезное для себя. Лично для меня мытье полов имело свой смысл, и даже немалый. Ведь я читал, что палубу на кораблях то и дело моют, с той только разницей, что там никаких затруднений с водой. Ее не нужно приносить и уносить, а это уже огромное облегчение! Палубу поливают шлангами прямо из моря, и грязь смывается сразу за борт.

— Индра, розы! — крикнула Аврора.

Индра мигом вскочил с пола и кинулся к дверям, куда мы утащили все кастрюли с красками. Схватил там свою трафаретку и прихлопнул ее к стене, где только что проступила свежая полоска.

— Ну и пятно тут, будь здоров! — буркнул он. — Не сделать ли тут две розы?

Аврора присела на корточки и с серьезным видом стала размышлять, глядя на стену и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.

— Нет, — сказала она наконец решительно. — Это испортит общее впечатление. Лучше на этом месте что-нибудь поставить.

— Ну что ж, можно и так.

Индра горел желанием рисовать розу за розой, но он смирился.

Каждая роза означала для нас передышку. Водоносы тоже приостанавливали свою деятельность и разглядывали розы вместе с нами. Я с удовольствием распрямлял онемевшую спину. У меня, наверно, по наследству от мамы, слабая спина, и мне придется всерьез над этим задуматься: ведь спина, как и ноги, для любого полярника самая важная часть туловища. Случается, что тягачи вязнут в снегу, скользят по льду, собаки падают от усталости, и их приходится пристреливать, у самолета кончается бензин, или он не может стартовать, да мало ли еще что бывает, и вот тогда надо, чтобы у полярника была крепкая спина. Он взваливает на нее самый важный груз и несет к ближайшей станции десятки, а то и сотни километров.

— Не смениться ли нам на время? — предложил я робко и нерешительно. К чему мне носить все время воду? Ни к чему! На кораблях есть механизмы для подачи воды, а на станциях полярники делают воду из снега.

— Ладно, давайте сменимся, — вздохнула Аврора.

Разведчик притащил последнее ведро, прежде чем закончить на время свои обязанности водоноса. И тут же опять споткнулся, все содержимое ведра вылилось на пол. Мы испуганно отскочили от разлившегося во все стороны озера. И откуда только в одном ведре столько годы? Словно ее спустили из целого пруда!

Некоторое время в комнате стояла полная тишина.

— Проклятье! — вздохнул Разведчик, не поднимаясь с пола.

— Ну вот, все испортил! — произнес я уныло.

— Что «все»? — сердито накинулась на меня Аврора.

Но тут Разведчик с оживленным видом вскочил на ноги:

— Придумал! Придумал! У привратницы на лестнице есть щетка на палке. Давайте я притащу ее, мы сразу вымоем пол, и готово дело!

— Идея! — ликовала Аврора.

Вода залила только грязную часть пола. Счастливая случайность! Она освободила нас от утомительного стояния на коленках. Всем нам это уже порядком надоело. Теперь работа пойдет в темпе.

— Если он не притащит эту щетку на палке, — сказал Индра, — я соберу все наши щетки, насажу на палку от метлы, и дело с концом!

— «Дело с концом»! — усмехнулась Аврора. — Вот так умник! Во-первых, на это уйдет много времени, а во-вторых, щетки вообще не наши.

— Я принесу щетку на палке обязательно, — заявил Разведчик и уже начал стаскивать с себя мокрый и грязный, когда-то белый халат и натягивать прямо на глазах у девчонок штаны Индры.

Щетка стоит за дверями подвала. Нужно только проскользнуть мимо квартиры привратницы, сбежать несколько ступенек вниз и потом — это самое сложное — открыть дверь, которая всегда скрипит и долго еще хлопает, хотя из подвала давно вышли.

Мы посоветовали Разведчику бросить глубинный зонд тишины, и на этот раз он согласился. Привратница, может быть, ушла, и это было бы для нас невероятной удачей! А может, она спит, и тогда ее разбудят даже самые тихие шаги, крадущиеся мимо двери. Она каждому в доме твердит, что плохо слышит и что в ближайший понедельник пойдет в больницу, но, по-моему, что-то незаметно, чтобы ее слух стал слабее. Она слышит на лестнице даже дыхание, особенно если речь идет о каком-нибудь тайном или запрещенном деле.

Глубинный зонд тишины — таково было принятое решение. Разведчик развил перед нами весь план действий.

Грохот и шум сразу выманят привратницу из квартиры, она кинется прямо к подвалу, но у Разведчика в руках будет пустое ведро для угля: объяснение, почему заскрипели двери подвала и почему в абсолютной тишине вдруг грохнулся совок. Конечно, привратница прочитает лекцию, что нужно быть осторожнее, но потом вернется домой, а остальное уже дело нескольких секунд.

Мы воздали Разведчику — в абсолютной тишине — должные почести. Аврора даже объявила его спасителем нашей полярной станции.

Потом мы принялись за пироги и, чтобы сэкономить чистую посуду, которой в буфете становилось все меньше и меньше, стали пить чай по двое из одной чашки.

Аврора с чашкой в руке обошла огромную лужу и уставилась на сохнущий пол: нельзя ли туда уже поставить мебель, которая громоздилась посредине нашего озера.

— Конечно, пол не очень чистый, — вздохнула она сокрушенно.

— Это оттого, что паркет старый. Мама всегда так говорила, — сказал Индра.

— Ой! — вдруг взвизгнула Аврора испуганно. — Ведь мы совсем-совсем забыли... Мы же моем только водой!

— А что ты имеешь против воды? — удивился Индра.

Но она все повторяла:

— Мыльный порошок, к воде надо добавить мыльный порошок.

Ну разумеется! Я тоже вспомнил, что мама никогда не моет пол одной водой. Черт возьми! А ведь у нас дома этого порошка хоть отбавляй. Это одна из моих обязанностей — следить, чтобы порошок всегда был в наличии.

— Зузка, — сказала Аврора тоном приказа, — ступай сейчас же наверх к маме Енды и одолжи мыльный порошок. Скажешь: «Пожалуйста, одолжите, сколько можете, пани Сухая. Наша мама сегодня должна намочить белье».

Первым с победоносным видом вернулся Разведчик со щеткой, а вскоре подоспела и Зузка с тремя пачками мыльного порошка.

— Ну, как ты сказала? — выспрашивала у нее Аврора.

Зузка наклонила голову и, улыбнувшись, изобразила нам все в лицах:

— «Мама просила, если можно, десять пачек. У нас ужасно много грязного белья».

— Ну, а пани Сухая?

— «А ты не путаешь? — сказала она мне. — Может быть, одну пачку?» А потом дала три.

— А что делают наши? — спросил я с любопытством.

— Ничего! Твоя мама шьет, а отца в кухне нет.

Когда я подумал о доме, мне показалось, что он удален от меня на тысячу километров, на все огромное расстояние от антарктических льдов до Виноград.

— Ну, больше ничего не надо? — спросил Разведчик гордым и торжествующим тоном. — Говорите, пока я не переоделся.

— Бумага! — воскликнула Аврора. — Бумага на пол, иначе мы его затопчем.

— Будет сделано! — ответил Разведчик решительно и мигом исчез.

Все мы прекрасно знали его ящик, куда он собирал все, что принимали в утиль. Он отвозил обычно свой ящик на старой детской коляске. Нам было также известно, что он владелец уймы лотерейных билетов за сдачу старья в утиль и единственный из всего дома может надеяться выиграть машину «Спартак», мотороллер и трижды по пятьсот крон — всё сразу!

А пока мы с горя вытерли лужи и приготовились расставлять мебель.

— А разве мы не будем больше рисовать розы? — разочарованно спросила Аврора.

Нет, роз на стенах и так слишком много! Так решили мы все, хотя Индра готов был делать их до бесконечности. Красной и зеленой краски в кастрюльках почти не убавилось, к тому же ему было жалко расставаться с картонной трафареткой. Аврора посоветовала сделать в кухне целую кайму из роз. Это будет наверняка красиво! Я не на шутку струхнул — неужели они собираются красить и кухню?

Но тут они дружно накинулись на меня. Может быть, я воображаю, что комната будет чистой, а кухня — чернее сажи?

Я сконфуженно молчал, стараясь передвинуть пузатый шкаф на его прежнее место.

— Уф, ну и тяжесть! — простонал Индра и старательно плюнул себе на ладони, что привело Аврору прямо-таки в ярость.

— Я тут надрываюсь, как последняя дура, а он плюет на ладони и хватается за полировку!

Индра молча стерпел эту атаку и только виновато пожал плечами — мол, со шкафом ничего не случилось. Мы помогали себе возгласами, как грузчики, и шкаф наконец, как толстое чудовище, тяжело сдвинулся с места. В разгар работы мы даже не услышали, как пришел Разведчик, который захватил с собой ключ, и, остановившись посредине комнаты, с грохотом сбросил с плеч тяжелые бумажные рулоны.

Оказалось, это были плакаты, все одинаковые, новые, еще пахнущие типографской краской. Они призывали есть побольше овощей и фруктов. На них был нарисован малыш, уплетающий морковь, вокруг него красовался венок из овощей, а по углам были разбросаны корзинки, полные самых разнообразных фруктов.

— Что это такое? — спросил я. — И ты смеешь утверждать, что они добыты честным путем?

Разведчик глубоко вздохнул и вытер ладони о штаны.

— Абсолютно честным, — сказал он. — Я достал их для утиля.

В конце концов не наше дело, врет он или нет. Эти плакаты нам очень пригодились. Их было столько, что мы отлично закрыли весь пол.

Поэтому — ура Разведчику!

Да и кому нужны, собственно, эти плакаты? Овощи в это время года растут только в парниках, а клубники и вишни нет и в помине. Разведчик говорил чистейшую правду.

Когда Индра повесил несколько картинок на старые гвозди, мы пришли в полный восторг. Золотые и черные рамки очень красиво выделялись на зеленом фоне.

— А когда повесим занавески, вот увидите, как будет здорово! — ликовала Аврора. — Они, наверное, уже высохли. Слушай, Разведчик, отнеси их утром перед школой в гладилку, ладно? Ты туда все время ходишь, и никому это в глаза не бросится.

— Само собой. — И Разведчик принялся перечислять, чье белье он относит гладить: пани Краличковой, Лаштувковой, Павличеков.

— Хватит, хватит, это никого не интересует, — сказал Индра.

Он вешал зеркало, и ему требовалось для этой трудной работы полное спокойствие. Повесить зеркало оказалось не так-то просто. Оно елозило по стене вниз и вверх, да еще вдобавок Аврора твердила:

— Смотри не обдери стенку! Иначе тебе будет плохо!

Но он, не слушая ее, простонал:

— Уф, эта идиотская скоба сведет меня с ума!

Но вскоре скоба попала на нужное место, и зеркало очутилось на стене. Индра все еще не отнимал от него рук, словно не веря своим глазам. Мы отошли подальше, чтобы прикинуть, как выглядит зеркало среди новой обстановки.

Оно уже не казалось мне тусклым и мертвенно-холодным, со странными зеленоватыми отблесками. Сейчас это было обыкновенное зеркало, какие висят всюду и на какие человек вовсе не обращает внимания. Наши лица выглядели в нем куда лучше, чем в жизни. И Аврора, и мало чем примечательная Зузка, и Разведчик со своей круглой физиономией в веснушках и маленькими хитрыми глазками. Только сейчас я как следует разглядел, что Индре с его правильным, словно точеным лицом, пожалуй, можно вполне сниматься в кино. А мне? На мое лицо лучше и не смотреть! Да и кому охота любоваться такой круглой рожей, которая никак не желает удлиниться, как я ни отказываюсь от пищи и сколько ни пью воды!

Просто зло берет!

— Больше не будем ничего вешать, сначала вымоем пол, — приказал наш начальник. — Вода с порошком уже согрелась.

— Жду приказаний от уважаемого начальника, как мыть! — крикнул Индра и подхватил щетку на палке, как хоккейную клюшку.

— Пожалуйста, без шуточек! — И Аврора важным тоном назначила меня убирать грязь, Индру — скрести пол, а Разведчика — вместе с ней таскать воду и выливать ее на пол.

Аврора — самый серьезный член нашего полярного коллектива. Она терпеть не может, когда много шутят, опасаясь, как строгий начальник, что мы перестанем работать по-настоящему. Лучше всех ей подчиняется Зузка — сама серьезность, — а мы, мужчины, то и дело хохочем и с удовольствием хватаемся за любое развлечение, лишь бы как-нибудь скрасить и облегчить нашу утомительную работу.

Индра усердно тер пол щеткой, а я собирал грязную воду в цветных разводах до тех пор, пока вода совсем не посветлела. Дело шло у нас быстро. Скоро мы оказались у самых дверей, почти закончив эту работу.

— Уф! — Индра поправил на палке щетку. — У меня по спине словно трактор проехал!

Я тоже не чувствовал рук от беспрестанного выжимания толстых, больших тряпок. Мы с Индрой были рады, что комната не очень большая, с нас и такой по горло хватит!

— Никаких передышек! — накинулся наш начальник. — Надо еще вымыть окна. Я сосчитала оконные стекла, их ровно шестнадцать. Значит, на каждого приходится по три, а шестнадцатое вымоет тот, кто окажется последним.

— А мы не будем мешать друг другу? — на всякий случай спросил я.

Но Аврора заявила, чтобы я и не мечтал отделаться от мытья окон. Мы с Индрой моем окна снаружи, остальные — внутри.

Тогда я решительно сказал:

— Не будем терять время даром!

Оказалось, что нам с Индрой здорово повезло: тем, кто мыл окна внутри, пришлось вдобавок стирать с рамы желтую краску.

— Тихо! Тихо! Слушайте!

Мы замолчали и прислушались. За дверями кто-то стоял. Этот «кто-то» вытер ноги о рогожку. Значит, это не призрак, как я вначале вообразил, не дурацкий скелет с косой на плечах пришел сообщить нам о смерти пани Ульриховой. Иногда мне даже самому стыдно за свои детские мысли.

— Белый медведь снова заявился к нам в гости, — шепнул Индра и на цыпочках подкрался к дверям. — Уходит, — объявил он.

Вскоре и мы услышали, как неизвестный торопливо спускается с лестницы, весело насвистывая на ходу.

— Кто же это такой? — задумалась Аврора.

— А может, за ним последить? — проворно откликнулся Разведчик.

Но ему не разрешили: он еще не вымыл свои стекла.

— И вообще, зачем тебе подвергаться такой опасности? — сказал ему Индра. — Белого медведя мы возьмем на мушку в другой раз. У меня вопрос ко всем членам нашей полярной станции, пока безымянной. Когда мы соберемся? Завтра в три?

— Ужасно глупо все бросать в таком виде из-за какой-то школы, — жаловалась Аврора.

В три у нее еще кружок в Доме пионеров. Придется встретиться не раньше чем в четыре.

— Придешь? — спросил Индра Разведчика.

— Железно! — ответил тот с несокрушимой уверенностью.

И тут по дому разнесся голос, который был слышен до самого подвала; он словно стремился проникнуть во все комнаты дома и во все щели:

— Ла-а-а-а-а-дя-а!

Разведчик молча соскочил со стремянки, стянул рабочий халат, собрал свои вещи и кинулся к двери.

— Это его мама, — тихонько и боязливо шепнула Зузка.

Мы домыли его окна и Зузкины, иначе бы она возилась с ними до завтрашнего дня.

— Совсем ты не годишься мыть окна! — с презрением бросила ей старшая сестра. — Одевайся и жди меня. Пойдем домой.

Прежде чем разойтись по домам, мы остановились на последнем плакате, брошенном у двери, и внимательно все осмотрели. В полумраке краска на стенах выглядела великолепно. Вымытые окна и вычищенная мебель приобрели какой-то строгий и неприступный вид.

— Очень красиво, — вздохнула тихонько Аврора. — По-моему, эту комнату нужно объявить запретной зоной, чтобы с ней ничего не случилось и чтобы ее никто не загрязнил.

Мы с ней сразу согласились. Правильно, такая опасность есть. В передней, в кухне, всюду текли грязные реки.

— Ну, пока! Завтра в половине пятого! — Аврора схватила Зузку за руку, и они ушли домой раньше нас.

11

Как странно видеть «школьную» Аврору, старательно причесанную и аккуратно одетую! Тем сильнее я грустил по нашей полярной станции, где мы были сплоченным коллективом, дружным, как одна семья. Только сейчас я понял разницу: в школе, в нашем доме, на нашей улице, при встречах в Доме пионеров мы всегда бывали вместе, но не чувствовали себя очень близкими, а так просто, товарищами! Разошлись по домам — и всему конец, каждый сам по себе. Мне не хватало и Разведчика, и маленькой Зузки, и даже Индры, хотя мы с ним спали в одной комнате и вместе явились в школу. За партой он снова превратился в прежнего Индру, который всегда мне казался немножко чужим.

И я очень обрадовался Аврориной записке, вернее, не записке, а целой странице из тетради, исписанной азбукой Морзе! «Знаете, как называется наша станция?»

Я сразу же ответил, но не шифром, а просто: «Индров». Или «Земля Алжбеты», но Индра так не захочет! Подумай еще». И тут я вдруг вспомнил одну ужасную вещь и мигом уведомил начальника: «На станции остались все ведра. Ну и шум поднимется! Что делать?»

Аврора приписала к моему сообщению: «После школы разнесете! Захватите с собой Разведчика. Если не получится, оставьте ведра на первом этаже, пусть хозяева разберут их сами». Подпись: «Начальник».

Индра спросил меня взглядом, что происходит. Я не мог послать ему записку и поэтому изобразил в воздухе ведро. Он ничего не понял. Я пожал плечами и отвернулся.

На уроке русского языка я не люблю отвлекаться. По русскому я первый ученик, а удержаться первым среди двадцати восьми учеников дело нелегкое. Я все время чувствую свою ответственность: учитель ко мне часто обращается, как только случаются какие-нибудь затруднения. Что касается русского, то я здесь следую Амундсену, который зубрил иностранные языки каждую свободную минуту, зная, что без них не обойтись. А что, если мне вдруг придется быть в Москве, в Главном управлении Северного морского пути, как же там обойтись без русского? Или как я смогу написать доктору Сомову, начальнику полярных экспедиций? Если бы я сделал в таком письме уйму грубых ошибок, я бы не получил никакого ответа!

— Зеленкова, переводи, где мы остановились!

Я испугался за Аврору — ведь она не следила за чтением. Но она мужественно встала и откашлялась.

— Переводи!

— Вы знаете, у меня болит горло, — проговорила она тихо-тихо и снова закашлялась.

— Ну что ж, придется тебе поставить двойку!

Аврора, запинаясь, начала читать, к счастью, с нужного места. Конечно, она то и дело спотыкалась. Наконец ей разрешили сесть. Теперь она уже не оглядывалась и весь урок просидела, опустив голову на руки и закрывая горло.

На обратном пути из школы мы вытащили, согласно приказу начальника, ведра из квартиры и выстроили их в ряд на первом этаже.

Около пяти часов, как было договорено, мы с Индрой пришли на нашу станцию. Нас встретила неприятная тишина и настоящий полярный холод. Мне казалось, что мы попали в домик из снега, какие полярники строят на дорогах среди снежной пустыни.

— Затопим? — тихо предложил Индра.

Мы зажгли только газовую плитку. Было уже почти пять часов, но никто не появлялся. Тогда мы принялись за уборку кухни — работу, в общем, занятную. Но, по-моему, гораздо легче все разбирать, чем все постепенно складывать на место.

Теперь нам стало совсем тепло. Хуже всего дело обстояло с огромным буфетом, который мы собирались передвинуть на середину кухни. Нам казалось, что мы двигаем каменную гору. Пришлось вдвоем взяться за одну сторону буфета, иначе он не сдвигался с места.

— Ой, сил моих нет! — стонал Индра в короткие перерывы, красный от натуги.

— Ну и гроб! — ругался я со злостью. — Самый настоящий гроб!

Перестановка буфета нас немного оживила, но, как только он стал на положенное место, мы снова впали в полное отчаяние. Было почти полседьмого — и мало надежды, что кто-нибудь придет.

Пришлось и нам покинуть станцию. Что было делать?

Когда мы сидели у нас за ужином, по дому разнесся крик.

Наша привратница, подумал я. Вряд ли кто другой решится так орать.

И тут же у нас зазвенел звонок, так, что я даже привскочил от неожиданности.

— Пани Сухая, я с самого утра не могу найти свое ведро, везде обыскалась, — грохочет голос в передней, — и вдруг нахожу эту старую развалину там, где я его сто раз уже искала. Таких хулиганов, как у нас в доме, нет нигде! Нигде!

У мамы на этот раз решительное лицо. Она может заверить привратницу, что я в жизни не интересовался ведрами. Нет, никогда. Мама бежит к уборной, хватает наше ведро и начинает разглядывать его со всех сторон, даже дно, словно там можно увидеть что-то достойное внимания... а я сразу замечаю, что у нее в руках не наше ведро и что она никак не может понять, как это могло случиться. «Нет, действительно странно», — читаю я в ее глазах.

— И щетка ко мне попала чужая, — ноет привратница уже в дверях. — У меня сроду такой не было. В этом проклятущем доме все нужно привязывать!

— Я ничего не знаю, — говорит мама. — Я только что пришла с работы.

Мама быстро поставила ведро на его обычное место. Потом посмотрела на меня, но мой невинный и безучастный вид сказал ей, что я тут ни при чем. И она не решилась подозревать меня всерьез.

Мы с Индрой долго хихикали в постели.

Вдруг раздался легкий удар в оконное стекло. И снова, но уже посильнее.

Я вскочил. За окном болтался совок для угля — наш глубинный зонд тишины. Сигнал Авроры!

Мне приказано лежать. Я заболела. Сообщите, что вы делали на станции?

Начальник Аврора.

Молодец Аврора! А мы-то совсем упали духом, думали, что ты нас предала. И мы тотчас ответили на обратной стороне записки:

Сегодня убрали кухню. Ждем приказаний!

Мы постучали зондом. Совок пополз вверх, а мы стали ждать у открытого окна. Совок быстро вернулся назад. Мы схватили его, когда он, подрагивая, медленно скользил вниз.

Прикройте все, что можно загрязнить, и прокупоросьте стены. Завтра получите дальнейшие приказания.

Начальник.

Грустно, что мы остались без Авроры. Без Зузки мы уж как-нибудь обойдемся, а Разведчику строго прикажем выполнять свои обязанности. Это мы твердо решили.

Но мы не знали, что ждет нас завтра.

Индра ушел, как я думал, к своему отцу и не вернулся. А этот разносчик молока и обедов, Разведчик, не показывал и носу, хотя я все время его караулил, прислушиваясь к каждому скрипу дверей в нашем доме. Или он ловко спрятался, или тоже заболел.

Мы сидели с мамой одни, потому что отец работал в вечернюю смену.

Мама все время сердито твердила, что Индра должен говорить, куда идет и когда вернется, а не то ему придется расстаться с нами.

— Передай ему это, слышишь? Скажи лучше сам, что я терпеть не могу подобного беспорядка.

Потом мы долго молчали. Я занимался своей картой Антарктиды, кое-что дорисовывал красной тушью. Воспользовавшись удобным моментом, я спросил:

— Мама, ты ничего не замечаешь?

— А что такое? — Мама окинула меня внимательным взглядом.

— Ну то, что я похудел.

— Почему это ты похудел? — удивилась она.

— Да просто так! Совершенно просто так.

— Знаешь, — сказала мама строго, — я не желаю, чтобы ты похудел.

Но разве можно требовать от мамы, чтобы она на меня как следует посмотрела и поняла, что я, собственно, чувствую. Ведь на мне уже брюки висят! Но я решил, что лучше об этом не говорить, а просто проделал на поясе новые дырочки и потуже затянулся. Разве маме есть до этого дело? Она рада-радешенька, когда я сплю или ем с аппетитом. Ее мечта, наверно, чтобы я превратился в самый настоящий шар.

Индра вернулся в начале девятого. Я замер. Мне очень не хотелось, чтобы Индра заметил, что мама сердится. Но он так ничего и не заметил. Он просто сиял.

— Маме лучше. Уже есть надежда, — сказал он и добавил, вздохнув: — Простите, что я задержался. Я очень долго ждал на Жижкове.

Индра говорил необычно много и извинялся лишь потому, что был счастлив. Я знал, что после такой новости мама не станет на него сердиться.

Она и вправду улыбнулась:

— Я очень рада, мальчик! Теперь у меня словно камень с души упал.

Нет, я, наверно, совсем никудышный человек! Мне было как-то не по себе, как-то грустно. Когда мы с Индрой остались одни, он сказал мне тоном приказа:

— Ну, теперь надо привести все в полный порядок, верно?

— Само собой, — ответил я с досадой. — Мы же договорились.

— Хорошо! Ну, а что пишет нам наш начальник? — поинтересовался он с легкой усмешкой.

Я высунулся далеко из окна. У Авроры было темно. Мы ждали долго, так долго, что я начал засыпать, а потом и в самом деле крепко уснул.

12

В среду у нас уроки до часу дня. А с трех до четырех в среду и пятницу у нас занятия в кружках в Доме пионеров.

— Все равно я всех обогнал, — заявил Индра. — Они еще будут возиться над натюрмортами.

А мне-то что! Я не собираюсь быть художником.

Поэтому мы не пошли на занятия кружка, а отправились белить стены.

Я знал, что мама задержится на почте, как и обычно в последний день месяца. Ура! На столе записка: с почты мама пойдет прямо на родительское собрание, а мы должны сварить себе сосиски и выпить чаю.

Вот здорово! Значит, можно без помех закончить нашу работу.

На станции мне все же взгрустнулось, словно я очутился в далекой пустыне. Теперь уже поздно придумывать, как выкрутиться из этого положения и отказаться от данного слова. А тут еще Аврора заболела некстати, и Разведчик как сквозь землю провалился! А вокруг — настоящий погром, а пани Ульрихова вот-вот должна вернуться домой!

Нет, удирать отсюда просто невозможно! Я вздохнул:

— Не будем терять время даром, — и начал усердно размахивать кистью. Она стала намного легче. Не то что раньше.

Когда мы вернулись домой, к нашим ногам упал листочек, засунутый в дверь. На нем азбукой Морзе коротко, как в телеграмме, было написано:

Жду сообщений сегодня семь часов!

Начальник.

Жаль, уже ровно восемь!

— Ничего не поделаешь, — равнодушно пожал плечами Индра. — Могла бы уж рассчитать, что мы не успеем вернуться.

Я все время размышлял, как известить Аврору.

— Давай сосиски сварим, а? Я умираю с голоду!

Ну конечно, Индре наплевать, сердится на нас Аврора или нет, а может быть, она все еще ждет нас или опять простудилась, высовываясь из окна.

И вдруг я сообразил, что Аврорина мать тоже на родительском собрании! Так вот почему Аврора назначила на семь: она останется одна и мама не будет следить за ней. Как хорошо, подумал я, что иногда все мамы сразу уходят по делам!

Я мгновенно написал рапорт, что кухню мы прокупоросили, но не знаем, каким цветом красить стены, и ждем приказаний, и вообще, как самочувствие нашего начальника?

Теперь я раздумывал недолго. Схватив сосиску с хлебом, я отправился на третий этаж, смело позвонил и стал ждать, когда откроет Зузка.

Открыл пан Зеленка. На нем была рубашка и широкая вязаная кофта, на ногах — шлепанцы. Я оглядел его с ног до головы. И встретился с глазами Авроры на чужом лице. Это меня сбило с толку, я растерялся, хотя вообще-то не из робких. Но к пану Зеленке я питаю особое уважение и немного робею перед ним.

— Аврора! — промямлил я. — Школа...

— Ага! Аврора! Школа! Ты хочешь поговорить с ней? Ну, проходи, проходи!

Нет, я не хотел говорить с ней, но ведь не могу же я отдать ему письмо с совершенно секретным сообщением! Я решительно двинулся за ним. Не замечая ничего, я шагал за развевавшейся вязаной кофтой.

Пан Зеленка открыл передо мной дверь, точно такую же, как в моей комнате. Но за ней все было другое.

Закрыл! Я остался с Авророй один на один, вернее, с ее глазами и носом; это все, что осталось от Авроры, закутанной до подбородка одеялом и повязанной платком.

Я подскочил к кровати и сунул ей письмо. Тремя длинными бесшумными прыжками я отскочил обратно к двери и сказал достаточно громко, что мы, мол, сегодня в школе по истории проходили гуситские войны, а вообще больше ничего нового.

— Вот здорово, я так рада, что ты мне все рассказал! — почти крикнула Аврора и тут же шепотом добавила: — Ответ пошлю через Зузку. Она бросит его в почтовый ящик на станции. В пятницу обязательно приду. Папы не будет дома, а мама поменялась сменами.

— Ну, пока. Скорее поправляйся! — Это я произнес достаточно громко, как полагалось говорить уже взрослым людям. Это оставляло всегда хорошее впечатление. Уходя, я даже не оглянулся.

На станции нас действительно ждала ее записка. Нам нравилось, что Аврора — человек точный и умеет держать слово. Не то что другие девчонки! Не только я, но даже Индра почувствовал к ней уважение.

Покрасьте кухню в голубой цвет. Только не испортьте! Заканчивайте к пятнице. Кайму наверху оставьте до моего прихода. Зузка, дуреха, не хочет идти на станцию без меня. Пользуется моей добротой, ведь я еще чуть-чуть больна. В пятницу сразу после школы.

Начальник.

— Подать сюда Разведчика! — бодро воскликнул Индра. — Пусть он размешивает клей и готовит нам кисти. Найди его! Если он сегодня и впрямь не может, так пусть во что бы то ни стало явится завтра. Твое дело заставить его! — заключил Индра тоном главаря пиратов или банды разбойников.

С минуту я шатался вокруг дома и чутко прислушивался. Бабушка всегда советовала: «Сначала ищи на земле!»

А Разведчик мчался сверху. Увидев меня, он застыл как вкопанный. Потом как ни в чем не бывало повернул и стал подниматься обратно, надеясь удрать.

Я спокойно, почти равнодушно, но с жестокой усмешкой, которую он не переваривал, процедил:

— Ну-ну, продолжай свой путь!

Это прозвучало очень по-взрослому, просто великолепно. Ладя был сражен окончательно.

— Ну, что еще? — просипел он зло.

— Сегодня после обеда на станции, — сказал я любезно.

— Оставь меня в покое, понял! — заорал он, чуть не плача.

— А где же выглаженные занавески, а?

— Занавески я принесу. А сам не приду. Не могу, и все! — Он полез в карман и вытащил какую-то сложенную бумажку, очевидно, квитанцию.

— Так тащи их сюда! — приказал я, не сдаваясь. — А завтра на станцию, понял? Мы все там соберемся. И не вздумай улизнуть. Если, конечно, ты не самый ничтожный из ничтожных. Иначе получишь по заслугам.

Я повернулся и не спеша отошел, даже не оглянувшись.

Индра тем временем развел краску. Голубую, как небо.

Мы покрасили часть стены. Странно, она получилась гораздо темнее. И к тому же потеряла весь свой прежний блеск.

— Ничего не поделаешь, — сказал Индра, — придется ждать, пока высохнет. Вот дурацкая у маляров работа! — заключил он. — Я, например, положу краску на бумагу и уже точно знаю, что это за цвет и каким он получится.

— Верно, — согласился я. — Уж я, во всяком случае, и не подумаю в будущем заниматься окраской комнат, это точно. Откажусь, даже если мне кто-нибудь предложит.

— И я, — подтвердил Индра и отправился красить.

— Жаль просто терять время, — вздохнул я и тоже окунул кисть в краску.

Индра спросил меня, где я набрался такой мудрости. Это меня возмутило. Я сухо ответил:

— Ничего мудреного тут нет. Это любил повторять сам Амундсен. Если его что-нибудь здорово злило и не хотелось это делать, а выхода другого не было, он просто брался за дело, и точка.

Индра замолчал. Он стал сильнее размахивать кистью, а я вслед за ним. В комнате раздавалось только дружное шуршание кистей по стене.

13

Дома я наспех перемыл посуду своим полярным способом. И помчался за Индрой.

Стоя на коленях, он пытался растопить печку. На станции царила настоящая арктическая зима. Я бы не удивился, услышав вой ветра и грозный рев бури, как на полюсе. И даже если бы увидел за дверью, заваленной снегом, бескрайнюю ледяную пустыню. Мы засунули руки в карманы и стали ждать Аврору и... тепла.

А пока молча осматривали стены. Синий цвет все же чуточку посветлел. Но стены почему-то оказались неодинаковыми, хотя мы красили из одного ведра.

— Ты можешь объяснить, почему так получилось? — Индра повернулся на одной ноге.

— По-моему, — отозвался я, — просто нужно мазать все время в одном направлении. А когда ведешь снизу вверх, получается все иначе.

— Теперь уже поздно, у нас нет времени, — отрезал Индра. — Но если я увижу маляров, то хорошенько все рассмотрю.

— По-моему, мы и сами справимся, — возразил я на это. — Нам не хватает какой-то мелочи.

— Полоса наверху с розами значительно исправит дело, — с видом специалиста заявил Индра и скрестил руки на груди.

Я сделал то же.

— Посмотрим, что скажет Аврора, — предложил я. — Эта полоса с цветами, конечно, закроет пятна. Лучше сделать ее пошире. Чем шире, тем лучше. Тогда в первую очередь будут бросаться в глаза цветы.

— Идея! — обрадовался Индра и пошел посмотреть, не нужно ли вырезать еще пару роз из картона, чтобы работа пошла быстрее.

Наконец зазвучал наш сигнал. Я вздохнул с облегчением. Подскочил к двери и сильным рывком распахнул ее. За дверью никого. Только слышно, как метет лестницу привратница.

«Нет, с ума можно сойти!» — сказал я сам себе. И тут же звонок задребезжал снова.

На этот раз за дверью стояла Аврора. Закутанная в бесчисленные платки, в косынки, в теплых домашних туфлях. Снаряжение — как на Северный полюс.

Оказывается, она чуть не натолкнулась на привратницу. Пришлось спрятаться за угол. Вот это действительно повезло! Ведь у привратницы необыкновенный нюх. Она способна моментально угадать, куда человек направляется!

— Ладно, хватит болтать, — перебил ее Индра. — Лучше скажи, какова работка, а?

Аврора начала выбираться из всех своих платков. Оглядела стены. Мы молча ждали.

— Не то чтобы хорошо, но и не очень плохо, — наконец объявила она.

Она согласилась с нами, что кайма из цветов скроет разный оттенок стен. Конечно, пусть она будет пошире, это не помешает. На всякий случай.

Потом она принялась рассказывать, как чуть не умерла от скуки. Это ужасно — торчать дома одной! Без школы можно обойтись, но без ребят, то есть без людей, день кажется страшно длинным.

А сейчас она очень рада. Она здесь. Она так ждала этого, прямо не спала всю ночь!

С чего же начать? Работы еще по горло. Поэтому трудно было сообразить, за что приниматься раньше.

— Закончим окраску, — распорядился начальник.

Как будто мы сами этого не знали! Ну ясно! Чтобы потом можно было передвинуть стремянку и все наше добро, кастрюли с красками дальше. Нескончаемый поток двигался из одного помещения в другое. Конец наступит лишь у дверей в прихожую. Должен ведь когда-нибудь быть конец. Я так ждал этого момента! Только мне он казался бесконечно далеким! Как конец учебного года или что-то в этом роде.

Индра взялся за свою кайму из роз, а мы с Авророй освобождали мебель от грязного белья, которым она была покрыта перед ремонтом. Аврора решила протереть мебель мыльной водой.

Ну что за интерес в этом нудном выжимании тряпки и протирании мебели! В общем, тоска зеленая. Что поделаешь, если тряпка и мебель мне надоели.

Аврора вдруг села на пол. Глубоко вздохнув, она заявила:

— Скорее все руки сотрешь, чем вымоешь эту мебель. На ней сплошные царапины. Что ж, придется ее покрасить. Тогда будет совсем другое дело.

— Покрасить? А ты уверена, что это правильный путь? Ну, в общем, что мы ничего не испортим?

— Испортить тут просто невозможно, — успокоила Аврора Индру. Глаза ее блестели от нетерпения. — Это ведь очень просто! Возьмешь кисточку, окунешь ее в краску. Краски должно быть немного. А потом не торопясь проведешь ею по мебели. И это гораздо быстрее, чем мыть.

— А как твое мнение, Енда? — повернулся ко мне Индра.

Аврора тоже повернулась ко мне, забросив свою толстую косу за спину.

— Давайте считать этот разговор важным, чрезвычайным совещанием полярников. Ну, как ты думаешь?

Разумеется, я обеими руками за покраску. Ведь и на кораблях частенько что-нибудь красят. А вот про мытье мебели я что-то еще ни разу нигде не читал!

Не успело наше совещание закончиться, как снова раздался условный сигнал. По звонку можно было сразу угадать настроение того, за дверью, — он явно был не в духе.

Ну конечно, Разведчик! Никто даже не удивился. Через руку у него были переброшены выглаженные занавески. Сам — угрюмый и злой. Видно, он с удовольствием бы швырнул занавески в грязь и вообще куда угодно. Аврора выхватила занавески и убежала в запретную зону. Разведчик угрюмо смотрел в сторону.

— Мне надо делать уроки. Я ухожу домой. Мама велела мне сидеть дома.

— И тебе не стыдно врать?! — набросился я на него. — Ты — и уроки. Рассказывай сказочки другим!

На него это не произвело никакого впечатления.

— А ты знаешь, — заорал я, — что тебе придется вернуть мои ножницы!

— Можете всё оставить себе! — буркнул он хмуро.

— Ну ладно! С сегодняшнего дня мы тебя не знаем! Пусть меня теперь кто-нибудь спросит о тебе. Я отвечу: «Ах, это вы об этом шпингалете со свиными глазками? А я его и не заметил!»

— Что же мне делать? — прошептал он. — Ну ладно, останусь на минутку!

— Ах ты, наш милый Разведчик! — сладким голоском пропела Аврора.

А я ласково добавил:

— Ты мировой парень. Это давно известно. Только немного упрямый... Работу для уважаемого члена нашей станции! — Я повернулся к остальным: Работу для Разведчика!

— Пусть он слетает на Римскую за красками, — предложил Индра. — Купишь белой эмалевой краски для кухонной мебели. Аврора, подсчитай, сколько предметов нужно покрасить. А в магазине скажут, сколько нужно краски. Слушай, Енда, одолжи мне на краску! Я тебе потом отдам. Сбегаю на Жижков или возьму у мамы, когда она вернется, — добавил он тихо.

Разведчик насупился. Он просто уже не мог слышать о Римской улице.

— Ну конечно, ты бегал туда уже трижды, — уговаривал его Индра ласково. — Но будь спокоен, это в последний раз.

— А мы тем временем приготовим чай, — проворковала Аврора. — У нас будет хлеб с маслом и джемом. Ты как раз успеешь вернуться.

Но у нас уже не оказалось ни одной свободной кастрюли. Все стояли грязные или с краской.

— Ладно, — согласился я. — Тогда я сбегаю домой за деньгами и прихвачу какую-нибудь кастрюльку для чая.

— Лучше две или три, — посоветовала Аврора. — Бери все, что может пригодиться.

— Пошли вместе, — позвал я Разведчика, — а то у меня рук не хватит.

Дома мы выбрали несколько кастрюлек. Аврора права: всегда лучше иметь про запас. Я открыл кладовку. Что бы такое прихватить к чаю? А главное — чтобы поднялось настроение.

— Возьми побольше сахару, — прошептал Разведчик, словно мы здесь были не одни. — А печенья у вас нет?

И вдруг мы услышали, как кто-то повернул ключ в замке. Мама! Вернулась! И так быстро! Я едва успел запихнуть в кладовку Разведчика и тихонько закрыть дверь.

— Противный мальчишка, опять не закрыл дверь на ключ! — сказала громко мама.

Странно слышать, как мама разговаривает сама с собой. Да еще и ругает меня. Даже как-то стыдно перед Разведчиком.

Услышав мамин голос, он скрючился на полу, готовый провалиться сквозь землю.

— Хотела бы я знать, где его носит? Никак не поймаешь!

Конечно, не совсем прилично подслушивать человека, который уверен, что он один. Теперь мне из кладовки вообще не выбраться. Да еще с чужим мальчишкой в придачу. Нет, просто невозможно! Мама все еще говорила в кухне сама с собой, а мы боялись вздохнуть.

Сначала Разведчик уронил кружку, которую прижимал к груди, и с испугу ударился головой о висевшую над ним большую миску для теста. Миска сбила сито. Оно бодро подскочило, звякнуло и свалилось на кастрюлю для мойки овощей. И все это вместе с вырванным гвоздем грохнулось на пол.

Эти звуки слились в довольно внушительный шум. Как будто осыпалась вся кладовка.

Разведчик спрятал голову в колени, а я только крепче сжал ручку двери. Мама в кухне замолчала. Потом ее шаги послышались в прихожей.

Мы пропали!

И в этот момент раздался резкий, нетерпеливый звонок. Шаги удалились в противоположном направлении.

— Как хорошо, что вы уже дома!

Меня охватило огромное желание обнять нашу привратницу, эту самую вредную особу в мире. Моего заклятого смертельного врага! Впервые она явилась кстати, в самый раз. Ее приход спас нас.

Разведчик облегченно вздохнул. Он тоже все понял.

Мама провела гостью на кухню и по рассеянности даже закрыла за собой дверь.

Ура! Мы, словно призраки, вылезли из кладовой. Правда, в руках у призраков оказалась уйма земных вещей. А потом тихонько притворили за собой дверь.

Станция, узнав о пережитой нами опасности, встретила нас торжественным тихим «Ура-а-а-а!» Еще бы! Ведь мы казались себе оторванными от всего мира. Нас несло в неизвестное на дрейфующей льдине.

Зузка тоже явилась на станцию. А как же иначе? Где Аврора, там и Зузка. Ей просто необходимы Аврорина власть и приказы.

Пока мы отсутствовали, Индра успел отмахать порядочный кусок каймы из роз. Вообще я в цветах не разбираюсь, но тут я должен был признать, что кайма получилась просто мировая.

Мы даже представили себе, как это будет выглядеть в готовом виде. Необычно! Ни у кого во всем доме не будет такой кухни.

— Итак, в путь за краской для мебели! — воскликнул радостный и гордый Индра.

— Милый Разведчик, пожалуйста, поскорее! — умоляла Аврора. — Ведь ты же спортсмен. И нигде не задерживайся, ладно? А мы пока приготовим завтрак.

Наверно, потому, что речь зашла о завтраке, Разведчик вернулся очень скоро. Поставив на пол две банки краски, он отдал сдачу не мне, как полагалось бы, а Индре. Тот великодушно разрешил Разведчику оставить мелочь себе.

Ну, тут уж мое терпение лопнуло. Легко швырять деньги, когда они не из твоего кармана! Разумеется, я не произнес ни слова, но от этого мне стало еще хуже.

Я был просто взбешен. У меня даже почти пропал аппетит. Зузка с Авророй и Разведчик готовили завтрак в прихожей. Туда они нас не пускали. Подумаешь, какая тайна!

Ну конечно, чай совсем жидкий. Пришлось налить себе побольше малинового сиропа. Для цвета и вкуса.

— Пожалуйста, не воображай, что сироп только для тебя! — зашипела Аврора.

Ах, так! Хорошо, я вообще могу не пить чай, если ей жалко сиропа. Правда, принес его не я, но ведь я тоже пришел не с пустыми руками!

— Что с тобой? — обрушилась на меня Аврора. — Нет, вы полюбуйтесь на него! Ведь ему никто ничего не сделал!

— Пожалуйста, я вообще могу уйти, навязываться не собираюсь.

— А кому это ты навязываешься? — не вытерпел Индра.

Я упрямо молчал. И они опять с аппетитом принялись за еду. Особенно Разведчик. Тот вообще чуть не подавился. «Вот настоящий полярный аппетит», — шутили все. Они насмехались надо мной, как будто меня здесь не было.

Они вели себя просто по-свински. И даже Аврора! Она весело болтала и смеялась, что, мол, у нее очень сильная жажда и она готова все время пить, пить, пить.

Лично я могу не пить хоть всю жизнь. Но по привычке налил себе полный стакан воды.

— Он это нарочно, — заявила Аврора, словно я был глухой или меня не было в комнате. — Здесь еще полная кружка чая, а он нарочно дует холодную воду.

— Пью, что хочу! — огрызнулся я на Аврору.

А сам чуть не заревел, как девчонка. Выпадают же такие горькие минуты, когда оказываешься один на один против всего мира и чувствуешь себя как в пустыне.

Случись это где-нибудь в «Мирном» или в другом месте Антарктиды, я перекинул бы через плечо ружье на случай встречи с белым медведем, встал на лыжи и помчался бы по тихой и бесконечной равнине. И мне было бы абсолютно все равно, что какая-то там Аврора попрекает меня малиновым сиропом, а потом делает вид, что меня не замечает. И что мой друг, которому я готов по капельке отдать всю свою кровь, ведет себя так же.

Без меня тем временем открыли банку с густой, как сметана, резко пахнущей краской цвета слоновой кости.

— Сначала нужно как следует вымыть кисти, — волновалась Аврора, полная творческого азарта. Потом она подбоченилась: — Красить будем мы с Ендой. А Разведчик и Зузка перемоют все кухонные принадлежности.

Ага, все-таки вспомнила и про меня! Не будь этого, я спокойно закрыл бы за собой двери, только меня и видели. Я и вправду не на шутку обиделся.

Оскорбленный Разведчик вскочил с пола. Или он равноправный член станции, или прощайте. И вообще, даже не надейтесь, он не собирается вечно возиться с мытьем.

— Или я тоже крашу, или сейчас же ухожу домой!

— Никакой краски! — закричал Индра со стремянки, где он уже снова принялся за свою кайму. — Ты же все испортишь!

— Ну, пусть он немного покрасит, мальчики, — задумчиво протянула Аврора. — Он ведь заслужил это. Пусть он покрасит скамеечку и ножки у стола. Только где взять третью кисть, а?

— А у меня есть своя! — радостно заверил Разведчик и бросился вон из комнаты.

Мы засмеялись: у него всегда все есть. А если чего-нибудь и нет, то он способен отыскать это мгновенно и незаметно.

Мы с Авророй начали с большого кухонного буфета. Настроение у всех поднялось. Стоишь себе спокойно на полу, в нормальном положении, ноги сухие и сам весь сухой, краска не мешает. Только чуть-чуть прилипает к пальцам. Но все это мелочи. А главное — результаты нашего труда видны сразу же. Не нужно ждать, когда краска высохнет.

Она так же блестела и была такого же кремового оттенка, как и в кружке, куда я себе отлил немного краски из Аврориной банки.

Теперь и рабочий костюм не нужен. Он просто мешает.

Я стащил с себя чужие брюки и блузу. И Разведчик тут же схватил их и стал напяливать на себя.

— Завяжи лучше вокруг шеи, — не выдержал я.

Стена молчания была пробита. Все рассмеялись.

А Разведчик с довольным видом уже прилаживал на себя рубаху, в которой поместилось бы двое таких, как он.

И этот хитрюга только выгадал! Скоро мои спортивные брюки покрылись мельчайшими каплями краски. Липкими и несмываемыми.

— Скипидар, — подсказал из своего вороньего гнезда Индра. — Ничем другим эти пятна не выведешь. Разведчик, сбегай на Римскую. Возьми у нас во дворе какой-нибудь пузырек. И скорее, а то закроют магазин!

Но легче было сдвинуть с места и отправить на улицу буфет, чем Разведчика. Все почувствовали: уговоры не помогут. Разведчик навсегда покончил свои счеты с Римской.

Теперь очередь за Зузкой. Она единственный подвижный член нашего коллектива. Конечно, и ей нужны соответствующие указания. Но об этом уж позаботится Аврора. И как сестра, и как начальник станции.

Чуть не плача, Зузка плетется за дверь. Аврора вылила уксус в раковину и завернула бутылку в газету.

— Вот. И возвращайся скорее, мы ждем! С Французской лучше беги пешком, это рядом. И не забудь: я вычищу пятна и сразу же убегу домой. Мне надо лежать в кровати, когда вернется мама. И, если ты меня подведешь, запомни, я до самой смерти не буду с тобой разговаривать.

Вот благодать, вот выпадает же людям счастье: не нужно ходить в школу!

Мы завидуем Авроре. До чего же здорово она все придумала! Вот бы мне заболеть! Придумать, скажем, для себя какую-нибудь такую болезнь, чтобы ничего не болело, а в школу ходить не надо было.

Неожиданно Индра резко повернулся на стремянке, как на коне, и предложил:

— Слушай, Енда, останемся завтра дома? В субботу уроков почти нет, а здесь столько можно успеть!

— Вот здорово! — обрадовалась Аврора.

Тогда и она придет утром — ее мама в субботу всегда работает по утрам. И Аврора пробудет с нами до часу. Зузка может принести ей обед. А после часу она снова пойдет болеть, если не удастся выкрутиться. А нам можно провести на станции целый день. Дома скажем, что после уроков у нас экскурсия.

— И правда здорово! — восторженно подхватывает Индра. — А Разведчик принесет нам обед.

Разведчик молчал. В этот момент он как раз красил самый трудный участок стола — вокруг верхней доски. Я тоже молчал. Предложение меня нисколько не обрадовало. Как придумать уважительную причину для прогула? Подделать подпись отца? Отец не просматривает мой дневник, а у мамы глаза острые, все заметит.

Смотрю на свои конечности, выражаясь языком зоологии. Может, они помогут заболеть?

Пожаловаться на зубы, на острую зубную боль — штука опасная: немедленно отправят к зубному врачу. Мама следит за моими зубами и заботится о них больше, чем школа. А собственно, кому какое дело до моих зубов, интересно знать! Ну, учеба — это другое дело, это действительно забота школы. Но зубы? Они принадлежат только мне. Можно ведь хоть на собственном теле иметь что-то действительно свое, собственное! А ничего другого и в голову не лезет.

Ладно, оставим пока это. В такое положение не я один попадаю. И всегда лучше подождать, пока все немного уляжется в голове. А порой все получается само собой, как в сказке.

— У тебя краска течет вниз, — оторвала меня от моих мыслей Аврора. — Смотри, у меня выходит лучше.

Правда. У нее не видно потеков, и нет капель краски, стекающих, как слезы.

— Нужно было положить на пол бумагу. Смотри, сколько ты набрызгал краски! — закричала она на Разведчика. — Так нам и двух банок не хватит.

— Должно хватить, — заявил я очень решительно.

Теперь я внимательно следил, чтобы краска ложилась тонким слоем.

— А ты зажмурь глаза и смотри, — советует Аврора. (Мы уже покрасили верхнюю половину буфета.) — Зажмурься и смотри. Это очень красиво. Просто замечательно!

Буфет ослепительно блестит, как будто радуясь собственной красоте. Окраска мебели подвигается у нас действительно лучше, чем окраска комнат. Это ясно. Только пора уже и по домам. Если я не вернусь вовремя, мама перевернет вверх дном весь дом. И Авроре нужно опять болеть. Ничего не поделаешь.

Индра уже кончает свою кайму. Еще немножко, и оба конца соединятся в венок. Мы с нетерпением ждали этого момента. Как маленького чуда или чего-то в этом духе. Теперь уже ясно: кухня получилась у нас лучше комнаты. Короче говоря, мы начинали приобретать кое-какой опыт в малярном деле.

Наконец явилась Зузка. В самый последний момент, когда Авроре уже нужно было бежать в постель.

— Ох ты, копуша, копуша, и где тебя носило? — отчитывала ее Аврора.

А мы тем временем старательно смывали с себя следы краски. Скипидар действовал прекрасно. Но некоторые пятна никак не хотели поддаваться.

— Уважаемое общество, пора и по домам! — провозгласил торжественно Индра, слезая вниз. Его венок из роз наконец-то соединился. — Завтра «свистать всех наверх!» — добавил он шепотом на лестнице, где слышались осторожные шаги расходившихся по домам полярников.      

14

Утром мне было как-то не по себе из-за того, что я не пошел в школу. Единственное, что меня утешало, что все это не просто из озорства. В глазах школы и родителей мой поступок должен быть признан, если все выплывет наружу, не только достойным оправдания, но и благородным.

Из дому мы вышли, как всегда, с портфелями. Правда, на этот раз мы забыли завтраки — вещь очень неприятная. Когда мы это обнаружили, было уже поздно возвращаться. Отец отдыхал после ночной смены. И потом, нельзя же идти домой, когда все сидят в школе и мы вроде бы тоже.

Еще сидя в комнате, мы ломали голову над тем, как сообщить Авроре, что ничего не изменилось и мы будем на месте. По пути «в школу» решение и спасение пришло в лице контролера, выписывающего счета за газ и электричество. Опершись на перила, мы наблюдали, как она долго звонит и ждет у дверей квартиры Индры. У Индры тем временем созрел план. Он старательно что-то написал, потом сложил бумагу и побежал вслед за контролером. Не будет ли она так любезна и не передаст ли записку нашему больному товарищу по школе, когда пойдет к Зеленковым? Это очень важно и касается школы.

Женщина посмотрела на нас сквозь толстые стекла очков: ну конечно, она передаст.

Так, одно дело с плеч долой! Контролер человек надежный. Мы знали, как аккуратно она выполняет свою работу. Пани Зеленковой наверняка нет дома, однако неизвестно, в какую смену работает отец Авроры. В любом случае наш путь — самый безопасный. Дожидаясь Аврору, мы затопили печь.

— Ты не будешь против, если я тебя на минуту оставлю? — спросил неожиданно Индра. — Я сейчас вернусь, а вы в это время могли бы подготовить переднюю. Я вернусь, и начнем красить.

— Куда же это все убрать? — спросил я сердито.

Мне совсем не улыбалось торчать в квартире одному. А тут еще некстати вспомнилась пустая парта в школе...

Ну и противное же чувство! Как будто кто-то переворачивает твои внутренности.

— А и вправду, куда? — оглянулся вокруг себя Индра.

Я обратил внимание, что лицо его снова стало печальным. Он вспоминал о матери всегда по утрам и вечером перед сном. Днем он о ней совсем не думал.

— Куда все это девать? — повторил он.

Перед нами лежала куча всякого хлама, грязной посуды, тряпок. Теперь конец... Весь хлам оказался в прихожей. Дальше некуда.

— Сдвинь это куда-нибудь на середину, — решил Индра, — и слегка прикрой, чтобы можно было ходить около стен со стремянкой.

Он ушел, а я остался сидеть на корточках перед печкой. Смотрел на открытую дверцу, за которой уютно потрескивало. Глядеть на огонь было для меня когда-то самым большим удовольствием. Но это было когда-то! В те далекие времена на кухне у нас стояла плита. Теперь я уже большой, через два года кончу восьмилетку, стану совсем взрослым. И многие вещи вокруг меня сразу изменятся. Прежде всего привратница не будет приставать с расспросами, а посторонние начнут говорить мне «вы». Мне никак не удавалось представить, как я иду по улице, сильный и высокий (высоким я не буду — это совершенно ясно!), и как все будет зависеть только от того, что я делаю и о чем думаю. Это уже будет не игра, а то, о чем мама говорит всегда серьезным голосом, — жизнь!

В печке весело затрещало, и где-то — в нашей запретной зоне — раздался такой удар, что я даже вздрогнул. Мне было как-то не по себе в этой глубокой тишине и пустоте, которой я никогда не ощущаю дома, даже если целую неделю сижу один! Все-таки противно, что я боюсь, такой большой парень, будущий полярник!

Я сидел не шевелясь. И вдруг в комнате появилась Аврора. У нее остался со вчерашнего дня ключ. Она проскользнула тихо, как тень.

— Что ты тут так сидишь? — спросила она, развязывая платок, а потом присела около меня и тоже уставилась на огонь. — Что ты тут так сидишь? А где Индра?

Отблеск огня падал на ее лицо. Теперь в ее глазах мелькали красные искорки. А я страшно обрадовался, что теперь кто-то есть рядом.

— Надо же, захлопнула дверь! — раздраженно сказала Аврора. — Отец ушел, я выскочила из постели, бегом сюда и дверь захлопнула. Теперь, пока Зузка не вернется из школы, и домой не попасть.

Я тоже не мог идти домой. Теперь мы казались себе узниками, и настроение у нас было соответствующее.

— Может, начнем? — предложил я через некоторое время. — А то Индра разозлится, если не сможет сразу же начать красить.

Однако поднялись мы только с приходом Индры, и кофейный шоколад, который он купил на последние две кроны и принес нам, был тут же разделен на три равные части.

За работу мы принялись с новой энергией.

— Кухню можно закончить и до вечера, если немного приналечь! — покрикивала Аврора.

— До вечера? Ты что, хочешь остаться с нами и после обеда? — удивился Индра.

— Я думаю, что смогу. Скажу, что здорова, и приду. Правда, тогда в понедельник придется идти в школу.

— Подумай, может, и не стоит, — посоветовал Индра.

Конечно, когда болеть так легко — ничего не болит — да еще есть такое приятное занятие в придачу, то стоит подумать.

Весь хлам свалили посреди прихожей, прикрыв его грязным бельем и плакатами. Конечно, проще все сжечь, да только сделать это в квартире невозможно.

Я снова вернулся к своей работе. Мы белили потолок в передней, а Аврора продолжала красить мебель.

— Знаешь что? Сделаю-ка я здесь полосы, полосы всех цветов, какие у нас остались, — вошел в азарт Индра.

Очевидно, у его матери дело шло на лад, хотя он ни слова не проронил об этом. Но, как только он открыл дверь, я это сразу почувствовал.

— Полосы — это да! — раздался голос Авроры. — У меня полосатое летнее платье. Одна полоска красная, потом желтая, синяя и зеленая.

— Я лично думаю, — должен был заметить я этим двум энтузиастам, — что стены — все-таки не платье. Не будут ли они слишком кричащими?

— Да мы просто используем все краски, которые у нас есть! — крикнул Индра, и я охотно с ним согласился.

Теперь я решительно размахивал кистью, и снова мел стекал мне за воротник. Я слезал вниз и быстро карабкался наверх, в свое воронье гнездо.

Я заметил, что за время работы овладел уже каким-то определенным приемом, а это уже огромное дело!

Внезапно я почувствовал страшную слабость и чуть не грохнулся со стремянки. Слабость шла не из желудка, а от головы. Теперь мне все стало ясно! Мой голод достиг той точки, когда он уже смахивает на болезнь. Дома, на столе, остался сверток с завтраком для школы и для «экскурсии». С полярниками тоже так случалось: запасы почти что под рукой, а по той или иной причине недоступны, и они гибли от голода и бессилия. Так умер Скотт со своими друзьями. Хотел бы я знать, как они боролись с голодом. Очевидно, это вопрос воли. Когда речь заходит о еде, я самый слабый человек на свете.

Я даже не стал пить воду, так как был убежден, что не смогу сделать и глотка. Так сжимался от боли желудок. Я бессильно застыл на верхушке стремянки и твердил, что не могу пошевелиться от слабости.

— Я бы тоже чего-нибудь пожевал, — сказал Индра вяло.

— Сейчас только десять, — оборвала нас Аврора. — Рассчитывайте, что Разведчик и Зузка с обедом придут только к часу.

— К тому времени я уже отдам богу душу, — заявил я грустно, — я уже чувствую, как постепенно умираю!

— Ох, если бы я могла попасть домой! — вздохнула Аврора.

— Об этом и не заикайся! — набросился я на нее. — Пойди-ка лучше поищи в кладовке, может, раздобудешь что-нибудь съедобное.

— Тут есть баранки. Правда, на каждого приходится только по две, — раздался ее голос.

— Тащи их сюда!

— Предлагаю каждые полчаса откусывать один раз, — сказал Индра. — Где-то я читал, что так поступают полярники, когда оказываются в тяжелом положении.

Что касается литературы о полярниках, то в этой области я специалист и просто терпеть не могу, когда кто-нибудь лезет вперед меня со своими советами и глупостями. А кроме того, надолго ли хватит одной маленькой баранки?

Я проглотил свою долю сразу, и мой голод от этого только усилился. Мне очень жаль, но при таких условиях просто невозможно работать кистью! Чего доброго, еще умрешь от истощения.

— Может быть, что-нибудь сварить? — предложила мечтательно Аврора. — Я все умею, когда под руками книжка «Что должен знать и уметь пионер».

— Вот хитрая, так и каждый сможет, — ответил ей мрачно Индра. — А из чего варить? Где колбаса, консервы, картошка и все остальное? Из воздуха много не сваришь!

— Тут есть лапша! — послышался из кладовой голос Авроры. — Вот видите, нечего было зубоскалить, все-таки она нам пригодилась!

— Лапша! — вздохнул Индра.

И тут меня осенило: ведь у меня тоже есть кое-что. Солидный кусок почерневшей твердой кожицы от ветчины, провалявшийся неделю, но еще не испортившийся, — ну конечно же, он там, куда я его положил. Вот здорово! Полярники, когда нечего было есть, добирались и до своих ботинок. А эта кожа мало чем отличается от ботинок, и уже поэтому я был уверен, что она мне придется по вкусу.

Я быстро отрезал большущий кусок. У такого блюда есть свои преимущества. Жевать его можно бесконечно долго: просто человек уже сыт от жевания. Индра и Аврора отрезали по маленькому кусочку и отправились варить лапшу. Пожалуйста, что кому нравится; я лично думаю, что и без лапши обойдусь.

Я настолько хорошо себя почувствовал, что мог снова приняться за работу. Аврора помешивала лапшу, а Индра то и дело соскакивал со стремянки, чтобы проверить, долго ли еще ждать.

— Послушай, Аврора, а не кажется ли тебе, что лапша чуть-чуть позеленела? Может, она испорченная?

— Лапша испортиться не может, — авторитетно заявила Аврора. — Просто ты плохо вымыл кастрюлю. Где-нибудь застряла зеленая краска.

— Предупреждаю вас, — вмешался я, сидя под потолком, — краски анилиновые и очень ядовитые!

— Такой маленький кусочек не повредит. Съедим. Аврора, вынь-ка пару тарелок — и за дело.

Аврора подскочила к буфету, ухватилась за ключик, дернула, но дверцы не поддались.

— Так, совсем здорово!

— В чем дело? — набросился на нее Индра. — Может быть, это я придумал красить мебель? Может быть, я еще ее и красил?

Ну, это уж совсем смахивает на ссору.

— Тихо! Честное слово, это ни к чему! — крикнул я, спрыгивая со стремянки.

После долгих размышлений я просунул нож в щель и провел им по всей длине дверцы несколько раз. Краска, к счастью, еще не высохла. После нескольких безрезультатных попыток дверцы отворились. Точно так же я открыл все ящички и оставил их выдвинутыми.

Так, теперь уж краска нас не подведет.

— Если бы не этот случай с лапшой, то неизвестно, чем бы все кончилось, — торжествовал я.

Мы вернулись к кастрюле.

— Фу, какой-то странный привкус! — И Аврора нерешительно покосилась на свою тарелку.

— А по-моему, невкусно, — уточнил я, попробовав из тарелки Индры. — Какая-то гадость, похоже на клей.

— Ох, не могу! — простонал Индра, геройски продолжая уплетать лапшу и строя при этом рожи.

— Нет, лучше уж остаться голодной! — И Аврора вскочила с пола. — Фу, эта лапша прямо как вареные черви!

Ну где это видано — отказаться от еды! Бросить полную тарелку, когда у тебя урчит в желудке! Я уселся на место Авроры, и мы с Индрой уплели все, причем, чем меньше становилось лапши, тем больше мы входили во вкус.

Потом я закусил порядочной порцией жирной кожи и, вполне удовлетворенный, вернулся на стремянку.

Теперь я с удовольствием думал о полосах.

— Не спешите, не спешите, — подавала нам советы Аврора. — Сперва надо стены разметить, чтобы полосы ложились ровно и краски чередовались правильно!

Это пара пустяков! Ерунда! Стену надо измерить и разделить на полосы по двадцать сантиметров каждая. Вот и все.

— Вы рисуйте полосы, — продолжала она, — а мы пока вымоем пол и поставим все на свое место. Ладно?

Да, но где мы достанем ведра? Снова осложнение!

— Ну, это устроит Разведчик, — успокоила Аврора. — Куда хуже с покрашенной мебелью. Как водворить ее на место?

Индра заявил, что залезет под стол и донесет его на голове хоть до середины Вацлавской площади.

Да, но ведь есть вещи потяжелее, которые не дотащишь на спине. Что же делать с ними? Авроре все надо знать.

— Что-нибудь придумаем, — ответили мы дружно.

Ну, а теперь не мешало бы дать покой трудовому люду, пусть не воображает, что водить тяжелой кистью простое дело! У меня, например, рука уже совсем онемела.

— Который час? — раздалось из кухни после долгого молчания.

По-моему, на этот раз был побит мировой рекорд молчания среди девчонок.

— Скоро двенадцать, — отозвался Индра устало.

Работа близилась к концу, мы красили уже у пола. Рука болела страшно, и я попытался работать левой.

— Через час Зузка придет с обедом. Потом я пойду домой, — снова раздался из кухни голос Авроры. — Думаю, что в три вернусь обратно. Этого времени хватит, чтобы объявить, что я совсем здорова!

— Успеешь и быстрее. Лучше приходи к двум, — рассудили мы.

— Та-а-ак, готово! — И Индра с удовольствием швырнул кисть на пол, а я вслед за ним.

Теперь пришло время развести краску для полос. Эта перспектива нас вдохновила. Все, что оставалось в пакетах, мы высыпали в кастрюлю и перемешали по рецепту с закрепителем и остатками молока.

Потом мы стали измерять стены. В этом деле принимал участие и наш начальник. Тут пришлось изрядно поломать голову. Чередовать краски согласно цветовой гамме, как это предлагала Аврора, было нельзя. Приходилось считаться с запасами. Синей и зеленой было достаточно — следовательно, таких полос должно быть как можно больше. Иначе ничего не выйдет!

Значит: синяя и желтая, синяя и зеленая, синяя и красная. Потом снова зеленая и желтая, зеленая и красная, зеленая и синяя. Таким образом, мы получим четыре раза синюю, четыре раза зеленую и только по две желтых и красных полосы.

— Может, сначала попробовать на бумаге? — предложил я. — Я что-то с трудом представляю.

— Нечего и пробовать, — мрачно отрезал Индра.

Аврора сидела между нами на полу, обхватив колени. Она раскачивалась и шептала:

— Синяя, желтая, синяя и зеленая, синяя, красная... Нет, так не пойдет. Не могу себе представить! Может, сбегать посмотреть на свое платье, как там чередуются полосы?

— Не морочь голову! — отрезал Индра не совсем вежливо, если принять во внимание, что отвечал он начальнику.

Аврора, обиженная, поднялась. Отправляясь на кухню, она бормотала:

— Вот дураки! Воображают невесть что! Ну погодите, сами увидите! Индюки противные!..

Вся злость Авроры обратилась против Зузки, которая еще до сих пор не пришла, хотя было уже начало второго: «Плетется, как черепаха! Ну погоди, я тебе покажу, только появись!»

Мы ехидно посмеивались. Желудки наши были полнехоньки, и спешить было некуда, ведь мы «на экскурсии». Все наши мысли были направлены на одно — как чередовать полосы. Это была ответственная работа. Индре пришла в голову великолепная мысль. Наверху, почти у потолка, мы вбили маленький гвоздик и от него протянули веревку до пола. Кисть шла вдоль веревки, и можно было не опасаться, что полоса окажется неровной.

После трех полос пришлось сделать перерыв. Работа оказалась трудная, а если принять во внимание длину прихожей, то и продолжительная!

Так, молча, мы сидели на полу, и вдруг я услышал, что идет моя мама. Она поднималась по лестнице с тяжелой сумкой, это я сразу угадал. Я почувствовал себя как-то неловко: вспомнил, как набухает у нее жила на шее. Сейчас бы побежать и помочь ей, но, к сожалению, я «на экскурсии»...

Аврора вскочила и начала закутываться в платки.

— Ну, я пошла, — заявила она. — Ждать больше нечего! Прямо зло берет. Позвоню, и будь что будет!

Мы натягивали первую веревку на чистой стене, когда за дверями раздался грохот. Я быстро распахнул дверь, и наш славный Разведчик ввалился в квартиру.

— Обед, — сказал он сухо.

— Обед, говоришь, — ответил ему Индра. — Обед, значит! А не будешь ли ты так любезен и не посмотришь ли на часы?

— Раньше я не мог, — отрезал он, всем своим видом желая показать, что шутить с ним бесполезно.

— Посмотри, суп пролился, все остыло. А эта булка нам на двоих?

— Я не знаю. Все это стояло под лестницей, пока я бегал за молоком.

— Ага! Пока ты бегал за молоком? Под лестницей, говоришь? Хорошенькое местечко для обеда! Скажи спасибо, — продолжал я, — что я уже наелся мамонтовой шкуры! Иначе бы тебе плохо пришлось. Если бы мы ждали твоего обеда, так, пожалуй, в живых бы ты нас не застал, понимаешь?

Это его проняло, тупицу. Тихим, покорным голосом он попросился работать.

— Нет, скажите пожалуйста! Ты меня просто удивил, — пробубнил Индра с полным ртом.

Мы ели стоя, без аппетита, прямо из кастрюли, грязными ложками от лапши.

— Ты, в общем-то, неплохой парень, — сказал я признательно.

И вот в эту миролюбивую атмосферу вторгается злая-презлая Аврора, теперь уже без платков, с Зузкой и с ведром. Нам хочется встретить ее приветливо, мы стоим в прихожей и разговариваем шепотом, но она набрасывается на нас:

— Вы что, с ума сошли? Весь пол заляпали! Просто ни на минуту нельзя оставить вас одних!

— Подожди, подожди, — останавливает ее Индра. — Не злись! Не воображай, что полосы — простое дело. Не хватало еще следить за каждой каплей!

— «Полосы, полосы»! Только и разговору, что полосы! — Аврора посмотрела на стену и затихла. — Прямо в глазах рябит, — сказала она уже своим обычным тоном. — Это безобразно! Даже глаза болят.

— Ну и пусть болят, — ответили мы. — Ничего страшного. В прихожей ведь никто не живет.

Разведчик пошел разыскивать ведро для мытья пола в кухне, а мы, вздохнув, снова принялись за полосы. Аврора без дела сидела на пороге кухни, все еще злая. Мы нарочно ни о чем не говорили, как будто и не замечали ее фокусов.

Наконец она со злостью тряхнула головой и сказала, что спокойно может возвращаться домой. Как видно, ей вообще здесь делать нечего. Мы красим сами и ей не даем, это несправедливо. Вот и все, именно это она и хотела сказать.

— Если ты и вправду хочешь делать полосы, — говорю я как можно ласковее, — то пожалуйста! У меня уже вся шея от них онемела. И вообще, я от них совсем разболелся. Ради бога, крась, а я пока вымою пол на кухне.

Ну конечно же, Аврора о другом и не мечтает. Она хочет надеть рабочий костюм своего отца и шапочку. Так! Все идет хорошо, мы рады, что наконец воцарился мир. В мирной атмосфере работа лучше спорится.

— Вот видишь, — замечает Индра добродушно, — на нас ты разозлилась из-за каких-то пятен на полу, а сама весь пол перемазала.

Аврора не отвечает. Ничего не замечая вокруг, она с жаром продолжает работу. Мы с Зузкой ждем Разведчика, точнее ведер.

— А вы, между прочим, могли бы чем-нибудь заняться. Кто хочет работать, всегда найдет дело, — заявляет наконец наш начальник, даже не глядя на нас.

В этот момент по всему дому разносится крик и грохот ведра, скатывающегося по лестнице. Потом слышатся шаги. Дребезжание прекращается, но знакомый хриплый голос, от которого мороз пробегает по коже, не умолкает.

Разведчик врывается в дверь, как бомба. В руках он крепко держит два ведра. Третье он прихватил на лестнице, привратница как раз собиралась ее мыть. Но оно выскользнуло из рук и скатилось вместе с водой вниз. Жаль! Привратница думает, что ведро кто-то случайно столкнул. Он сделал все, что мог, больше достать не удалось.

— Довольно, довольно, — говорит наш начальник, даже на этот раз не прекращая работы.

Теперь можно браться за дело. Но у меня одно желание — сидеть, только сидеть и не двигаться, что на меня совсем не похоже. Как будто съеденная кожа набухла внутри, разошлась по всему телу и сделала его тяжелым. Но я мужественно мою пол рядом с Зузкой. Разведчик носит воду. Когда часть пола уже вымыта, я переношу крашеный стол на спине на старое место у стены. Ага! Теперь понятно! У меня ноет спина. И все от противных полос!

Но я продолжаю мыть.

— Что делать с краской? — спрашиваю я начальника. — Она не отмывается водой.

— Оставь так, — отвечает Индра. — Потом отмоем скипидаром.

И тут я замечаю, что он совсем охрип. Мы все устали. Сейчас самое время возвратиться с «экскурсии», но Индра с Авророй хотят закончить окраску сегодня.

Мы смотрим, как полосы одна за другой появляются на стене. Потом я переношу крашеную скамеечку на пальцах, как жонглер. Пол вымыт, теперь осталось только место, где свалена пирамида грязной посуды, и место, где стоит огромный буфет.

— Отдохните, — разрешает начальник, который на этот раз приходит собственной персоной взглянуть на нашу работу.

Спасительные слова!

Я как подкошенный рухнул на пол. Мне казалось, что голоса ребят доносятся издалека. Наконец-то с полосами покончено! Я посмотрел на стену, и у меня закружилась голова. Аврора была права: от полос рябило в глазах, но я молчал, чтобы не огорчать их.

Мы вышли сильно утомленные. Осмотрели друг друга, нет ли на нас следов краски, а Разведчик схватился за ведра.

— Завтра свистать всех наверх, — заявил Индра и запер дверь на ключ.

Как только я почувствовал запах ужина, мне стало нехорошо. «А все эта кожа», — вспомнил я.

— Ну, как экскурсия? — спросила мама.

— Здорово, но мы очень устали. Пойду спать, — сказал я и пошел раздеваться.

Мама, к счастью, не обратила внимания, как мы умылись. Она суетилась около плиты. Мы вяло ковырялись в тарелках. Чтобы успокоить маму, я сказал, что мы съели много рогликов, когда выяснили, что забыли завтрак дома.

— Сколько? — Она все хотела знать.

Я ответил, что двадцать.

— Вот так обжора! — засмеялась она. — Ну ладно, идите спать, у вас совсем сонный вид.

Это была вторая спасительная фраза, которую я услышал за сегодняшний день.

Я с удовольствием зарылся с головой в свой «спальный мешок». Индра наклонился ко мне и прошептал:

— Я совсем не мог есть, у меня от лапши весь желудок склеился!

— Ага, — пробормотал я, засыпая.

15

Мне хотелось, чтобы ночь длилась бесконечно. Я даже не подозревал, что это будет самая длинная в моей жизни ночь и что она принесет мне мало приятного.

Мне хотелось спать, спать, спать! Проснулся я до полуночи. Комната была залита светом из противоположного дома. Сначала мне на глаза попалась Лиза, вся точно из сливок, потом я различил движущуюся тень у постели Индры. Неужели он каждую ночь делает вылазки вниз, покуда я крепко сплю?

Неожиданно какая-то сила заставила меня подняться. Точно что-то подкатывало к самому горлу.

В темной передней я оттолкнул Индру, который стремился к той же цели, что и я.

Со мной творилось что-то странное. Казалось, невидимая тяжесть вот-вот разорвет мой желудок, легкие, горло, всю голову. Из глаз брызнули слезы...

Это конец! Смерть! Я измученно прислонился к стене. С Индрой творилось то же самое. Потом он прислонился к стене напротив меня. По мертвенно-бледному лицу градом катились слезы. В дверях появилась мама в одной пижаме.

— Что здесь творится? Вас тошнит? Обоих? Что вы съели?

Я вспомнил о коже и зеленой лапше. Мама, чуть не плача, потащила нас в постель. А потом собралась бежать за «скорой помощью». Но мы обессиленными, потухшими голосами стали ее убеждать, что нам уже стало легче. Она с недоверием осмотрела нас.

— У тебя температура, — объявила она, приложив ладони ко лбу Индры.

Индра стал убеждать маму, что никакой температуры у него нет, и отказывался от градусника. Но потом уступил, наверно, из вежливости.

— Вот видишь, — торжествующе воскликнула мама, — тридцать восемь и шесть, почти тридцать девять! Я так и знала!

Стряхнув термометр, мама сунула его под мышку мне.

— Тридцать семь, — объявила она, — температура небольшая. Весь в меня! Мы с тобой редко болеем.

Значит, я не умираю, и все-таки мне скверно. Свет лампы приобрел красноватый, режущий оттенок, и перед глазами маячили наши полосы из прихожей.

— Вскипячу-ка я вам чай. Вам надо выпить горячего.

Индра снова отказался. После чая его обязательно будет тошнить.

— Ну и хорошо, — успокаивала его мама. — Вам надо прочистить желудок!

Если бы Индра был ближе, я бы хоть толкнул его, чтоб уж лучше молчал. Маму ни в чем нельзя убедить, она всегда настоит на своем. Мне тоже не хотелось чаю.

Но нам пришлось все-таки выпить по полной чашке, и мне стало немного легче. Индра сразу уснул и спал как убитый. А я беспрестанно просыпался. В темноте уже исчезла Лиза, а с нею и все другие предметы в моей комнатушке, и я остался совсем один в глубоком ночном мраке.

Я с нетерпением ожидал рассвета, когда наконец услышу голос мамы. Вот никогда бы не поверил, что ночь может длиться так бесконечно долго!

Но утро я все-таки проспал. Открыл глаза почти в десять часов. От ночного умирания осталась только боль в горле и... голод, что было просто удивительно. Индра, сидя на кровати, улыбался, глядя на меня. Смотрите-ка, и он не умер! И выглядит как обычно, только побледнел чуть-чуть. Он показывал на свое горло. Мы старались вести себя как можно тише, еще не решив, что нам делать; но мама уже догадалась, что мы не спим.

Она тут же притащила ложку и фонарик. Пришлось Индре разинуть рот. Придерживая язык ложкой, мама посветила ему в горло.

— Ангина, самая настоящая ангина! — вздохнула она. — Слава богу, не хуже. А мне показалось, что вы отравились.

Индра криво усмехнулся, когда мама обвязала ему горло полотенцем. Но он прекрасно понимал, что в качестве гостя придется ему стерпеть и не такое...

На мою долю достался небольшой компресс. У меня горло почти в порядке, успокоила мама. Но насморк обеспечен! Даже сейчас нос распух, как свекла. В постели было приятно, не хотелось вставать.

Мама каждую минуту открывала дверь из кухни и спрашивала, не нужно ли нам чего-нибудь.

Но тут раздался звонок. По маминому лицу пробежала тень недовольства — дескать, даже в воскресенье не дают человеку покоя!

— Кто там?

И мы услышали прерывистый голосок, который звучал очень вежливо и заискивающе.

Аврора! Наш заботливый начальник пришел посмотреть, что стряслось с полярниками. А я, к своему стыду, даже не вспомнил об условленной встрече.

Я был в полной растерянности. Мне необходимо поговорить с ней, но, с другой стороны, не хочется, чтобы мама впускала ее в мою комнату.

Но Аврора уже на пороге и делает несколько смелых и решительных шагов к нашим постелям. Ничему не удивляясь, она любезно улыбается и вежливо разговаривает с мамой о школе. Нет, с ума можно сойти, здорово притворяется эта девчонка! Все выглядит так убедительно, что я и сам начинаю верить.

На плите что-то зашипело, и мама заторопилась на кухню. Индра приподнялся на постели, но я продолжал лежать, укрывшись по самые уши.

— Сегодня уже ничего не выйдет, — шепчет Индра. — И завтра мы в школу не пойдем. У тебя есть ключ от станции?

— Ага, я там уже была, — отвечает она тоже шепотом. — От полос голова кружится, но, в общем, все ужасно здорово. Ну прямо как мое платье. Я, может, днем еще туда забегу. В общем, пока не знаю! Я пришлю вам сообщение, а вы обязательно ответьте. — И она кивнула на окно.

Вот и все! В дверях опять стоит мама. Аврора покопалась в стопке моих тетрадей и вытащила какую-то одну, лишь бы мама не догадалась, зачем она сюда явилась, и сразу ушла.

Мы стали ждать сообщений от Авроры, то есть прежде всего я. То и дело я поглядывал на окно — нет ли там еще нашего зонда.

— Все равно без толку, — буркнул Индра. — Пока не стемнеет, нечего и ждать. И вообще, это дурацкий способ связи. Если бы мое окно было под Аврориным и если бы для меня это было так важно, как для тебя, так я бы уж давно придумал какую-нибудь удобную телеграфную связь.

— «Если бы для меня это было так важно»... Как это понять? — накинулся я на него.

Он ответил:

— Понимай, как хочешь!

Ну ладно! Что с ним спорить?

— Для меня еще ни одна девчонка не имела никакого значения, если хочешь знать!

— Ну, ясно! — откликнулся он ехидно и загадочно.

Я даже растерялся от злости.

Нет, вы только посмотрите! Я тут из кожи вон лезу, простудился, прогуливая уроки, и вот благодарность! Он смеется прямо мне в глаза и говорит такие гадости, что я от одной обиды чуть не выскочил из постели и не стукнул ему по шее.

— Все равно я ничего не почувствую, — захихикал он. — У меня под подбородком полметра полотенца! Ну ладно, не злись, — добавил он миролюбиво. — Чего ты злишься, если это неправда? Уж и пошутить нельзя. А то лежишь тут, как бревно, под одеялом!

Как узнать, шутит он или нет? Даже если придумать самое жестокое наказание, и то не заставишь его признаться, что у него на уме. Одно у меня застряло в мозгу: «Чего ты злишься, если это неправда?» Надо быть настороже и всякие нападки отражать смехом.

День прошел приятно и незаметно. Обложившись своими любимыми книгами о полярных краях, я то перелистывал одну, то читал страничку из другой, то любовался своей картой Антарктиды над кроватью.

Каждую минуту появлялась мама, спрашивала, как наше самочувствие, и даже принесла нам обед в постель — вещь приятная и небывалая.

Индра съел только суп. Он сказал, что ему трудно глотать, и мама даже не удивилась. Мне обед показался вкусным, как и всегда, точно я был совсем здоров.

Не успела мама уйти с пустыми тарелками, как Индра приподнялся на постели и прошипел мне:

— Идиот, зачем ты столько ешь? Неужели ты хочешь завтра в школу?

Нет, только не это! Мой субботний прогул благодаря болезни, которая свалилась на меня точно с неба, стал оправданным.

Наш зонд появился уже в сумерках. Он долго болтался за окном, пока мне не удалось распахнуть раму.

У Индры опять поднялась температура. Мама растерянно бегала из комнаты в кухню.

— Надо вызвать «скорую помощь», — твердила она в кухне отцу.

Потом они появились у нас в комнате вместе с пани Новаковой, нашей соседкой. Я лежал точно на иголках: кто из них троих первым повернется к окну? Для спокойствия я принялся медленно считать; интересно, до какой цифры я доберусь, прежде чем они обнаружат зонд.

За отца я не беспокоился, даже если бы он и заметил совок. Он вообще никогда ничему не удивляется и неохотно вступает в разговоры. А вот пани Новакова и мама с ее зоркими глазами!.. Но, к счастью, все смотрели только на Индру. Отец почесал за ухом и сказал:

— Схожу в больницу. Скажу, что и как, а там увидим.

— Да, да, — вздохнула мама.

Они снова вернулись на кухню. Отец вскоре ушел, а мама пошла проводить пани Новакову в переднюю. Я знал, что прощаться они будут долго. Это был самый удобный момент.

Дорогие полярники!

Я думаю о вас. Вам уже лучше? Я заскочила на минутку с Зузкой на станцию. Там ужасный холод и очень грустно. Мы ничего не делали. Разведчик тоже приходил. И сразу ушел. Пришлите сообщение.

Начальник Аврора.

Я прочитал записку Индре. Она не произвела на него никакого впечатления. Очевидно, ему было действительно плохо. Я-то чувствовал себя совсем здоровым, хотя из носа все время текло. Жаль! Я бы с радостью разделил с Индрой его болезнь. И я ответил коротко:

Полярнику Авроре, в настоящее время начальнику станции (пока безымянной). Индре довольно плохо. Наверно, придет врач. Мне совсем хорошо. А как ты? Завтра пришлю сообщение. Пусти зонд, как только вернешься из школы. Моей мамы еще не будет дома.

Едва я успел прикрепить конверт к зонду, как совок тотчас же подскочил и исчез. В дверях уже стояла мама.

— Скоро придет врач, — проговорила она взволнованно и взбила нам обоим подушки. Потом озабоченно огляделась по сторонам: все ли в порядке. — Опять эти твои книги! — Она сердито принялась их складывать. — Неужели ты читаешь все сразу? По-моему, хватит и одной.

Я промолчал. Разве объяснишь маме столько сложных вещей? Поэтому я притих, состроив на всякий случай унылую физиономию: я боялся, что врач признает меня здоровым и утром придется идти в школу.

Когда врач появился на пороге, у меня даже сердце забилось.

Мама подвела его прямо к Индре — в этом была ее ошибка. По-моему, ему надо было осмотреть сначала здорового больного, чтобы найти хоть капельку болезни, а не наоборот!

Осмотр был молниеносным. Наступила моя очередь: дышать, дышать, глубже, не дышать, достаточно!

— Ребята, видно, простудились, а? — говорит врач, что-то записывая.

Мама стоит серьезная, напряженная и внимательная, точно ученица у доски.

— Ночью их обоих тошнило, — жалуется она.

Но врач будто не слышит.

— Три дня лежать в постели, — говорит он. — А этот пусть зайдет еще в поликлинику.

Три дня! Три дня! Я взглянул на него с благодарностью, но он уже торопливо одевался и даже не оглянулся на нас.

16

Не знаю, когда я болел в последний раз: наверно, давным-давно.

Но стоило врачу признать меня больным, как я и вправду раскис не на шутку. У меня вдруг сразу заболело все тело. Я поминутно глубоко и страдальчески вздыхал и тихо стонал.

Если бы я лежал один, то меня никто бы не заставил остаться дома больше, чем надо. Во вторник я бы наверняка сидел в школе, в Доме пионеров или, по крайней мере, в одном из своих излюбленных мест, где меня каждый в случае необходимости может найти.

Но с Индрой дело хуже. У него настоящая ангина и высокая температура все три дня, не бросать же его в одиночестве. Мы читали, играли, рассказывали всякие старые истории.

В одну из таких минут он мне даже признался, что дружил с одной девчонкой со светлыми косами.

— А теперь нет? — перебил я нетерпеливо. — А я ее знаю?

Нет, оказывается, ее не знает никто из мальчишек с нашей улицы. Она жила внизу, на Французской. Они как-то раз вместе гуляли, даже дошли до самых Градчан.

Я представил себе, как они неторопливо бредут по городу и о чем-то разговаривают между собой.

— А что же случилось потом, куда она девалась? — интересуюсь я.

И он отвечает:

— Она вдруг куда-то исчезла.

Как это так — исчезла? Разве в наше время девчонки исчезают? Я подозреваю, что он все выдумал.

— Исчезла, исчезла, и все, — твердил он мне прямо в глаза. — Наверно, уехала из Праги.

— Неужели ты не знаешь, как ее звали?

Нет, знает, ее звали Алена. Но только имена ребят на дверях не пишутся.

— А может, дворничиха знает девчонку с косами? — предполагаю я.

— «Дворничиха, дворничиха»! — повторяет он возмущенно. — Ты что, не знаешь, как наша к ребятам относится? Была охота расспрашивать такую ведьму!

Он прав. Нельзя же открыть свою тайну особе, которая вечно ворчит по поводу мусора или разлитой воды. Нет, тут уж не до расспросов.

Голова у меня горит, точно снова подскочила температура. Как же отыскать эту девчонку? Может, подождать ее у школы? Ведь должна же она ходить в школу где-нибудь поблизости.

Пока я раздумываю о девочке со светлыми косами, Индра уже перескакивает на другое.

На этот раз разговор о его будущем. Как только Индра заработает первые деньги, он сразу повезет маму к морю. Да, обязательно к морю! Море вернет его матери ту частицу здоровья, которой ей все время не хватает. А потом ему хотелось бы пойти с мамой в магазин на Народной улице и купить ей красивое платье и пальто. Вот тогда все увидят, какая у него мама.

Индра говорит, что они уедут из этого дома и с этой улицы, и мне становится грустно-грустно, словно это произойдет уже завтра.

Нет, мне бы совсем не хотелось уезжать из нашего дома, с нашей улицы, я везде чувствовал бы себя чужим. Но если отсюда уедет Индра... Он видит свой будущий дом на набережной, он уже присмотрел один и надеется, что до тех пор, пока он сможет туда переехать, там освободится какая-нибудь квартира.

— Ты там будешь жить вместе со своей женой? — спрашиваю я грустно, вконец расстроенный.

Но он на меня набрасывается:

— При чем тут жена? С мамой!

— Ну, а если ты вдруг отыщешь эту свою девчонку с косами, что тогда?

— Не найду я ее, — возражает он мрачно. — Не найду, потому что это было давным-давно. Ясно?

— Само собой, — отвечаю я.

Наш разговор прервала мама.

— Уф! Ну и тяжесть! — сказала она, входя в комнату, и бросила сумки на пол.

И сразу же я получил выговор за грязную посуду:

— Ты ведь почти здоров, мог бы вымыть посуду!

— Вот я снова заболею или даже умру — будешь знать тогда, как мучить меня своей посудой! — плаксиво протянул я от злости, что она нас перебила.

Но она только рассмеялась:

— Что-то не похоже, чтобы ты собрался умирать. Ну, вставай, я поставлю греть воду!

Индра тоже встал.

— Нет, а ты лежи! — приказала мама. — И не забудь утром сходить в поликлинику.

Когда я вернулся в комнату, Индра процедил: «И не подумаю!» Ему хотелось уже быть здоровым. Впрочем, с нас обоих было достаточно домашней тюрьмы. И вечером, когда перед нашими окнами замаячил зонд, мы переслали Авроре новое сообщение:

Завтра идем в школу!

Полярники.

— А она поймет? — засомневался я. — Ну, то есть что мы выздоровели.

Но Аврора уже тащила зонд наверх. Я подозревал, что Индра так спешит встать с постели, чтобы поскорее сбегать в больницу. Уже пять дней он не получал о своей матери никаких сведений. Наверно, ему нужно было сходить и на Жижков, за деньгами.

Вернувшись вечером оттуда, он выглядел более спокойным, чем всегда, я это сразу почувствовал. Обернувшись к нему, мама спросила:

— А тебе уже совсем хорошо? — и снова заговорила с отцом. — Да это просто замечательный случай, — убеждала она его, сердито встряхивая головой. — Нельзя его упустить, если все бесплатно: дорога, ночлег в доме отдыха, кроме еды, конечно, но еду можно прихватить с собой.

А у отца как раз после ночной смены свободный день в субботу. Разве это часто случается? И с ребятами все в порядке, поэтому она на всякий случай заказала два места.

Я насторожился.

Наконец заговорил отец:

— И что тебе за охота! Точно не хватает тебе этой беготни. И потом, я устану после ночной смены.

Конечно, разве она не понимает? Но он может подремать в автобусе, им дадут самый лучший, с откидными сиденьями. К двенадцати они будут на месте. Пообедают, и спи себе на здоровье! На свежем горном воздухе. И целое воскресенье на солнце, обратно только вечером. А в одиннадцать уже дома. На следующий день ему на работу в дневную смену.

— Говоришь, на солнце? А это точно?

Мама рассердилась:

— Вот ты обязательно испортишь всю радость! Да я в жизни не видела гор весной!

Отец беспомощно покосился на меня и почесал за ухом. Так, теперь все понятно. Нам улыбнулось счастье: свобода на целых два дня! Неужели родители и сами не понимают, что ребятам тоже нужно время от времени оставаться одним, и поэтому не мешало бы им иногда уезжать из дому! А кроме того, пусть папа вспомнит о тете Власте; теперь его очередь уступить.

Наверно, все это он прочел в моих глазах.

— Мне все равно, — сказал он только, но маме было этого вполне достаточно.

Радостная и возбужденная, она повернулась ко мне, и наконец я узнал всё. Почтовое управление организует для своих работников двухдневную поездку в горный дом отдыха. Некоторые едут с детьми, но я — после болезни, а потом, нельзя же Индру бросить одного. Она все нам сварит и испечет, а мы в воскресенье только разогреем. Ну, что мы на это скажем?

Я пихнул Индру под столом ногой. Мама опрашивала просто так, она уже заранее все решила, и я восторженно согласился. Не так-то часто я оставался на целых два дня дома один.

Мы были в полном восторге. Надо без промедления сообщить Авроре. Мы написали азбукой Морзе короткое телеграфное сообщение, и я, улучив подходящий момент, бросил заклеенный конверт с именем Авроры в их почтовый ящик на дверях.

Мы боялись, что Аврора не заметит сообщения. С тех пор как в нашем доме все почтовые ящики устроили внизу, в старые почти никто не заглядывал. Но, когда мы уже легли в постель, перед окном замаячил зонд с привязанным письмом.

Аврора посылала нам записку тоже азбукой Морзе, что было абсолютно ни к чему. Сколько мы ни бились, сколько ни подставляли знаков, получалось только одно: «Нава тоже удадает!»

— Ох, не могу! — простонал Индра. — Не успокоюсь, пока не устрою этой девчонке экзамен по азбуке Морзе!

Что она хотела нам сказать, мы узнали только на другой день, по дороге в школу.

Бросив своих подружек в коридоре...

17

...Она помчалась за нами вдогонку и зашагала посредине, как, впрочем, и положено.

Я чувствовал на спине колючие взгляды девчонок, которые несомненно перемывали нам сейчас косточки, но Аврора даже не оглянулась. Похоже было, что в нашем присутствии она отбросила все свои девчачьи выкрутасы и была таким же, как мы, верным товарищем. Ведь она нам написала: «Наши тоже уедут!»

— Неужели? — хихикнул я, правда без всякого ехидства. — Ты в этом уверена? В записке ведь было написано: «Нава тоже удадает!»

Аврора не стала возражать, а быстренько переменила тему разговора:

— Вот интересно, что будет, когда мы останемся совсем одни.

Ее родители собираются в Увалы, на дачу, и им нет смысла возвращаться в субботу на ночь домой. Утром надо пораньше встать: отец хотел починить на даче крышу, а мама — все там хорошенько убрать.

— А мы должны остаться дома, во-первых, чтобы не мешать, а потом, я после болезни. И поэтому Зузку приставили следить за мной, чтобы я никуда не бегала и снова не простудилась, — болтала весело Аврора.

Вот так номер! Мы хохочем как сумасшедшие. Кружась между нами, Аврора хлопает себя портфелем по коленкам.

— Ну, хватит, а теперь абсолютно серьезно, — объявила Аврора. — В общем, как вы это себе представляете, уважаемые полярники?

— Ты наш начальник, ты и решай, — ввернул я. — Только учти: самое важное для полярников — все как следует продумать.

— Хорошо бы все закончить, просто здорово было бы, — проговорил Индра. — Вдруг мама неожиданно вернется раньше, — добавил он тише.

— Чудесно! — Остановившись, Аврора пристально нас оглядела. — Знаете что? Давайте не спать всю ночь!

— Как это — не спать? — оторопел я.

— Очень просто! Не пойдем спать, и всё!

Индра так и подскочил:

— Это же здорово! Но только мы втроем! Без Разведчика и без Зузки. Они еще слишком маленькие!

Дома мама варила и пекла, как на праздник. Пирожки для нас, а сладкий пирог они возьмут с собой. Жаркое на ужин и мясо на воскресный обед и с собой.

— Еще кнедлики и овощи, — вздохнула она.

А отец буркнул сердито:

— Ты бы лучше отдохнула!

Мама, пропустив его слова мимо ушей, озабоченно спросила меня, варить ли нам суп. Я вспомнил, какой у нас на станции разыгрывается аппетит. Глупо умирать с голоду. Поэтому я согласился и на суп.

— Ладно, сварю вам какой-нибудь сборный!

«Сборный» суп я просто обожаю. В нем есть все, он густой-густой и очень вкусный. Такой умеет сварить только моя мама, и никто другой на свете.

— А где наша эмалированная кастрюля?

Мама опустилась на коленки у буфета. Лично у меня кастрюля прямо-таки стояла перед глазами. Она валялась себе преспокойно, вся в красной краске, среди груды грязной посуды в кухне на нашей станции.

— Нет, с ума сойти можно! А где черная, которую починили?

В этом мы с отцом не смогли ей помочь. Впрочем, мама ничего от нас и не ожидала.

Наконец все было сварено и поставлено на холод. Рюкзак отца валялся в передней и, по-моему, с нетерпением ожидал, когда же он наконец очутится в автобусе и в горах. Нас с Индрой волновало теперь только одно: погода. На улице моросил противный дождик, отбивавший всякую охоту отправиться в горы, особенно у моего отца, который вообще не принадлежал к числу спортсменов и вполне мог обойтись без гор.

— В горах, наверно, падает снег, — многозначительно и робко предположил Индра, который обычно у нас и рта не раскроет.

Наверно, поэтому отец покосился на него:

— Гм, снег, говоришь? Как бы не ливень!

— А тебе, очевидно, очень хочется, чтобы был ливень? — набросилась на него мама.

И мы решительно отступили. Индра даже покраснел.

Я-то знаю свою маму. Когда она устает, лучше и не заикаться о неприятных вещах.

Отец тотчас же встал и ушел на работу раньше обычного, а мы отправились в ванную, а потом в свою комнату.

В Аврорином окне над нами уже погас свет.

— Спит, — прошептал я. — Наверно, хочет выспаться как следует перед завтрашним днем. И нам бы пора!

*

Даже сквозь сон мне чудился шум дождя, а может, мне это просто приснилось. Утром нас разбудил, как обычно, будильник. Соскочив с постели, я прежде всего бросился на кухню, а потом в прихожую. Пакеты с едой и рюкзак исчезли.

— Уехали, уехали! — завопил я во все горло.

В школе мы послали Авроре записку: «Наши уехали! Значит, на станции к двум часам!» Она моментально ответила: «А мы тоже будем одни. Разведчик обеспечен!»

Я изобразил только огромное «КАК?» и записку пустил знакомым и всегда готовым к услугам путем. Назад она вернулась, сделав порядочный крюк через первую парту слева, так как ее в самом начале захватила чья-то неуполномоченная рука. Под моим «КАК?» Аврора нацарапала печатными буквами: «Очень просто! Я вчера заперла на станции его вещи».

Я фыркнул. Ну и хитрые эти девчонки! В этом я не раз убеждался за мою долгую жизнь.

Дома наши часы тикали в пустоте, и звук этот казался каким-то странным. Вот блестящий случай порыться в комнате, что обычно не удается сделать. Полазить, например, по маминым ящикам, посмотреть, что она от меня прячет. Но я схватил миску с пирожками и помчался на станцию.

Все уже оказались в сборе.

— Жаль, что ты не захватил какую-нибудь кастрюлю, если мы рассчитывали поесть, — заметила Аврора. — Здесь нет ни одной чистой!

— Хотел бы я знать, кто будет мыть посуду? — вздохнул я с полным сознанием, что меня это не касается.

— Ты, — объявила она начальственным тоном. — Я сейчас распределю работу. Мы с Индрой повесим шторы в запретной зоне, а потом возьмемся за окно в кухне. Зузка вытрет посуду, она просто обожает вытирать посуду, — добавила эта хитрюга. — Так! А Разведчик выберет из кучи в передней всю обувь и вычистит ее. Надо же в самом деле разобрать эту кучу!

— Не желаю я чистить никакую обувь! — заартачился Разведчик.

Аврора, воинственно подбоченившись, вступила с ним в перепалку. Мне так и не удалось отделаться от мытья посуды.

— Интересно, в чем ее мыть? — повернулся я к остальным. — По-моему, нет на свете такой посудины, чтобы вымыть всю эту гору. Точно ее собирали с начала новой эры!

— Корыто! — воскликнул Разведчик. — В подвале валяется чье-то корыто.

— А чье? Сейчас в корытах вроде никто и не стирает! — удивилась Аврора.

— Ну что тебе до этого? — рассердился я. — Принесу корыто, и все!

Но дорога в подвал проходит мимо дверей нашей привратницы, то есть по заминированной зоне. Мы быстренько устроили совет: а что, если выслать вперед Разведчика с зондом тишины? Но все-таки я решил выполнить сложное задание в полном одиночестве. Чем меньше людей, тем лучше. Это мне известно по собственному опыту.

В нашу прачечную в подвале ходят не часто. На меня дохнуло холодом и затхлым воздухом. В полумраке я различил эти остатки древности, безмолвно застывшие у стены. Схватив самое большое корыто, я поспешил наверх. Но тащиться по лестнице с таким предметом оказалось делом нелегким.

Тогда мне в голову пришла блестящая идея — взвалить корыто на спину, и так в этом деревянном одеянии, точно в скорлупе улитки, я прокрался, затаив дыхание и без малейшего шума, мимо дверей неприятеля.

Но не успел я очутиться на лестнице, как дверь издала знакомый мерзкий звук. Я прижался к стене и замер, как улитка в своем домике.

Дверь снова закрылась. Я приподнял головой свою ношу и заспешил наверх. На станции я свалил в корыто всю грязную посуду.

— Идеально! — ликовал я. — Просто идеально! Странно, почему это человечество отказалось от такой замечательной штуки?

Потом я схватил кастрюлю с горячей водой. Причем сразу понял, что отмыть моим полярным способом эту засохшую грязь нельзя; сначала пусть старая корка отмокнет.

Но, к моему удивлению, вода из корыта тотчас же полилась во все стороны, как сквозь решето. И кто бы мог ожидать такого коварства от этой дурацкой посудины!

— С водой шутки плохи, — мудро изрекла Аврора, стоя на цыпочках в луже.

Это просто невероятно: в корыте всего-навсего одна кастрюля воды, а водопадам нет конца — на полу уже образовалось целое озеро!

— Спокойно, — сказал я. — В несчастье надо хранить хладнокровие и все как следует взвесить. Я буду мыть посуду старым, проверенным способом; кажется, она уже капельку отмокла. А вы, по-моему, собирались мыть пол? Разведчик, сбегай-ка за щеткой, стащи ее у привратницы. Пол теперь отлично полит, и дело пойдет быстро.

— Ладно! — взялся за дело начальник. — Только сначала надо его хоть немного вытереть. Хорошо еще, что я прихватила наше ведро.

— Сначала вытрите воду вокруг корыта, чтобы я мог встать, — приказал я официальным тоном, — и еще там, где стоит Зузка и куда надо ставить посуду, чтобы потом не задерживаться!

Пока грелась вода, мы с Зузкой провели генеральную репетицию.

— Лучше всего обвести вокруг себя круг, — рассуждал я. — Следи внимательно! Как только я вычищу какую-нибудь кастрюлю, присяду на корточки, сполосну ее водой — сразу делаю полуоборот верхней половиной туловища, а ты, не двигаясь с места, протягиваешь руку, вытираешь эту вещь, потом тоже приседаешь на корточки и чистую вещь ставишь на пол. Понятно? И тогда у нас все пойдет, как по конвейеру.

Генеральная репетиция прошла блестяще. Когда мы приступили к работе, все пошло как по маслу. Ну, разумеется, при таком темпе, какой мы развили, иной раз случались и промахи.

— Ну-ну! — заорал на нас Индра. — Ты переколотишь всю посуду, а мне потом влетит!..

Нет, где это видано! Какая мелочность! Он еще смеет болтать о какой-то ручке, точно чашку нельзя с таким же успехом держать за дно! Да ручка вообще может отвалиться. А уж если его волнует какая-то треснутая тарелка, так я ему притащу из дому еще лучше и целехонькую!

— Не обращай внимания на этого глупого мальчишку, — успокоила меня Зузка в ожидании очередной порции.

Итак, мы моем и вытираем. Разведчик взялся за чистку обуви, облачившись в рабочую куртку и нахлобучив шапочку. Он уселся на пороге между кухней и прихожей, и, если кто-нибудь шел туда или обратно — а ходили все, — приходилось перешагивать через Разведчика и его обувь. Всех это ужасно злило, но он упорно не двигался с места.

— Друзья полярники! — возвестил я от глубины измученной горой посуды души. — Как только все домою, давайте перекусим. Если кто-нибудь горит желанием поесть раньше, мы с Зузкой можем на минутку прервать работу!

— Сначала заварим чай, — заявил начальник.

Ну, тут уж меня прорвало. Уж не воображает ли она, что я позволю трогать вымытую посуду? Больше я мыть ее не желаю, и точка!

— Ну ладно! — заявляет хладнокровно начальник. — Чай только отнимет время. Мы будем есть то, что не нуждается ни в какой посуде.

— Вообще-то я не возражаю против чая, — иду я на попятный, когда мы беремся за еду, стоя каждый на своем рабочем месте. — Я могу выдать одну чашку, из нее можно пить по очереди.

Моя идея повисла в воздухе. Мамины пирожки исчезают с потрясающей быстротой, к моему явному неудовольствию.

— Смотри не подавись! — советую я по возможности ласковее Разведчику. — Разве можно съесть сразу столько пирожков? От них потом изжога!

— А у меня не бывает изжоги, — пробубнил он и, вытерев нос тыльной стороной ладони, схватился за новый пирожок.

— Проведу-ка я поскорее вокруг плиты запретную зону, — объявил я на всякий случай. — И, если вздумаете разогревать еще какую-нибудь еду, не забудьте про то, что нас ожидает вечером!

— А что нас ожидает вечером? — вскинулся Разведчик.

— А это тебя не касается! — отрезал я. — Это не касается малышей, хотя они и порядочные обжоры!

— Давайте поставим на место буфет, чтобы вымыть середину, — предложил Индра, оглядываясь по сторонам.

— Ладно, — согласился начальник станции. — По-моему, часа через два вся кухня превратится в запретную зону! Надеюсь, руки у вас чистые? Буфет еще немножко липкий!

Это касалось меня и Индры. Прежде чем взяться за буфет, мы обошли его со всех сторон. Капельки краски кое-где лопнули и выглядели как маленькие ранки на полировке. Но это, разумеется, только вблизи. А на расстоянии наш буфет казался ослепительно гладким и блестящим.

— Раз, два, взяли!

Мы изо всех сил налегли на буфет, но он точно врос в пол. Странно! Если мы выдвинули его на середину комнаты, то надо как-то его доставить на место. Не стал же он тяжелее после окраски! По-моему, наоборот, должен стать легче — ведь посуда-то вся на полу.

— Внимание! Раз, два, взяли!

На этот раз командовала Аврора, а мы изо всех сил налегли на буфет. Но все напрасно, он даже не сдвинулся с места.

Тяжело отдуваясь, мы стали советоваться.

— Это из-за краски, — говорю я. — Просто он прилип к полу!

— Нужны специальные ремни, иначе его не сдвинуть, — решил Индра. — Только где их взять, вот в чем вопрос.

— А я знаю где! — воскликнул Разведчик.

— Врешь! — предположили мы на всякий случай. — Слопал чуть ли не все пирожки, а теперь бежать! — сказал я и испытующе посмотрел на него.

Нет, совсем нет. Через три минуты он вернется. И лучше не запирайте, просто пусть кто-нибудь подержит дверь.

Ну вот еще! Впрочем, мы удовлетворили его просьбу. И в самом деле, вскоре он уже возвратился и с торжествующим видом швырнул на пол какой-то грязный комок.

— Фу! — отскочила Аврора. — Что это такое?

— Ремни, самые настоящие ремни! — объявил он с гордостью и ни за что не хотел сказать, где он их откопал, но потом признался, что они принадлежат вдове и ими была связана рваная рогожа.

— Неужели ты воображаешь, что нам нужна такая грязь? — рассердилась Аврора. — Сейчас же отнеси обратно!

— Спокойно, спокойно. — Индра слегка отпихнул Аврору. — Это, между прочим, неплохие ремни. Их только прополоскать, и делу конец! Вы, девчонки, вообще народ брезгливый. А мокрые ремни, по крайней мере, не будут выскальзывать из рук!

Мы обрушили на грязный моток целый водопад, потом снова решили попытать счастья. Для этого понадобились усилия всей команды: с одной стороны — я и Аврора, а напротив — Индра с Разведчиком. Зузку поставили сзади буфета, на случай, если он покачнется.

Но только ни о каком покачивании не могло быть и речи. Несмотря на все наши старания, буфет стоял твердо и непоколебимо на прежнем месте.

— С ума сойти можно! — шипел от злости Индра. — Надо эту дрянь одолеть неожиданным приемом. На счет «три» тяните!

— А что, если сказать «три» тихо-тихо, чтобы буфет не услышал?

Дурацкое замечание Зузки все пропустили мимо ушей.

— Внимание! Раз, два, три!

Все напряглись. Буфет не шелохнулся.

— От нас пар уже идет! — Индра глубоко вздохнул. — Этот буфет никто никогда не поставит на место.

— Давайте подумаем! — не сдавался я. — Все это вопрос сообразительности. Только на основе глубокого анализа и предусмотрительности Амундсен достиг Южного полюса раньше Скотта.

— Да ну тебя с твоим Амундсеном! — огрызнулся Индра. — Нужно поставить эту дрянь на место, и точка! А от твоих рассуждений никакого толка, сиди мы здесь хоть до будущей пасхи!

— Тихо, тихо! — прошептала испуганно Зузка.

Снова наш белый медведь! Он опять остановился на рогожке у порога.

Мы подкрались на цыпочках к двери и нагнулись к замочной скважине.

И я резко отскочил. Мои глаза уперлись — это было страшно и как-то противно — прямо в серый человеческий глаз.

Индра последовал моему примеру, а потом решительно и быстро распахнул дверь. К нашему великому удивлению, за дверью мы обнаружили Ферду, шестнадцатилетнего паренька, который обучается обойному делу. Он сделал такое движение, точно собрался удрать, но тут Аврора обрушилась на него:

— Тьфу, ну и перепугал ты нас!

Индра молча схватил его за руку и втащил в квартиру.

— Слушай, Ферда, ты не поможешь нам? У нас тут как раз такой случай...

— Посмотрим! — проговорил он снисходительно и весь как-то выпрямился.

Он и вправду смахивал на медведя со своей маленькой головкой, огромным носом и крошечными глазками. Я помню его, когда он был таким же мальчишкой, как я. Теперь он на нас не обращал внимания, мы для него мелюзга, и больше ничего.

Оглянувшись вокруг, он тихонько присвистнул:

— Так, значит, вы тут свирепствуете?

— Но только дай нам слово молчать, — попросили мы его. — Тут у нас все как на полярной станции, понимаешь?

— В общем, ерундистика! — уточнил он кратко.

— Помоги нам сдвинуть буфет, — сказал ему Индра. — Видишь, краска стекла вниз, и буфет приклеился к полу.

— Посмотрим, — бросил он небрежно, схватил ремни и согнул пополам свое длиннющее тело. Его лицо налилось кровью и даже как-то набухло.

Буфет с треском оторвался от пола и даже проехал назад. Ферда неторопливо подошел к его второй стенке, потянул на себя ремни, и мы услышали тот же треск.

На полу появились две высохшие белые лужицы.

— Ерундистика! — бросил Ферда. — Куда этот гроб?

Мы охотно и покорно показали ему место, и он, бросив свое «посмотрим», придвинул буфет к стене. Итак, буфет водрузили куда положено. Ферда стряхнул с пиджака несуществующие пылинки.

— С этой минуты ты являешься почетным членом нашей полярной станции, — поспешила сообщить ему Аврора. — А если нам что-нибудь еще понадобится, придешь?

— Посмотрим, — бросил он на ходу. — А сейчас я в киношку. — И, поглядев на кончики своих ботинок, он потер ногой об ногу и с достойным видом выплыл из комнаты.

— В другой раз нас не пугай, медведь! — бросил я ему вслед.

— Наш сигнал: один звонок короткий, два длинных. Запомнишь? — крикнула ему в спину Аврора.

— Посмотрим, — отозвался он и мягко, насколько ему позволяла его неуклюжая медвежья фигура, проскользнул в дверь.

Теперь Зузка могла сложить всю вымытую посуду.

— А куда девать ремни?

— Ах да! Миленький Разведчик, разрешаю тебе сложить их возле кухонного столика, пока кухню не объявили запретной зоной, — очень любезно скомандовала Аврора. — А Енда вытрет все пятна от краски скипидаром.

— И сделаю ящик для обуви! — обещал я во всеуслышание...

Нет ничего проще. В книжке «Что должен знать и уметь пионер» есть подробная инструкция. Это мне пригодится, подумал я. Каждый настоящий полярник должен уметь обращаться со столярным инструментом. Когда Амундсен плыл к Южному полюсу, он погрузил на палубу в Кейптауне, на последней остановке, свиней, чтобы иметь в запасе свежее мясо. А команда — будущие полярники — тут же соорудила на палубе небольшой загон.

— Уважаемые полярники, — провозгласил я оживленно, — не устроить ли нам полдник?

— Мой совет — экономить! — отозвался Индра. — Учитывая то, что нас ожидает, чтобы потом не голодать.

Так! Теперь Зузка взбунтовалась. Глядите-ка, и откуда только в ней столько прыти? Вслед за ней с пола вскочил Разведчик. Или мы сию же минуту скажем, что подразумеваем под этими постоянными намеками, или он уходит, то есть уходят они оба.

Мы трое переглянулись. Конечно, мы вели себя не особенно красиво, так не поступают в коллективе, и мы оскорбили их до глубины души тем, что считаем их малышами и совсем не подходящими для того, чтобы быть посвященными в нашу тайну. И тут Индра рассказал все: просто мы собираемся провести на станции всю ночь. Во-первых, мы здесь по возможности все закончим, а потом — надо же узнать, как это вообще ночью можно не спать. А скрывали мы от них потому, что они могут не выдержать, ведь они еще слишком маленькие! И мы молчали только потому, чтобы их не расстраивать.

— Я останусь с вами, — заявил Разведчик твердо, тоном взрослого.

— Я тоже, — послышалось упрямо из-за буфета. — А если вы меня не оставите, хуже будет. Я пойду домой и скажу все маме!

— Ах ты, дуреха, дуреха! Ну конечно, можешь остаться, только потом сама увидишь, что не выдержишь! Вспомни, что было в тот раз, когда мы ездили в Словакию.

Интересно, что там у них стряслось по пути в Словакию?

Оказывается, Аврора нас опередила: у нее уже есть за плечами ночь, целая бессонная ночь, если, конечно, она не выдумывает.

Она рассказала, как они с двоюродным братом Иваном болтали в купе до тех пор, пока мама на них не прикрикнула: «Да закроете вы наконец рты! Все хотят спать!» И они выскочили в коридор.

Аврора красочно описала голубой свет в коридоре, тишину в вагоне и ночь за темно-синими окнами. А они одни-единственные не спят, по крайней мере, в их вагоне.

— Ну, а что вы видели в этой кромешной темноте? — полюбопытствовал Индра.

Аврора объяснила:

— Только темноту, искры и по временам отдаленные огоньки.

— Не слишком-то густо, — заключил Индра.

Но Аврора его уверяла, что это было замечательно, исключительно.

— А потом вдруг выглянула луна, и все так чудесно осветилось, ну прямо, прямо... — Аврора никак не могла подобрать слова, — как на сцене.

А потом мало-помалу стало светать. Иван прислонился к стене купе; может, ему и хотелось спать, но только он не желал признаться, зато ей — ни чуточки. Она выдержала до тех пор, пока они не приехали в Жилину, а там ее мама позвала: «Иди пить чай, нечего мерзнуть в коридоре!»

А Зузка и не подозревала ни о чем. Она спала не просыпаясь всю ночь, а когда мама дала ей чаю, она открыла глаза и разревелась.

Ну, знаете! Такой подлости Зузка от Авроры не ожидала. Надо же такое выдумать: будто она ревела!

Между прочим, она вообще не спала, только по временам, и помнит абсолютно все, что происходило в ту ночь.

— Ну что ты так волнуешься? — недоумевала Аврора. — Ты же тогда была совсем маленькая.

И вовсе нет. Зузка тогда была не маленькая. И вообще, как не стыдно! И бывают же на свете такие люди, от которых не услышишь ни слова правды! Вот!

Зузка меня просто ошеломила, и не только меня. Всегда такая незаметная рядом со своей сестрой, и глядите-ка, умеет постоять за себя, если ее задеть. Но тут вмешался Индра:

— Ну, хватит!

Надо же кому-нибудь иметь голову на плечах. Кто хочет бодрствовать, кто хочет видеть ночь своими собственными глазами, пожалуйста, никому не воспрещается. Только хотелось бы знать, как это себе представляет Разведчик. Мы-то дома одни и можем делать здесь что угодно!

— Ерунда! — заулыбался всеми своими веснушками Разведчик.

Как только его мама и бабушка уснут, он просто возьмет и удерет из дому!

— Порядок! А ты, Енда, сбегай принеси жаркое!

— Мама приготовила соус из помидор, я принесу, — проговорила Аврора довольно сердито, очевидно потому, что на станции стал командовать кто-то другой.

— Жаркое с соусом — мировая штука! — протянул мечтательно Разведчик и глубоко вздохнул.

— Смотрите! — показала Аврора ложки, возвратившись. — Для меня и для Зузки. Соус мы съедим прямо из кастрюли, чтобы не было лишних разговоров о посуде.

Но потом мы всё сложили вместе — мясо, соус и макароны — и в целях экономии ели из одной кастрюли уже в мирной, дружеской атмосфере.

— Просто здорово! — уверял Разведчик, с поразительной быстротой набивая себе рот.

— Подумай о возможных последствиях, — предупредил я его, но Разведчика это не трогало. — Кое-кто ужасно проворен по части еды, — заметил я через некоторое время.

Аврора набросилась на меня:

— Оставь Разведчика в покое, слышишь! Он же вычистил всю обувь. Абсолютно всю!

И вот, когда мы пребывали в наилучшем расположении духа — ужин получился на славу, — на рогожке вдруг кто-то остановился. Мне показалось, что это был пожилой человек в больших ботинках. Мы так и замерли с полными ртами: когда жуешь, ведь совершенно глохнешь.

Тот, за дверью, конечно, не Ферда, почетный член нашей станции. Он не стал бы нас пугать таким странным способом, а так или иначе дал бы знать о своем присутствии.

Я в полной тишине приложил глаз к замочной скважине и увидел только черноту. Индра нетерпеливо отпихнул меня, но тут же обернулся и пожал плечами.

И тут в дверь кто-то стал просовывать конверт или плотный лист бумаги. Мы с напряжением следили за ним. Меня так и подмывало потянуть белую бумагу за уголок и втащить ее к нам.

Но у человека за дверями ничего не получилось, он подумал, подумал и ушел. Индра вдруг побледнел как полотно.

— А вдруг это из больницы?

— Вовсе нет, — возразила быстро Аврора. — Из больницы никаких сообщений так не посылают. Это совершенно точно!

По-моему, она просто хотела успокоить Индру. Я присоединился к Авроре, хотя и понятия не имел о больницах и тамошних обычаях. И тут мне в голову пришла спасительная мысль.

— Беги за ним, — приказал я Разведчику, — и рассмотри его как следует. Обойди его со всех сторон и принеси нам точную информацию!

— Правда, сбегай! — умолял Индра. — Спроси его, например, сколько времени, чтобы узнать, какой у него голос. А если он не ответит, значит, у него были какие-то плохие намерения.

Разведчик охотно вылетел за дверь. Даже слишком охотно, как мне показалось спустя некоторое время.

— Идите-ка сюда, посмотрите, — позвала нас Аврора. — Только снимите тапочки, лучше в одних носках.

Она открыла нам дверь в запретную зону, где они с Индрой повесили занавески. Все, вплоть до ковра, красовалось на своих местах в чудесном и каком-то трогательном и торжественном порядке. Мебель и все предметы точно застыли в растерянности. Но общая картина, несмотря ни на что, получилась просто великолепная, и проделанная работа казалась просто невероятной.

— И кухню тоже скоро объявим запретной зоной, — вздохнула с гордостью Аврора. — Вот только почистим с Зузкой плиту.

Индра снова повеселел и выглядел теперь просто счастливым.

— Ну, если везде такой порядок... ну, в общем, если везде будет так замечательно, то надо уж заодно покрасить и уборную, — решился он вдруг. — Это я мигом, проведу пару раз кистью, и готово. Если кому туда надо, бегите лучше сейчас. А то я вывешу там сейчас знак: «Остановка запрещена!»

Снова кисть и ведерко с краской — нет, теперь меня это абсолютно не привлекает.

— Пусть себе красит, это совершенно правильно, — согласился начальник станции. — Впрочем, «уборная» говорят только дома и в школе, а здесь можно себя приучить к чему-нибудь более приличному, например «туалет».

Аврора застыла в глубокой задумчивости над грудой разнообразного хлама в прихожей. Итак, другого выхода нет, надо взяться за нее решительно и смело. До сих пор мы эту кучу старательно обходили и даже перепрыгивали через нее, теперь конец, просто-напросто конец!

— А потом, потом, — сказала Аврора с глубоким вздохом, как благоразумная хозяйка, — я протру все банки и все вещи в кладовой.

— А может, не стоит? — засомневался я.

Но она ответила строго:

— Наоборот, это совершенно необходимо.

Наваленная в передней груда нам так надоела, что мы решили сначала взяться за буфет, где обнаружили массу таких вещей, как сушеные, глубокой древности сливы, покрытые серо-зеленой плесенью. Они оказались довольно сносными, хотя их вкус мы ощутили не сразу, слишком уж твердые они были. Обнаружили мы и пакетик печенья в оберточной бумаге. За печенье мы взялись неуверенно. Оно оказалось неплохим, скорее никаким, но мы его уплели тоже до последнего кусочка.

— Восемь часов пятьдесят минут, — объявил Индра, новоиспеченный информатор времени, чтобы мы знали, как уходит ночь.

От Индры остались только ноги, остальная половина исчезла на стремянке, втиснутой в уборную, которую он красил.

За окнами уже совсем стемнело. Теперь приходилось действовать осторожно, иначе переполошишь весь дом. Мы вспомнили «блаженной памяти» Разведчика, который, отлично поужинав вместе с нами, еще не возвратился со своего боевого задания.

— Удрал, просто-напросто удрал! — возмущался Индра, а спустя некоторое время опять объявил: — Девять часов десять минут.

Но тут на лестнице послышались крадущиеся шаги. Подскочив к двери, Аврора заперла ее на замок. Но в дверь уже кто-то мягко постукивал ладонью, а потом стал царапать ногтем.

Физиономии девчонок вытянулись от страха.

— Не открывай, не открывай! — умоляла шепотом Аврора.

Но я должен был показать, что среди перетрусивших девчонок есть настоящий мужчина. Кроме того, у меня было подозрение... Ну ясно! Я не ошибся. Наш Разведчик! Он сиял умытой улыбкой, и из-под его грязной рубахи выглядывал воротничок пижамы.

— Не мог раньше, — выдавил он из себя, чтобы опередить наши упреки. — Сегодня суббота, пришлось лезть в ванну. Ну, вот и я.

— Это мы видим, это мы имеем счастье видеть, — проговорил я.

Он сразу бросился складывать банки, которые мы выбросили из кладовой для утильсырья. А как же тот подозрительный человек, за которым он должен был следить? Это было его последнее серьезное задание. Он вспомнил о нем с трудом и весьма неохотно. Да, он шел за ним по пятам довольно долго, прошел всю Французскую улицу, и вдруг тот потерялся, ну просто исчез, точно провалился сквозь землю, иначе и не объяснишь.

— А как он выглядел? — стал вдруг расспрашивать взволнованный Индра.

— Высокий, наверно, не меньше двух метров, а то и больше, — описывал Разведчик, сидя на корточках перед банками. — Высокий и ужасно худющий. Сроду не видел таких тощих, ну прямо ужас! И он тащил огромный, тяжелый чемодан.

— Как же так? — недоумевали мы. — Как же он ухитрился бежать с таким чемоданом?

— Честное слово, бежал во весь дух! На нем был черный пиджак и высоченная остроугольная шляпа.

Разведчик спросил его, сколько времени, но человек только грустно покачал головой.

— Послушай, как же ты его спросил, сколько времени, если его вообще не догнал?

А кто говорит, что не догнал? Один разочек он его догнал, прямо у большого нового магазина на углу, а потом человек снова убежал.

— Послушай, — не вытерпел я, — а тебе не померещилось? А может, ты прочитал какую-нибудь сказку о таком человеке?

— Нет, нет, это чистейшая правда.

— Ох, сил моих нет! — покачал головой Индра.

И мы опять принялись за работу. Каждую минуту нас вдохновляли новые открытия: точилка для ножей, спиртовка, стеклянный колпак и вообще какие-то давно забытые вещи. Аврора расстелила на полке бумагу, и мы по цепочке стали передавать ей вещи с пола и ставить их на место.

— Десять часов десять минут, — объявила служба времени.

Разведчик оглушительно зевнул.

— Зевать запрещается! — одернул я его строго.

— А мама, если ей хочется ночью пошить, всегда варит себе черный кофе, — проговорила Аврора, и тут я заметил новый, какой-то тягучий оттенок в ее голосе.

— Кофе вреден, — возразил я. — Впрочем, может, тогда мы не заснем?

— А тебе охота спать? — ввернул ехидно Индра.

И снова широкая, мягкая и какая-то липкая тишина. Только Индра шуршит кистью у пола да изредка звякнет какой-нибудь предмет.

Внизу грохнула дверь. Дом точно вздрогнул. Из соседней комнаты, запретной зоны, донеслись звонкие удары часов.

Индра так и подскочил.

— Кто завел часы?

— Кому же их заводить? — Аврора отвечает обычным прерывистым голоском. Просто она вытерла с них пыль, и всё.

— А почему же они отбивают время, если стрелка на циферблате вообще не движется? Разве это не странно?

Стоя в одних носках посредине комнаты, мы всматриваемся в мертвый лик старинных часов. Они показывают три часа, только неизвестно, какого времени: ночи или дня. Но вдруг в часах что-то захрипело, часы откашлялись и пробили четыре высоких удара, а потом десять или двенадцать низких, которые отдались эхом во всех уголках.

— Нет, ей-богу, эти дурацкие часы просто рехнулись! Ну что вы так на них уставились? Неужели боитесь? — накинулся на нас Индра. — Пусть себе бьют на здоровье!

— Закрой-ка их! — посоветовал я Индре. — Или положи. Мама наш будильник всегда переворачивает, иначе он не звонит. Может, и этим часам нужно, чтобы их перевернули!

— Лучше положу на них подушку, — решил Индра.

Все вернулись к работе. Мы уже добрались до нижней полки кладовой, а Индра все красил уборную.

— Пять минут двенадцатого, — сообщил он приглушенно.

Я двигался с трудом, точно в густом тумане, который обволакивал почему-то ноги и голову. Тут мне вспомнился отец; про свою ночную смену он говорил, что самое тяжелое — до полуночи, а потом сон как рукой снимает.

— Давайте сварим кофе или чай, — вздохнула Аврора. — Здесь не так уж тепло!

— Я сбегаю домой за кофе. — Зузка с готовностью поднялась с пола, и это нас насторожило: мы уже знали, как она боится темноты, а сейчас готова идти абсолютно одна по черной лестнице в темную квартиру! — Оставьте двери открытыми, — попросила она. — Я только возьму коробку и сразу обратно!

Мы прислушивались к ее решительным шажкам, которые, может, нам только казались решительными. Потом наступила тишина.

— Закрой дверь, Аврора, — поежился Индра, — а то дует. Когда услышим, откроем!

Но Зузка долго не возвращалась, и мы о ней просто-напросто забыли: ведь у каждого хватало своих забот.

— Без десяти двенадцать! — объявил Индра, и старинные часы опять пробили, но на этот раз в толстую подушку.

— А что же с Зузкой и с кофе? — вспомнил я как в тумане.

Да, что с ней? Теперь о ней все вспомнили, и Аврора испугалась.

— Ничего не случилось! — уверял Индра.

Но Авроре нужна была абсолютная уверенность, и поэтому мы отправились на третий этаж все, кроме Разведчика, которого оставили на станции в качестве сторожа.

Нас поразили широко распахнутая дверь, свет в передней, в кухне, в комнате и никаких следов Зузки.

— Зузка! — позвала, чуть не плача, Аврора.

Мы обшарили всю квартиру: нигде никого.

— Не бойся, — успокаивал Индра, но видно было, что и он струсил.

— Не могла же она уйти одна, и ее никто не мог унести, — говорю я настойчиво, но у меня по спине пробежал холодок.

И вдруг мы наткнулись на Зузку и чуть не покатились со смеху! Точнее сказать, мы обнаружили всего-навсего один ее тапочек, странным образом торчавший в ногах родительской постели. Подскочив к постели, Аврора сдернула перину, и мы узрели Зузку, живую и невредимую, спящую глубоким сном.

— Вот дуреха, ну вот дуреха! Ведь могла так задохнуться! — рассердилась Аврора, но нам сказала мягко, точно оправдываясь: — Она еще все-таки маленькая, правда?

Мы раздели Зузку, уложили по всем правилам спать и вышли. Аврора, решив, что теперь Зузка уже не будет бояться — ведь она спит, — погасила везде свет.

Когда мы вошли в прихожую, Разведчик сидел, свесив голову, на полу у груды неразобранного хлама; он даже не обернулся.

— Ну и дела! — рассмеялся я. — Спит! Посмотрите-ка на него!

Мы встряхнули Разведчика за плечи, и он осел, точно тряпичная кукла. Мне вдруг стало его ужасно жаль. Он выглядел таким маленьким и беспомощным.

— Что же нам делать? Надо дотащить его домой, иначе он тут, на полу, простудится, — решила Аврора.

К счастью, на шее у него висел ключ. Сколько я его знаю, он всегда ходит с ключом на шее.

Мы подняли его и потащили домой. Голова его болталась во все стороны. Никогда бы не подумал, что такой, в общем, небольшой мальчишка может быть невероятно тяжелым, как мешок с камнями.

Мы подвигались медленно. Одно спасение — нам не пришлось идти по лестнице.

— Разведчик, проснись, ну проснись! — позвала его ласково Аврора.

Напрасно. Разведчик спал как убитый, хотя ноги его волочились по земле.

Мы открыли дверь его квартиры — никогда я не переживал такой напряженной, почти жуткой минуты, — и тут, по-моему, он немного пришел в себя. Находчивая Аврора подскочила к выключателю — все-таки здорово, что выключатели во всем доме на одном и том же месте! — и Разведчик открыл глаза.

— Вот ты и дома, — сказали мы ему прямо в ухо. — Бегом в постель! — и предоставили его самому себе.

Выбравшись на цыпочках из передней, мы захлопнули дверь чужой квартиры.

— Уф, вот это происшествие! — вздохнул, смеясь, Индра.

Мы даже чуть-чуть оживились.

— Наконец-то мы от них отделались! — сказала Аврора. — Они еще слишком малы! Как стемнеет — так под одеяло!

Мы с Индрой промолчали. Аврора выглядела гораздо бодрее нас, мы это сразу заметили.

Через некоторое время я уже с трудом волочил ноги и поэтому, быстро набрав воды в ведерко, принялся мыть прихожую. Коленки пока еще не отказывали. Наверно, с Индрой было то же самое, потому что он тотчас же спросил начальника, можно ли начинать мыть пол в кладовой.

— Да, пожалуй, можно, — разрешила Аврора. А через некоторое время она вдруг спросила: — А что, если сейчас, в полночь, отправиться на кладбище, как Том Сойер или Гек Финн?

— А зачем нам это надо? — возразил Индра. — Сейчас на кладбищах ничего не случается. Это в старину крали трупы и продавали их врачам. А теперь покойники никому не нужны. И на кладбищах по большей части урны, а настоящих мертвецов совсем мало.

— Я была бы очень рада, если бы вы не упоминали слово «мертвецы». Ну, говорите вместо этого какое-нибудь другое слово. А то сразу как-то не по себе!

— Верно! Поздно ночью мертвецы и впрямь вещь неприятная, — согласился я.

— Не желаю я больше слышать о мертвецах! — закричал испуганно наш начальник. — Уж лучше молчите, раз не умеете ни о чем другом говорить!

— А по-твоему, мне нужны мертвецы? — возразил я. — Вовсе нет! И не я первый начал, если хочешь знать!

— А я в жизни никогда не видел покойника, — проговорил Индра как-то сдавленно.

— Факт! — Это я в ответ. Теперь и я вспомнил, что никогда не видел настоящего мертвеца.

— Да замолчите вы или нет? — накинулась на нас обозленная Аврора, и мы закрыли рот.

Теперь все трудились в абсолютной тишине. Я водил тряпкой по полу онемевшими руками. Перед глазами маячили серые круги, серые круги из тряпки и колец. Усевшись поудобнее, я закрыл на минутку глаза, чтобы избавиться от этих назойливых кругов. Как только я прислонился к стенке, голова тотчас же стала какой-то легкой, точно на шее был надутый воздухом мяч.

— Мама! — Это я вскрикнул наяву, потому что, дрожа от холода, падал со скалы. Я открыл глаза. Вокруг стояла полная тишина.

Но я был не один. Рядом, свернувшись в клубок, точно ежик, спала Аврора, опустив щеку на голый пол. В углу, у своего ведерка, сидел Индра, прислонившись головой к стене и полуоткрыв рот.

Не хватает еще, чтобы они простудились и заболели.

Оба тотчас же вскочили на ноги. Аврора зажмурилась от света, вся какая-то помятая и печальная. Одна ее щека покраснела, а другая была необычайно бледной.

— Пошли! — произнес Индра одно-единственное слово и погасил свет.

Я схватил Аврору за руку. Она послушно побрела за мной. Мы подождали, пока Аврора зажгла в квартире свет, а потом потащились по темной лестнице, как по тоннелю, с третьего этажа на второй.

18

Мы горели желанием увидеть собственными глазами ночь и присутствовать при рождении нового дня. И какой позор! Мы уснули в час или в два ночи, точно неизвестно, ибо наша служба времени перестала выполнять свои обязанности, а мы забыли об этом напомнить. Дома мы преспокойно заснули и проспали до следующего дня, вернее до самого вечера. Нас разбудил только дикий звонок Разведчика. Он просто понять не мог, что с нами случилось! В общем, мы были рады, потому что сами не проснулись бы даже до возвращения моих родителей.

Вскочив с постели, мы пообедали и заодно поужинали: сэкономили время. Разведчик сообщил, что Аврорины родители уже вернулись и теперь дома.

— Ладно, спасибо за новость, — пробормотал я сонно.

На полу в прихожей я обнаружил плотный лист бумаги — приглашение на торжественное собрание — и сразу вспомнил о таинственном незнакомце, за которым следил Разведчик.

Мы с Индрой обменялись взглядами и, приготовив все необходимое на утро, снова залезли в постель.

В понедельник примчался с вытаращенными глазами Индра: маму, кажется, в четверг выписывают из больницы. Мы на скорую руку закончили уборку нашей станции. Как можно тише выбили ковры, вытащили стремянку, ведра и ветхое корыто и тем самым разделались навсегда с уймой нерешенных проблем: как получилось, так и получилось!

Страшно жаль, что из-за недостатка времени мы не успели сделать ящик для обуви, поэтому начищенные Разведчиком туфли мы выстроили рядышком в прихожей, у стены. Но я все же торжественно обещал сколотить этот ящик, даже договорился с ребятами из столярного кружка, что они мне помогут, а главное, допустят к необходимым инструментам.

Индра притащил из нашего кружка рисования большущий натюрморт: хлеб, кувшин и нож, и повесил картину над столом, где совершенно неожиданно объявилась большая грязная полоса. А Аврора поразила нас «языческим солнцем», которое она смастерила в кружке прикладного искусства. Цветной венок из всяких ленточек и других безделушек Индра прицепил в комнате под люстрой.

Стоя на пороге прихожей, мы с немым восхищением озирались по сторонам. Наша станция выглядела замечательно, — нет, это даже слишком скромное слово, чтобы выразить весь этот порядок, чистоту и великолепие. Впрочем, я бы лично не рекомендовал ребятам решаться дома на окраску и ремонт — это может кончиться скверно. Нам просто повезло, разумеется, если не считать всяких там мелких промахов.

Мы с Авророй решили ошеломить Индру торжественной встречей его матери. Мне как раз попался навстречу мальчишка из музыкального кружка, ну, тот, что так здорово играет на валторне; он согласился прийти ровно в три к нашему дому.

Я спросил Аврору, не позвать ли еще пару ребят из кружка лепки, чтобы нас было больше, но она на правах начальника станции заявила, что и так вполне достаточно, причем почему-то о Маркете и слышать не желала. В конце концов обо всем предупредили Индру, чтобы он на нас не рассердился.

— По-твоему, стоит? — заколебался Индра. — А он не будет трубить на своей валторне слишком громко?

— Не бойся! — успокоил я его. — Я буду все время начеку и, если он перестарается, наступлю ему на ногу!

Аврора настаивала на приглашении Разведчика. Иначе просто неудобно, все-таки он это заслужил. Разведчик один среди нас оказался без пионерского галстука, и это его смущало.

— А нет у вас какого-нибудь лишнего? Одолжите!

— Ты что, рехнулся? — возмутилась Аврора. — Да разве можно? Ведь сначала надо стать пионером, дать торжественную клятву. Эх ты, глупый!

Тогда Разведчик заявил, что в жизни с ним случалось всякое и что он просто сейчас же даст торжественное обещание, и все. И вообще, нельзя ли ему с нами ходить в Дом пионеров?

— Конечно, можно, — говорю я. — Но только надо сначала стать пионером.

Тогда он заявил, что сразу же запишется в музыкальный кружок. Валторна его вконец ослепила.

— И потом, я хочу научиться азбуке Морзе, ладно? — не унимался он.

— А кто тебе мешает? Учись! — прикрикнул я на него, не выдержав. От этой его вечной болтовни у меня уже лопнуло терпение.

— Тише, вы! — одернула нас боязливо Зузка.

Эта порабощенная Авророй девчонка вечно на кого-нибудь шикает, когда ее взрослой сестры нет поблизости. Но на этот раз она оказалась права. Мы стояли на лестнице, и вдруг мимо нас в абсолютной тишине пронесли носилки. Эту торопливую и молчаливую процессию замыкал Индра, который караулил на тротуаре. Взглянув на нас, он только бессильно пожал плечами. И все! Опередив санитаров, он открыл дверь своей квартиры и исчез вместе с ними в прихожей.

Мы оторопели. Никто не сдвинулся с места. Как жаль: столько приготовлений, и все впустую!

— Ты заметил? У нее какое-то желтое-желтое лицо! — прошептала Аврора.

Честное слово, у меня лично просто не хватило времени разглядывать лицо.

— Ты думаешь, ей понравится?

— Конечно, понравится, — успокоил я Аврору решительно.

— Ну, пока! — Она повернулась и исчезла.

Мы тоже все разошлись. Я медленно поднимался по лестнице. Как жаль, что нашей жизни на полярной станции пришел конец. Ну конечно, мы еще за что-нибудь возьмемся все вместе. Снова выдумаем что-нибудь увлекательное. Но только уж больше никаких ремонтов, нет, лучше и не связываться. На всякий случай!

Дома было пусто. Сняв карту Антарктиды, я стал раздумывать, что бы еще на ней раскрасить и подрисовать.

Хлопнула дверь: это Индра примчался за своими вещами. И, пока он торопливо собирал их, я смотрел на постель, которую мы теперь снова сложим и унесем.

Да-а, ведь мне купят новую мебель, вспомнил я. Но это почему-то меня не обрадовало. По мне, так в тысячу раз лучше, чтобы все осталось на своем месте и, разумеется, Индра. Но на это уже трудно было рассчитывать.

Схватив свою Лизу, он остановился и, покосившись на меня, спросил:

— Хочешь, возьми ее себе?

Это был щедрый подарок. Я прекрасно знаю, как он любит эту свою кошку. Но в ту минуту до меня как-то не доходила вся ценность этого подарка, мне было почти все равно.

— Я еще к вам забегу, когда твоя мама будет дома! — сказал он. И, повернувшись снова в дверях, добавил со счастливым видом: — Мама прямо в восторге. «Ну, знаешь!..» — вот что она сказала. — Ты только подумай, а?

Эти слова немного утешили меня. Я решил сходить в Дом пионеров, посмотреть, что там новенького — может быть, вернули наконец в библиотеку мою долгожданную книжку, — или погонять мяч на спортплощадке, если соберется приличная команда.